1.3.2.2. Матрица тексто-стилевого концепта

Одним из первых к изучению концептов обратился в конце 20-х годов С.А. Аскольдов. С тех пор понятие концепта прочно вошло в лингвистическую науку, пройдя путь от концепта в словарном составе языка, которым занималась традиционная лингвистика, к выявлению сущности, структуры, организации концепта усилиями когнитивной лингвистики [Жаботинская 1997: 5; Langacker 1999: 232]. Плодотворно связывание концепта с сознанием, культурой, языком [Слышкин 2000: 9]. По Ю.С. Степанову, «концепт — это как бы сгусток культуры в сознании человека, то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека» [Степанов 1997: 41].

Концепты рассматриваются в лингвокультурных [Карасик 2004; Слышкин 2000; Степанов 1997], лингвопсихологических [Борисова 2004; Залевская 2001; Красных 1998; Красных 2003; Сазонова 2002] и лингвокогнитивных [Антропова 1996; Кубрякова 1996: 90; Кубрякова 2004: 316; Жаботинская 1997] аспектах. Разграничивают общенародные, групповые, индивидуально-авторские [Романова 2000: 297; Чарыкова 2001: 173], национально-маркированные [Городецька 2003], текстовые [Воробьева 1993; Кагановская 2003; Кресан 1999; Слышкин 2000], авторские [Андреева 2000: 7; Смущинська 2003], культурные [Воркачев 2001; Донец 2003; Степанов 1997; Степанов 2002], социокультурные [Кагановская 2003], художественные [Рягузова 1998: 349] концепты. Все разнообразие концептов можно свести к двум группам: концепты в словарном составе языка и концепты в текстовой концептосфере [Карасик 2004: 41; Кубрякова, Шахнарович 1991: 95—96].

Текстовые концепты обусловлены общей природой концептуальной сферы в человеческом сознании [Слышкин 2000: 9; Талми 1999: 92; Fillmore 1982: 111]. Им присущи бинарность [Фоминых 2001: 178], матричность [Cruse 2000: 141], многомерность [Карасик 2004: 39], иерархичность [Бабенко, Казарин 2003: 58], пересечение с социокультурными концептами эпохи [Кагановская 2003]. Текстовое пространство организуется вербализациями концептов [Борисова 2004: 6]. Ключевой концепт текста воплощает индивидуально-авторскую картину мира [Бабенко, Казарин 2003: 58; Копусь 2001: 18; Мельник 2005]. Есть основания думать, что текстовые концепты в современных друг другу текстах имеют общие основания [Кагановская 2003: 17].

Начало изучения текстового концепта в отечественной лингвистике текста положено И.Р. Гальпериным, его содержательно-концептуальной информацией [Гальперин 1981: 28]. Скрытая часть значений, о которых писал ученый, как подтверждают его последователи, раскрывается в трансформациях, создающих по отношению к словарному составу языка своеобразное гиперпространство [Кагановська 1999: 90]. Поскольку когнитивное знание организуется концептуальной системой [Кубрякова 19976: 23], ее ценностные ориентиры способны раздвигать границы отдельных текстов [Beaugrande, Dressler 1981: 196], о чем писал Б.О. Корман в связи с изучением лирических текстов Некрасова [Корман 1978: 54].

Исходя из понимания концепта. текста как глубинного смысла, изначально максимально свернутой смысловой структуры [Красных 2003: 127], естественно задаться вопросом о соотношении текстового и авторского концептов. По-нашему мнению, текстовый концепт является обязательной составляющей любой модели художественного текста. В отдельном художественном тексте текстовый и авторский концепты совпадают. Однако в идиостиле писателя концептуальная целостность создается авторским концептом. Можно сказать, что если текстовый концепт позволяет судить о принципах достижения концептуальной целостности в художественном тексте, то авторский концепт, обогащаясь в разных художественных текстах идиостиля писателя, дает представление об индивидуально-авторской концепции этого идиостиля писателя.

Синтез текстового и индивидуально-авторского концептов порождает тексто-стилевой концепт, стержень концептуальной целостности в идиостиле писателя. Тексто-стилевой концепт близок духовным концептам [Воркачев 2001: 70], но, в отличие от них, может не иметь языкового и этнокультурного выражения. Он также близок культурным концептам, которые Ю.С. Степанов называет интертекстом, обобщающим признаки художественной и нехудожественной сфер информационного мира [Степанов 2002: 103].

