1.2. Внутренняя речь в романе Джеймса Джойса «Улисс»

Первоначально «поток сознания» возник в литературе как изобразительный литературный прием, воспроизводящий процессы душевной жизни, как предельная форма «внутреннего монолога».

Этот прием использовался уже такими мастерами психологической прозы, как Ф.М. Достоевский, Л.H. Толстой, Э. По и др., для воссоздания душевной жизни героев. Предсмертный монолог Анны Карениной представляет собой несомненный «поток сознания»: «Всем нам хочется сладкого, вкусного. Нет конфет, то грязного мороженого. И Кити так же: не Вронский, то Левин. И она завидует мне. И ненавидит меня. И все мы ненавидим друг друга. Я Кити, Кити меня. Вот это правда. Тютькин, coiffeur... Je те fais coiffer par Тютькин... [парикмахер. Я причесываюсь у Тютькина... (фр.) — прим. Л. Толстого] Я это скажу ему, когда он приедет».

Со временем произошло превращение «потока сознания» из реалистического художественного приема в метод изображения жизни, претендующий на универсальность.

Метод — это совокупность обусловленных принципов художественного отбора, обобщения, идейно-эстетической оценки с позиций определенного эстетического идеала и соответствующих способов отражения действительности в искусстве (Словарь литературоведческих терминов).

Разграничим понятия прием «поток сознания», или, как его еще называют, «внутренняя речь» (Жантиева, 1967: 69), и метод «поток сознания».

В повседневном употреблении под внутренней речью обычно понимают слова, которые «звучат внутри нас» в некоторых ситуациях. Такие ситуации наше сознание довольно часто фиксирует. Но с психологической и лингвистической точки зрения — это не внутренняя речь, а скрытое, неслышное проговаривание, так называемая «речь минус звук».

В качестве примера использования «внутренней речи» как художественного приема приведем отрывок из романа Л.H. Толстого «Анна Каренина»: «Теперь она упрекала себя за то унижение, до которого она опустилась. "Я умоляю простить меня. Я покорилась ему. Признала себя виноватою. Зачем? Разве я не могу жить без него? " И, не отвечая на вопрос, как она будет жить без него, она стала читать вывески. "Контора и склад. Зубной врач. Да, я скажу Долли все. Она не любит Вронского. Будет стыдно, больно, но я все скажу ей. Она любит меня, и я последую ее совету. Я не покорюсь ему; я не позволю ему воспитывать себя. Филлипов, калачи. Говорят, что они возят тесто в Петербург. Вода московская так хороша. А мытищенские колодцы и блины ". И она вспомнила, как давно, давно, когда ей было еще семнадцать лет, она ездила с теткой к Трошке. "На лошадях еще. Неужели это была я, с красными руками? Как многое из того, что тогда мне казалось так прекрасно и недоступно, стало ничтожно, а то, что было тогда, теперь навеки недоступно. Поверила бы я тогда, что могу дойти до такого унижения? Как он будет горд и доволен, получив мою записку! Но я докажу ему... Как дурно пахнет эта краска. Зачем они все красят и строят?"»

Этот вид речи мы можем отнести к одному из видов внешней речи — внутреннему проговариванию, так как это речь, построенная по всем грамматическим, лексическим и синтаксическим правилам внешней речи, но с «отключенным звуком». Во всем остальном это обычная внешняя речь.

Отображая сознание героев, Л.H. Толстой и Дж. Джойс достигают разных целей. «Для Толстого изображение сознания героев — средство создания характера в процессе его развития. Для внутренних монологов героев характерна ясность мысли, даже в самые трудные моменты жизни... У Толстого внутренний монолог не изолирует человека от действительности, а, наоборот, тесно связывая его с ней, дает о ней глубокое представление» (Жантиева, 1967:66).

Джойс ставит перед собой задачу донести основные мысли, не вкладывая в произведение идейное содержание, не «рассказывая историю», а с помощью самой формы, письма, способа речи. Дюжарден отмечал: «Новизна потока сознания не в отсутствии отбора вообще, но в отсутствии организующего отбора — в том, что отбор происходит не под знаком логики, а в том порядке, в каком мысли рождаются в голове героя. Сознание никогда не рисуется самому себе раздробленным на куски. Выражения вроде "цепи" или "ряда" не рисуют сознание так, как оно представляется самому себе. В нем нет ничего, что могло бы связываться, — оно течет» (цит. по: (Гарин, 2002)). Если рассмотреть отрывки, отображающие «сознание» в литературе, использующей «поток сознания» лишь как прием изображения внутренней жизни героя, и в литературе, использующей «поток сознания» как метод, то очевидна разница не только поставленных автором целей, но и тех средств, которые автор использует для достижения этих целей. Прием и метод «поток сознания» в произведениях с разным способом изображения жизни различаются также по структуре. Вот пример из романа Джеймса Джойса «Улисс»: Instruments. А blade of grass, shell of her hands, then blow. Even comb and tissuepaper you can knock a tune out of. Molly in her shift in Lombard street west, hair down. I suppose each kind of trade made its own, don't you see? Hunter with a horn. Haw. Have you the? Cloche. Sonnez la! Shepherd his pipe. Policeman a whistle. Locks and keys! Sweep! Four o'clock's all's well! Sleep! All is lost now. Drum? Pompedy. Wait, I know. Towncrier, bumbailijf. Long John. Waken the dead. Pom. Dignam. Poor little nominedomine. Pom. It is music, L mean of course it's all pom pom pom very much what they call da capo. Still you can hear. As we march we march along, march along. Pom.

