В.Г. Адмони. Из книги «Поэтика и действительность»

Вышедший в свет в 1924 году роман «Улисс»¹ Дж. Джойса сочетает чрезвычайно отчетливый и конкретный показ реальной действительности с такой глубинной проекцией, идущей от этой действительности к неким вневременным, мифологическим образам и ситуациям, которая в значительной мере и выводит роман за пределы мира человеческих измерений. До известной степени Джойс предваряет в смутной форме «архетипы» структуралистических концепций мифа.

Внешний облик мира, показанного в «Улиссе», во многом напоминает мир натуралистов. Падающий на начало XX века рядовой день дублинского жителя Леопольда Блума, день, на протяжении которого разыгрывается все действие романа, изображен обстоятельно, как было свойственно натуралистам. В рисуемой Джойсом картине внешних форм жизни Блума нет пропусков и умолчаний — она охватывает все стороны человеческого существования, в том числе и сторону сексуально-физиологическую, которая разработана настолько откровенно, что роман в течение долгого времени не мог появиться в Англии в открытой продаже. <...>

Тем не менее «Улисс» отнюдь не сводится к прославлению грубо-чувственного начала, к показу его торжества над всеми остальными сферами бытия, как это нередко утверждалось критикой.

Смысл романа в том, чтобы показать причастность даже этого грязного человека и этого грубого внешнего мира к общим, вневременным формам человеческого существования, которые, с точки зрения Джойса, были зафиксированы в древних мифах. В своем конкретном существовании Блум и весь его мир выявляют, по Джойсу, некие извечные и глубинные образы и жизненные закономерности. Роман насыщен виртуозно вплетенными в ткань повествования античными, библейскими и средневеково-католическими реминисценциями. А само название романа должно означать, что Блум, расхаживающий по Дублину, проделывает путь скитальца Одиссея.

При этом Блум отнюдь не является просто символом Одиссея. «Улисс» вообще не может быть истолкован как роман символический. Все дело в том, что Блум и другие персонажи романа, целиком оставаясь самими собой, вместе с тем, в соответствии с концепцией Джойса и согласно логике романа, органически причастны и к иной, существенной действительности, которая присутствует здесь как некая парадигма человеческой судьбы и тех извечных сил, с которыми человеку приходится сталкиваться на своем жизненном пути. Тем самым в романе совершается своего рода реабилитация того жестокого и отвратительного современного мира в его непосредственной данности, который отвергался натуралистами. Однако он реабилитируется лишь как носитель более общих начал человеческой жизни, в меру своей причастности к этим началам <...>

«Улиссу» Джойса метафизичность и особенно мифологичность присущи в высшей степени, образуя весьма сложную, произвольную и, как мы уже сказали, смутную историческую перспективу, в которую включается конкретное существование людей, изображенных в романе, и которою мы здесь даже не будем пытаться интерпретировать. Нам важно в этой связи лишь то, что, включая своего Блума, при всем его ничтожестве, в эту перспективу, Джойс придает ему и всей жизни, репрезентируемой им, существенность, делает его судьбу одним из звеньев великого процесса человеческого бытия, в том понимании этого процесса, какое сложилось у Джойса. С чрезвычайно большой силой показывая мерзость блумовского способа жить, Джойс видит в его жизни все же проявление тех же сил, которые действуют в самых возвышенных сферах человеческого бытия. В противоположность Оффенбаху, который снижал героев античной мифологии, наделяя их чертами французского буржуа середины XIX века², Джойс сближает этих героев с дублинцами начала XX века для того, чтобы поднять своих дублинцев, вообще поднять человека, изображенного даже в самом неприкрашенном, даже нарочито отталкивающем виде. Независимо от философских взглядов Джойса, его объективно выраженная в «Улиссе» позиция заключается в утверждении того, что месиво жизни во всей его неприглядности не отключено от великих путей истории, что между ними существует органическая взаимосвязь.

1975
(№ 337)

Примечания

1. Ошибка автора. Роман вышел в 1922 г.

2. Имеются в виду оперетты «Орфей в аду» (1858) и «Прекрасная Елена» (1864).