С.М. Эйзенштейн. Из книги «Метод»¹

Год зарождения мыслей об «интеллектуальном кино» — одновременно же год знакомства моего с «Улиссом» Джойса.

Сперва по краткому проспекту для подписки на издание немецкого перевода.

Уже один этот проспект кружит мне голову.

Вскоре (в юбилейные дни 1927 года) я наталкиваюсь на единственный в Москве английский экземпляр «Улисса».

А после первой поездки советской делегации в Женеву становлюсь самостоятельным владельцем собственного экземпляра книги².

Чем пленителен «Улисс»?

Неподражаемой чувственностью эффектов текста (во много превосходящей животно чувственную же прелесть любимого мной Золя).

И тем «а-синтаксизмом» его письма, подслушанного из основ внутренней речи, которой говорит по-особенному каждый из нас и положить которую в основу метода литературного письма догадывается лишь литературный гений Джойса.

В общем, в языковой кухне литературы Джойс занимается тем же, чем я брежу в отношении лабораторных изысканий в области киноязыка.

Джойс имел предшественников.

Он сам их называет: Достоевского — по содержанию внутренних монологов и Эдуарда Дюжардена — по технике и манере писания посредством строя, свойственного внутренней речи («Les Lauriers sont coupés», 1887)³.

Это тот самый Дюжарден, который рисуется на одном из самых роскошных плакатов Тулуз-Лотрека «Le divan Japonais» (1892 года), рекламировавшего это популярное увеселительное заведение.

В центре его — черным силуэтом танцовщица Джейн Эврил (Jane Avril) в партикулярном платье; налево в углу без головы, отрезанной верхним краем плаката, но тем не менее безошибочно узнаваемая — звезда «Дивана Жапонэ» — Иветт Гильбер за исполнением песенки. Два грифа контрабасов. Рюмка.

И в правом углу — белокурый денди в цилиндре. С моноклем. Шелковистая бородка сливается с пестрым галстуком. Лихой излом закругленной ручки трости любовно поглаживает чувственные губы, глаза безразличны к Иветте, но пристально прикованы к нижней части стана мисс Эврил.

Примерно таким же, только без налета иронии, он выглядит на чьем-то офорте 1888 года, спустя год после выхода первого издания его книги.

Так фигура Дюжардена причудливым образом объединяет пионерскую работу в области внутреннего монолога с двумя персонажами, которых мне прежде всего хочется встретить в Париже. Джеймсом Джойсом и... Иветтой Гильбер! <...>

Встретиться с Иветтой Гильбер — это прикоснуться к самой прелестной поре Парижа...

Мы встретились.

Но описание этой чудесной, колоритной встречи уж никак не лезет в эту статью.

Отложим ее до другого раза.

Встречаюсь и с Джойсом.

Его уже нет в живых.

И мне уже не побороть новой встречей печальных деталей прощания с ним.

Прощаясь со мной в узеньком коридоре-прихожей своей светленькой квартирки (как сейчас помню полосатые обои коридорчика, белые матовые вперемежку с белыми блестящими), прощаясь со мной, этот высокий и слегка сутулый человек почти без фаса — настолько резко отчетлив его профиль красноватой кожи и огненных с густой проседью волос — почему-то странно размахивает руками и шарит по воздуху.

Удивленно спрашиваю его, в чем дело.

«Но у вас ведь где-то должно быть пальто...», — отвечает Джойс и шарит по стенам.

И только сейчас я соображаю, до какой же степени слабо зрение в отношении окружающего мира этого почти слепого человека, чья внешняя слепота, вероятно, обусловила ту особенную пронзительность внутреннего видения, с которой описана внутренняя жизнь в «Улиссе» (и «Молодости автора»)⁴ удивительным методом внутренней речи.

Мне становится безумно неловко.

Ведь только что он с жаром просил меня непременно показать ему мои фильмы, заинтересовавшись экспериментами из области киноязыка, которыми я занимаюсь на экране (совершенно так же, как увлекают меня родственные его искания в литературе).

Только что он надписал мне экземпляр «Улисса».

Только приехав домой и раскрыв обложку книги, я вижу на первой странице эти почти непрочитываемые знаки и дату (30 ноября 1929), явно начертанные по памяти (не потому ли он ушел с экземпляром в соседнюю комнату, где он очень долго провозился над тремя словами посвящения, из которых два ушло на имя и фамилию, а третье на город — Париж!).

Итак я сам, как слепец, провел почти весь вечер с почти слепым человеком, не видя, не ощущая и не замечая этого! <...>

...Из неловкости моего положения нас выводит наш третий собеседник.

Это какой-то подозрительный русский с лакейской физиономией.

Вероятно, эмигрант. А может быть, еще к тому же и шпик.