Происходящие события представлены единым нерасчлененным потоком мыслей, которые не имеют четкого оформления. Речь обрывочна, фрагментарна. Создается впечатление спонтанного, непродуманного высказывания. Человек, который пытается включить свою внутреннюю речь в процесс мышления, твердо знает, о чем идет речь, остается лишь вторая семантическая функция внутренней речи — обозначение того, что именно следует сказать о данной теме, что нового следует прибавить. Этим объясняется неполнота предложений, опущение многих членов предложения. Однако даже при таком необычном способе подачи информации можно восстановить ход мыслей персонажа и понять, о чем думает герой.

Джойс — представитель школы «потока сознания» — использует внутреннюю речь по-своему. У героев Джойса душевная жизнь изображается как нечто полностью замкнутое в себе, и фрагменты внешнего мира даются как цепляющиеся одна за другую ассоциации через восприятие героя. Такая особенность прозы Джойса может объясняться тем, что проза Джойса представляет собой поток сознания, внутренний монолог героя, который по структуре отличается от внешней речи по содержанию, структуре.

«Внешняя речь представляет собой физическое, материальное явление. Она представляет собой речь, организованную по всем правилам фонетики, лексики и грамматики национального языка» (Попова, 2002: 35).

«Внешняя речь — это уже фрагмент вербального дискурса, т.е. речевой акт, так как она ориентирована своей информативностью, модальностью, экспрессией на реципиента, способного воспринять и интерпретировать смысл высказывания» (Милевская, 2001: 24).

Внешняя речь может быть диалогической и монологической, как устной, так и письменной.

З.Д. Попова и И.А. Стерин различают несколько видов внешней речи, которые отличаются в основном по степени «включенности» артикуляционного аппарата (Попова, 2002: 35):

1. Внутреннее проговаривание — это речь, построенная по всем правилам внешней речи, но с «отключенным звуком». Органы артикуляции при этом активированы. Во всем остальном это обычная внешняя речь.

2. Шепотная речь — речь с пониженным уровнем громкости.

3. Громкая речь — обычная речь, громкость которой соответствует коммуникативной ситуации.

Многие исследователи (Н.П. Бехтерева, Л.C. Выготский, И.Н. Горелов, Н.И. Жинкин, А.А. Леонтьев, А.Р. Лурия, А.Н. Раневский, Т.В. Рябова, Л.С. Цветкова и др.) отмечали особую структуру «внутренней речи», однако нет единого взгляда на ее природу. В научной литературе встречаются разные трактовки понятия внутренней речи. Представим некоторые из них.

Согласно исследованиям Л.С. Выготского, внутренняя речь образуется из внешней речи путем изменения ее функции, вследствие этого — ее структуры. «Из средства сообщения мыслей другим людям речь становится средством мышления "для себя". Из нее устраняется все, что "я и так знаю", речь становится сокращенной и прерывистой, "эллиптической" и — предикативной. Большей частью внутренняя речь происходит про себя, "внутри", но может совершаться и вслух, например, при затруднениях в мышлении; когда мы остаемся наедине или забываем об окружающих» (цит. по: (Гальперин, 1957: 43).

По Л.С. Выготскому, внутренняя речь — это речь свернутая, сжатая, часто деграмматикализованная, которая состоит из предикатов ключевых слов, несущих в себе основную, наиболее существенную информацию. Переход от «внутренней речи к внешней», по Выготскому, — это «переструктурирование речи, превращение совершенно самобытного и своеобразного синтаксиса, смыслового и звукового строя внутренней речи в другие структурные формы, присущие внешней речи» (там же: 375).

П.Я. Гальперин, развивая положения Л.С. Выготского, отмечает, что «внешняя речь про себя» для наблюдателя представляется бессвязными речевыми фрагментами, которые являются результатом частичного перехода от скрыторечевого мышления к мышлению явно речевому и «произвольному», т.е. частичного возвращения от внутренней речи к «внешней речи про себя». По функции, по механизмам и по способу выполнения эти фрагменты принадлежат «к внешней речи про себя».

