1.3.2.3. Персонализация

Третья составляющая текстовой модели, персонализация, может быть описана как лично-персонажная структура текста [Топоров 1983: 281], психическое пространство персонажей [Арутюнова 2000], антропоцентры персонажей, которые относятся к основным компонентам ситуации [Арнольд 1982: 84], персонажный мир [Кагановська 2001: 116], персонажное пространство [Диброва 1998: 253], модель персонажа как языковой личности [Караулов 1987: 236—237]. В художественном тексте единой субстанцией существования персонажей является язык [Бойцан 1993: 10; Кондратьева 1996: 172], а варьирование переименований лиц признается типологическим свойством текста [Кожевникова 2005: 82].

Переименования персонажей в тексте образуют последовательности, которые называют антропоцепочками [Матвеева 1990: 135], номинативными [Viehweger 1980], изотопными [Danes 1983] и топикальными цепочками [Wilske 1987]. Принципы их построения хорошо изучены в качестве лексических и лексико-грамматических способов связности текста [Борисова 2002; Микитюк 2003; Супрун 1995; Cirko 1999; Conte 1986; Coseriu 1981; Harweg 1986; Hoey 1983: 133; Nänny 1994; Mosher 1991; Vickers 1994; Wawrzyniak 1980; Weinrich 1976; Wilske 1987].

Лексический повтор в переименованиях лиц обеспечивает общность референциального пространства лица [Aitchinson 1994: 20; Booker 1995: 99; Nänny 1994: 115; Senn 1994: 190; Wight 1997: 125]. Его системность проявляется в схемах-паттернах, ассоциативных сетях, лексико-тематических сетках [Иванова 2000; Mosher 1991: 388; Wales 1992: 54]. Типичными средствами лексико-грамматических замен в антропоцепочках считаются серийные личные и притяжательные местоимения [Weinrich 1976; Wawrzyniak 1980].

Помимо антропоцепочек, переименования лиц изучаются в теморематических последовательностях [Москальская 1981; Реферовская 1989: 161], в ключевом фрейме текста [Дискурс іноземної комунікації 2002: 197—198], в текстовой стратегии единства участников действия [Лузина 1996: 90]. Изучение антропоцепочек в художественных текстах XX века приводит к расширению сферы их действия за счет анализа языка мыслей персонажа [Lawrence 1981: 23] и неопределенности дейктической референции [Дымарский 2000; Wright 1983: 91].

Удачной попыткой описания переименований лиц является персональная сетка текста, разработанная Л.А. Ноздриной на материале немецких беллетристических текстов. Согласно Л.A. Ноздриной, персональная сетка выстраивается языковыми средствами с признаком «наличие лица» (личные и притяжательные местоимения, личные формы глагола, императив, модальные слова, вопросительные предложения и другие единицы, семантика которых отсылает к лицу). Л.A. Ноздрина полагает, что в повествовательных текстах персональные сетки носят свободный характер [Ноздрина 1997: 27—28; Ноздрина 2004]. Персональная сетка Л.A. Ноздриной близка персонализации, поскольку также базируется на антропоцепочках персонажей. Отличие персонализации от персональной сетки состоит в том, что последняя выявляет актуализаторы, указывающие на антропоцентр персонажа, в то время как первая постоянно обобщает их, устанавливает динамику развития антропоцентра.

Как составляющая модели художественного текста, персонализация фиксирует динамику антропоцентра в зависимости от развертывания макроструктуры. В эпифанической модели персонализация в первом макроструктурном кольце дает представление о персонаже до процесса эпифанизации. Во втором макроструктурном кольце исходный антропоцентр начинает подвергаться изменениям, в нем происходят перестановки, сдвиги, сопутствующие процессу «пробуждения» персонажа и меняющие представление о заданном антропоцентре. Итогом этого развития являются переименования, которые обнаруживаются в тексте, приписываемом фокусу-эпифании.

Суть персонализации, таким образом, состоит в том, что при переходе от одного макроструктурного кольца к другому внутреннее пространство лица расширяется, накапливается материал о его поведенческих, мимических характеристиках, внутренних качествах, психических состояниях, интерсубъектных отношениях. Инференциальный вывод, сопутствующий каждому макроструктурному кольцу, затрагивает антропоцепочки, которые, с одной стороны, подвергаются свертыванию, опущению повторяемых элементов, и, с другой стороны, насыщаются новыми элементами, раскрывающими антропоцентр внутреннего человека в ходе эпифанической персонализации.

Персонализация, составляемая переименованиями одного лица или группы лиц, имеющих общие переименования, свертывается трижды. В каждом макроструктурном кольце образуется свой персонализационный ряд, который, при переходе от одного кольца к другому, постоянно обобщается.