К основным свойствам тексто-стилевого концепта относятся:

1) бинарность — противоборствующие антиномии укоренены в двойственности бытия, дуализме природы человека;

2) ментальность — выводимость из сложной системы обусловленных исторически и психически концептов познания [Бабенко, Казарин 2003: 57; Іващенко 2003; Шевченко 2003: 56]; как подчеркивает P.M. Фрумкина, все концепты являются ментальными сущностями [Фрумкина 1996: 59];

3) матричность — концептуальная сетка накладывается на матрицу, восстанавливаемую в ходе вербализации противоборствующих сторон;

4) кодированность — авторские сигналы задают концептуальную целостность, требующую распознания;

5) ассоциативность — тезаурусные и ассоциативные связи в тексте [Скрэгг 1983], включая повторы заглавных слов, группируются вокруг каждой из противоборствующих сторон;

6) иерархичность — на первом уровне авторские сигналы обобщаются в текстовых константах, на втором уровне текстовые константы перегруппируются в сквозные текстовые константы, на третьем уровне открывается вход в идеализированную перспективу, где восстанавливается гармония противоборствующих сторон через «переживание» некой духовной реальности (см.: [Степанов 1997: 76]).

По нашим наблюдениям, в эпифанической модели тексто-стилевой концепт осваивает концептуальное пространство мировоззренческого концепта ИСТИНА, который является целью искусства вообще [Лотман 1998: 78], принадлежит строю дискурса [Фуко 1977: 411], имеет мощный текстообразующий потенциал [Арутюнова 1999: 619], поскольку неисчерпаем [Кухаренко 1988: 87]. Более того, для первой трети XX века справедливо высказывание X. Ортеги о том, что «в мире есть сейчас один великий больной, находящийся на краю гибели, это — истина» [Ортега-и-Гассет 1991: 252].

Освоение тексто-стилевого концепта требует специальной исследовательской процедуры, предполагающей наложение на матрицу противоборствующих смыслов, требующих снятия своей антиномии.

Вербализация сторон тексто-стилевого концепта начинается с поиска слов, семантические смыслы которых подводятся под матрицу. В процесс построения концептуальной сетки включаются тезаурусные связи лексических единиц.

Можно говорить об относительной закрепленности значения языковой единицы за стороной концепта. Более того, одна и та же лексическая единица способна вербализовать разные стороны концепта. Противоборствующие стороны стремятся к сближению, выделению одной стороны для достижения гармонии с другой.

Хотя матрица остается неизменной, ее наполняемость варьируется, она разрастается в лингвистический универсум. Чем полнее освоение вербализуемых противоборствующих смыслов, тем глубже познание их идеализированной гармонии.

Тексто-стилевой концепт двунаправлен. В конкретном тексте имплицируется одна из его сторон, которая восстанавливается по авторским сигналам в доминантной речевой составляющей — лексической единице, обобщающей значение этой стороны. В матрице тексто-стилевого концепта вербализуемые смыслы разводятся по доминантным речевым составляющим, объединяемым в текстовые константы. Приведение матрицы к гармонии сторон приводит к их сближению и снятию противоборства.

В эпифанической модели художественного текста тексто-стилевой концепт организует когнитивное пространство ИСТИНЫ СОПРИКОСНОВЕНИЯ (TOGETHERNESS). Его матрица составляется квадратом, образованным бинарными оппозициями базовых концептов ДЕЙСТВИЕ и НЕ-ДЕЙСТВИЕ, ЕДИНЕНИЕ и НЕ-ЕДИНЕНИЕ. Освоение концепта идет путем восстановления имплицитной стороны концепта, что создает эффект СОПРИКОСНОВЕНИЯ с тремя эксплицированными сторонами.

Переходы между сторонами тексто-стилевого концепта внутри матрицы отличаются подвижностью. Интерпретативная перспектива предполагает свободное переключение с одной стороны концепта на другую, установление всех возможных взаимосвязей и моделирование идеализированной истины. Вход в интерпретативную перспективу совпадает с эпифанизацией текста, максимальное приближение к истине является прерогативой фокуса-эпифании.

Для иллюстрации приводится текст ранней эпифании № 34 Джойса.

She comes at night when the city is still; invisible, inaudible, all unsummoned. She comes from her ancient seat to visit the least of her children, mother most venerable, as though he had never been alien to her. She knows the inmost heart; therefore she is gentle, nothing exacting; saying, I am susceptible of change, an imaginative influence in the hearts of my children. Who has pity for you when you are sad among the strangers? Years and years I loved you when you lay in my womb [E, 194].