Из его рук как-то естественно надевать пальто!

Джойс нанял его, чтобы изучать... русский язык⁵.

Следующее за «Улиссом» произведение в языковом отношении отразит рождение из общего хаоса отдельных языков и будет написано сплавом недифференцированной языковой стихии. В этом сплаве нужен и русский язык.

Само же произведение это — «Work in Progress», и фрагмент его («Анна Ливия Плюрабель») мне читает ровный голос Джойса⁶.

«Но Джойс ведь слепой?» — скажет в этом месте внимательная и благосклонная читательница, именно читательница; читательница и только читательница обратит на это внимание.

Успокойтесь, читательница.

Я сказал: «голос Джойса», а не «Джойс».

И читает этот голос... с пластинки патефона, который заводит Джойс.

«Анна Ливия Плюрабель» недавно вышла крошечной книжечкой отдельным изданием⁷. Фрагмент этого фрагмента будущей вещи Джойс «наговорил» на пластинку.

И я слежу за произносимым текстом по громадному метровому листу, заполненному гигантскими строками гигантских букв.

Это те таблицы увеличенных миниатюрных страниц книжечки, по которым Джойс с трудом подкреплял свою память, наговаривая диск.

Преувеличенность размеров миниатюрной странички миниатюрной книжечки-фрагмента!

Как это в образе автора. Как это в строе той лупы, с которой он проходит по микроскопическим извилинам тайн литературного письма. Как это символично для путей его странствования по извивам внутреннего движения эмоций и внутреннего строя внутренней речи!

Нового встреча вносит немного.

Разве что такой же элемент непосредственной осязательности, какую я приобрел позднее в Мексике по вопросам антропологии.

И, может быть, еще сведения о том, что Джойс очень любил кино и даже когда-то занимался кинопрокатом, временно владея в Швейцарии маленьким кинотеатром⁸...

[1940—1948]
(№ 899)

Примечания

1. Первоначально этот фрагмент был включен в «Автобиографические записки», озаглавленные так публикаторами (№ 245). При подготовке к изданию воспоминаний С.М. Эйзенштейна (№ 715—716) и незавершенной книги «Метод» обнаружилось, что многие заметки автобиографического, мемуарного, дневникового характера, включая и приведенную здесь, были своеобразными заготовками именно для этой книги.

2. Книгу привезла Эйзенштейну в 1928 г. Айви Литвинова (урожденная Лоу), английская писательница, жена заместителя наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова, сопровождавшая его на конгрессе Лиги наций в Женеве.

3. Высказывания Джойса о Достоевском содержатся в его беседах 1920-х гг. с художником Артуром Пауэром (Power A. Conversations with James Joyce. London: Millingoton, 1974). На русском языке приведены в публикации и переводе Д.М. Урнова (№ 32). Дюжарден, Эдуард (1861—1949) — французский прозаик, поэт, драматург, попытавшийся в романе «Лавры срезаны» (другие переводы — «Лавры сорваны», «Срезанные лавры») воспроизвести «поток сознания».

4. Роман «Портрет художника в юности».

5. Речь, вероятнее всего, идет об Алексе Понизовском (1901—1944). Он был братом Люси Леон и зятем Поля Леона, русских, поддерживавших с Джойсом самые близкие отношения (см. о них примечание 4 к письму и дневнику К.А. Сомова). Понизовский учился с В.В. Набоковым в Кембридже и дружил с сыном Джойса Джорджем. Занятия русским языком с Джойсом начались в конце 1927 г. или в начале 1928 г. В 1932 г. Понизовский был недолгое время помолвлен с психически больной дочерью Джойса Лючией. После одного из приступов Лючия впала в кататонический транс и ее увезли в психиатрическую больницу. Понизовский расторг помолвку (как до него С. Беккет), отношения с Джойсами временно осложнились, но не прервались. В годы войны находился на не оккупированной немцами территории Франции и организовал канал, по которому проживавшей в Цюрихе после смерти мужа Норе Джойс удалось вернуть часть имущества, продававшегося с аукциона их парижским домовладельцем. Пребывание в свободной зоне не спасло Понизовского от гибели в концентрационном лагере.

6. Под названием «Work in Progress» (переводилось у нас как «Работа движется», «Работа на ходу», «Вещь в работе») в авангардистском журнале «transition» печатался частями роман «Поминки по Финнегану».

7. Самая знаменитая часть романа была опубликована в 1928 г. нью-йоркским издательством «Crosby Gaige».

8. В конце 1909 г. Джойс открыл в Дублине на деньги триестских коммерсантов первый в Ирландии кинотеатр «Волта», но просуществовал он недолго. Впоследствии владел небольшими кинозалами в Триесте и Цюрихе.