В тексте, приписываемом первому кольцу, устанавливаются переименования, образующие цепочку с указанием на лицо или группу лиц. Внутри каждой антропоцепочки повторяющиеся элементы опускаются. Операции опущения подлежат личные местоимения, если только они не являются в данной категории единственным переименованием лица или группы лиц. Личные местоимения, которыми обозначаются несколько лиц, не опускаются до тех пор, пока в тексте не появится их лексический эквивалент. Избыточные элементы также опускаются (существительное общего значения опускается при наличии гипонима, конкретизирующего лицо или группу). В персонализации первого ряда в его начало выносятся элементы, которые повторяются. Внутри ряда возможна перестройка наличных элементов. Оставшиеся после проведенных операций элементы образуют персонализационный ряд, который является базовым для сравнения со вторым персонализационным рядом в следующем кольце макроструктуры.

Во втором кольце возобновляются операции опущения, выстраивания и обобщения. К первому персонализационному ряду добавляются новые элементы, расширяющие или уточняющие его. Второй персонализационный ряд суммирует процесс эпифанизации в переименованиях лиц, фиксирует направления, по которым происходит перестройка антропоцентра. При этом персонализация, выведенная в первом макроструктурном кольце, входит во второй персонализационный ряд частично. Константные элементы сохраняются, изменяющиеся элементы обобщаются.

В фокусе-эпифании второй персонализационный ряд включается в третий персонализационный ряд, в котором окончательно выстраивается персонализация лица или группы лиц. Новые элементы, приписываемые фокусу-эпифании, выносятся в начало ряда.

Подобное построение персонализации позволяет учесть избыточность элементов, включаемых в каждый персонализационный ряд. Для антропоцентра персонажа наиболее значимыми оказываются элементы, которыми персонаж именуется как минимум в двух макроструктурных кольцах.

Применим вышеописанную методику персонализации для выведения персонажного антропоцентра в «Сестрах» Джойса (макроструктура этого рассказа была описана в 1.3.2.1).

1. Персонализационный ряд первого кольца макроструктуры

В «подготовке» священник Флинн обозначен личным местоимением 3-го лица и притяжательным местоимением ("his words"). Других уточняющих элементов нет. В избытке остаются словосочетания "the word paralysis" и "the third stroke", которые косвенно указывают на отношение к лицу, обозначенному "he" (детерминация определенным артиклем). В исходную персонализацию попадают элементы: паралитик (= "he") умрет (="his words") после удара (= "the third stroke").

Первый персонализационный ряд выводится из субстантивных словосочетаний "his words" и "the third stroke": "his" (некто) + "third stroke" = HIS THIRD STROKE («некто обречен»). Этим персонализирующим элементом обобщается в «подготовке» фатальность паралича: "its deadly work" = "third stroke" («необратимость паралича»), "his words" = "the word paralysis" / "he" («некто паралитик»), "the third stroke" = "his third stroke" («обреченный парализованный человек»). Аналогичным образом рассматриваются переименования в двух других базовых категориях.

В «сцене», где сообщается о смерти паралитика, аппозитивным словосочетанием дается прямая номинация «некто-паралитика» и указывается его социальная принадлежность ("Father Flynn"). Устанавливается отношение между повествователем и наставником ("old friend"). Переименование "his soul", которое входит в "God have mercy on his soul", остается имплицированным и в данной категории не поясняется.

Персонализация первого макроструктурного кольца обобщается так: ПАРАЛИТИК / СВЯЩЕННИК ФЛИНН / ДРУГ.

2. Персонализационный ряд второго кольца макроструктуры

Следующей повествовательной категорией является «событие-сон», в котором мальчику снится умерший друг. Новыми переименованиями паралитика являются: "the heavy grey face of the paralytic" (как и в «подготовке», вместо ожидаемого притяжательного местоимения используется определенный артикль) и "his sin" (ретроспекция к "his soul" из «сцены»). Пересекающимся с базовыми категориями является элемент с лексемой «душа», в котором притяжательное местоимение "his" из «сцены» заменяется на притяжательное местоимение "my": I felt ту soul receding into some pleasant and vicious region; and there again I found it waiting for me [D, 9]. Паралич персонализуется шестикратной заменой "his face" личным местоимением "it" — такой же прием применялся при введении понятия паралича в «подготовке». Уточняем персонализацию: ПАРАЛИТИК (ТРЕТИЙ УДАР) / СВЯЩЕННИК ФЛИНН (ЕГО ГРЕХ) / СТАРЫЙ ДРУГ (ЕГО ДУША).