В приведенном тексте осваивается (1) ДЕЙСТВИЕ матери, которая, когда (2) город спит НЕ-ДЕЙСТВИЕ и (3) сын мучается от одиночества в мире НЕЕДИНЕНИЯ, (4) восстанавливает ПРЕЖНЕЕ ЕДИНЕНИЕ в сновидении сына. Канал идеализированной ИСТИНЫ очерчивается как ДЕЙСТВИЕ ЕДИНЕНИЯ СОПРИКОСНОВЕНИЕМ мысли об умершей матери, восстановление «пуповины» СОЮЗА МАТЕРИ И СЫНА. Без матери сын одинок, их ЕДИНЕНИЮ он не может найти замену. Идеализированная истина, душа мертвого человека, оживает в душе живого и интерпретируется им как живая.

Наложение на матрицу речевых составляющих выглядит так: 1) ДЕЙСТВИЕ ("comes"); 2) НЕ-ДЕЙСТВИЕ ("her ancient seat", "the city is still", "lay in my womb"); 3) НЕ-ЕДИНЕНИЕ ("the least of my children", "the city", "invisible", "inaudible"); 4) ЕДИНЕНИЕ (имплицировано и требует выведения из трех других сторон).

Исходным для освоения тексто-стилевого концепта в предлагаемой концепции является заголовок художественного текста. Исследовательский интерес к заголовку растет [Антипенко 1998; Барт 1989: 431; Богданов 1993; Бойко 1989; Виноградов 1971: 119; Винокур 1990; Выготский 1995; Гальперин 1981; Голянич 1998; Коваленко 2002; Ковтунова 1986: 147; Колегаева 1991; Кухаренко 1988; Benstock 1994: 48; Gordon 1981; Guerra 1992: 63—64; Ingersoll 1995: 131; Lane 1976: 116; Scholes 1968: 21; Schneider 1991]. Становятся разнообразнее ракурсы его анализа: передача метатекстовой информации [Майенова 1978: 440], семантический радиус [Бабенко, Казарин 2003: 60], паратекстуальность, сильная позиция [Арнольд 1999: 129; Богданов 1993: 35; Фролова 2001], лаконичность [Новгородова 2001: 202; Рыжкова 2002: 93; Юганов 1983: 40], мотивированность [Бойко 1989: 8], принадлежность ключевым словам [Светличная 1989: 4; Форманова 2000: 600], структурная самостоятельность [Чернейко 2002: 457], идентификация концепта [Кагановская 2003: 15].

Двойственность смыслов заголовка открывает путь к освоению текстового концепта [Тураева 1986: 63; Тикунова 2002: 151]. Показательно, что Л.Г. Бабенко и Ю.В. Казарин вводят заголовок в алгоритм концептуального анализа художественного текста [Бабенко, Казарин 2003: 60]. По Г.О. Винокуру, двойственность заголовка состоит в одновременности буквального значения составляющих его слов и их образным смыслом. Ученый подчеркивает, что «язык со своими прямыми значениями в поэтическом употреблении как бы весь опрокинут в тему и идею художественного замысла и вот почему художнику не все равно, как назвать то, что он видит и показывает другим» [Винокур 1990: 130]. Справедливо рассматривать заголовок как авторское ключевое слово, опорную веху, координату, компрессирующую содержание текста [Антипенко 1998: 145], некую свернутую до предела программу дальнейшего возможного развертывания текста [Кубрякова 2004: 514]. Сильная позиция заголовка обуславливает его вторичную проекцию в именуемый текст [Юганов 1984: 190].

Для нашей концепции важно проследить, как проекциями в заголовок снимается противоборство сторон тексто-стилевого концепта в процессе его освоения.

Суммируем сказанное. 1. Тексто-стилевой концепт осваивает лингвистический универсум в концептуальной целостности идиостиля писателя. 2. Тексто-стилевой концепт отличается бинарностью, ментальностьюю, матричностью, кодированностью, ассоциативностью, иерархичностью. 3. В эпифанической текстовой модели тексто-стилевой концепт осваивает ИСТИНУ СОПРИКОСНОВЕНИЯ через снятие антиномий ДЕЙСТВИЯ и НЕ-ДЕЙСТВИЯ, ЕДИНЕНИЯ и НЕ-ЕДИНЕНИЯ.