В последующей «нежданной встрече», когда мальчик не осмеливается войти в дом священника, в персонализацию включаются переименования из объявления о смерти священника: преподобный Джеймс Флинн, приход церкви Святой Екатерины, 65 лет. Вносятся уточнения: третий удар паралитика 65 лет / грех преподобного Джеймса Флинна / душа старого друга (paralytic's third stroke, 65 / the Rev. James Flynn, his sin / old friend, his soul). В данной категории мальчику вспоминается поведение паралитика перед смертью: "his stupefied doze" (разрушительная работа паралича), "his armchair" («паралич, неподвижность»), "his ancient priestly garments" («бывшая профессия»), "his black snuff-box", "his hands", "his large trembling hand", "his nose", "his fingers" («нюхание табака, приносимого другом, одно из последних удовольствий»). Персонализуется дрожащая, рассыпающая табак, рука священника. Элемент "his large trembling hand" соотносится с элементом из сна "his heavy grey face". Если прилагательное "large" указывает на массу парализованного тела (проспекция к синониму "massive", который появится далее), то прилагательное "heavy" персонализует душевный груз (словарный синоним "burdensome").

В эпифанизации вводится элемент "his death": физическим страданиям паралитика пришел конец; сомнения ("burdensome", "sin") довели до разрушения; посещения мальчиком своего парализованного друга-священника прекращаются. Серийное личное местоимение "he", как и переименования с притяжательным местоимением "his", выделяют эпифанизацию персонализации: «его вопросы» (ретроспекция "his words" из «подготовки»), «его голова / крупные обесцвеченные зубы / язык / нижняя губа» (паралич в действии). Снова используется переименование с определенным артиклем ("the duties of the priest"), которое пересекается с элементом "his sin".

Во втором кольце эпифанизации начинается взаимопроникновение персонализующих элементов в заданных направлениях (смертельный недуг, грех священника, душа друга). Причина паралича остается скрытой. Тайный грех (священник уверен в грехопадении) лишил его душу ("his soul") покоя, и этот грех связан с разочарованием. Профессиональная неудача и болезнь воспринимаются мальчиком, невольным свидетелем чужой внутренней борьбы, в своем единстве.

Третья попытка увидеть работу паралича в действии (предшествующие события — сон и отказ от намерения постучать в дверь) обнаруживает в антропоцепочке как новые, так и повторяющиеся элементы. Впервые Флинн называется "the old priest", омертвелость усиливается: "black cavernous nostrils", "circled by a scanty white fur". Уточняется профессиональная персонализация: преподобный Джеймс Флинн, старый священник. Устанавливается связь между персонализациями в «событии-сне» "heavy grey face" и в «событии-посещении дома смерти» "his face... truculent, grey and massive". Повторяющийся элемент "his large hands" выводит на лексему "chalice", через которую происходит вхождение в третий персонализационный ряд.

3. Фокус-эпифания и итоговая персонализация

В фокусе-эпифании потир, разбитый при жизни и целый в гробу, персонализует «разочарованного человека» ("disappointed man"). Упоминание о душе священника и ее атрибутах ("his mind", "his soul", "his breviary", "his confession box") включает в антропоцентр исповедальню, которой для покойного стала душа мальчика.

Подытожим персонализационные ходы:

1) парализованный (paralytic) разочарованный (disappointed) человек, пытающийся выяснить причину своей неспособности выполнять профессиональный долг;

2) старый священник, душа которого пришла в смятение от случайно разбитого потира; замкнувшись в поисках истины ("his confession box", "his breviary","his sin", "his mind", "his soul"), старик довел себя до саморазрушения;

3) жизнь священника теплилась благодаря дружбе с мальчиком ("his armchair" — "my usual chair", "his soul" — "my soul").

К переименованиям, ключевым для персонализации, относятся: лицо священника (во сне мальчика и в гробу), рука (рассыпающая табак и держащая потир), табакерка и исповедальня (лексема "box"), потир (причина разрушения), улыбка во сне мальчика и ее отсутствие у мертвого священника. Персонализации священника и его друга пересекаются в повторах имен существительных со сменой форм притяжательных местоимений: "my head" — "his head", "my soul" — "his soul", "my usual chair" — "his armchair".

Суммируем вышеизложенное. 1. Персонализация выстраивается антропоцепочками, которыми обобщаются персонажные антропоцентры. 2. Персонализация накапливается в трех макроструктурных кольцах: 1) исходная антропоцепочка «некто» / «такой» / «существует» / в заданном «пространстве» и «времени»; 2) в процессе эпифанизации «некто» / «изменяемый такой» / «действует» / «здесь и сейчас»; 3) в фокусе-эпифании обобщается «некто» / «измененный такой» / «здесь и сейчас». 3. В эпифанической модели художественного текста антропоцентры персонажей подчиняются динамике макроструктуры.