П.Я. Гальперин предлагает такое определение внутренней речи: «Внутренней речью в собственном смысле слова может и должен называться тот скрытый речевой процесс, который ни самонаблюдением, ни регистрацией речедвигательных органов уже не открывается. Эта собственно внутренняя речь характеризуется не фрагментарностью и внешней непонятностью, а новым внутренним строением — непосредственной связью звукового образа слова с его значением и автоматическим течением, при котором собственно речевой процесс остается за пределами сознания; в последнем сохраняются лишь отдельные его компоненты, выступающие поэтому без видимой связи с остальной речью и на фоне как бы свободных от нее значений, словом, в причудливом виде "чистого мышления"» (Гальперин, 1957: 49).

А.Р. Лурия также считал, что внутренняя речь не является просто речью про себя. Он не был согласен с тем, что внутренняя речь — это та же внешняя речь, но с усеченным концом, без речевой моторики, что она представляет собой «проговаривание про себя», строящееся по тем же законам лексики, синтаксиса и семантики, что и внешняя речь. Он утверждал, что в подобном случае внутренняя речь протекала бы с той же скоростью, что и внешняя, что невозможно. Интеллектуальный акт, принятие решения происходит довольно быстро, иногда в десятые доли секунды, и в этот короткий период невозможно проговорить про себя целую развернутую фразу и тем более целое рассуждение. Из этого он делает вывод, что внутренняя речь имеет иное, чем внешняя, сокращенное строение. Главной характерной чертой внутренней речи А.Р. Лурия считал ее предикативность (Лурия, 1975: 183). Таким образом, А.Р. Лурия считает, что внутренняя речь по своей семантике никогда не обозначает предмет, никогда не носит строго номинативный характер, внутренняя речь указывает, что именно нужно выполнить, в какую сторону нужно направить действие, т.е. по своему строению она всегда сохраняет свою предикативную функцию (там же).

А.Н. Раневский характеризует внутреннюю речь как речь, отличную от внешней речи не по своей природе, а лишь по некоторым внешним структурным признакам: «Нужно совершенно отбросить попытки видеть в ней речь со своими особыми синтаксическими правилами, отличными от обычной речи...» (Раневский, 1958: 45).

А.А. Леонтьев отмечает такие характерные особенности внутренней речи: «Во-первых, это свернутость и "агглютинированность" компонентов внутренней речи. Внутренняя речь есть эллиптичная и строящаяся как своеобразное линейное сцепление семантических "смыслов", еще не облеченных в конкретную словесную форму» (Леонтьев, 2005: 111). А.А. Леонтьев подчеркивает, что для того, чтобы эти «смыслы» могли функционировать в языковом мышлении, они должны иметь материальную опору; но эта опора может сводиться к минимуму, например — к представлению начальных букв слов. «Внутренняя речь есть в таком смысле речь почти без слов» (там же). Это становится возможным благодаря тому, что внутренняя речь есть речь для себя.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, то внутренняя речь — это не «говорение про себя», не «речь минус звук», она имеет особое строение и качественно отличается от внешней речи.

Именно с этим связано различие между приемом «поток сознания», который использовали писатели-классики XIX в., и методом «поток сознания», который зародился в начале XX в. и получил развитие в произведениях писателей-модернистов и постмодернистов. Однако в литературных произведениях, использующих метод «поток сознания», внутренняя речь отражает именно мысли героев и автора и не является этапом речепорождения. Многие лингвисты используют понятие «внутренняя речь» как характеристику промежуточного кода (по Н.П. Бехтеревой), совмещающего черты акустического и смыслового кода, т.е. как этап речепорождения (Попова, 2002: 34).

Таким образом, следует различать два понятия: внутренняя речь для себя и внутренняя речь как этап речепорождения, на котором «слова переходят из замысла в значение... Именно здесь появляются первые словесные обозначения элементов смысла, которые впоследствии превращаются в связную речь» (там же: 35). Между этими двумя понятиями существует различие. И связано оно с тем, что «анализ порождения текста в современной психолингвистике опирается на концепции мотивированности речи» (Селиванова, 2004: 76).

Уровень мотива является первым в моделях порождения речи. Л.С. Выготский писал, что «порождение речи осуществляется от мотива, порождающего какую-либо мысль, к оформлению самой мысли, к опосредствованию ее во внутреннем слове, затем — в значениях внешних слов и, наконец, в словах» (Выготский, 2005).

Е.А. Селиванова разграничивает мотив, установку и интенцию (коммуникативную цель). Опираясь на мнение Выготского, который определил мотив и установку как «неясное желание» и «фиксированное отношение между мотивом и речью» (там же: 163), Селиванова считает, что «мотив речепорождения формируется как неосознанное побуждение на грани его подсознания — установки», и «если мотив — это психологический образ, гештальт будущего текста, а установка — это предосознанная готовность, предвосхищение коммуникативной деятельности, детерминированное такими факторами, как ситуация, адресат и т.д., и детерминирующее и речевое действие, манеру поведения, то интенция — это превербальное осознанное когнитивное намерение речи, влияющее на пропозициональный компонент внутренней программы речи, избрание речевого жанра, способа осуществления программы, общего плана текста (Селиванова, 2004: 78).

Некоторые лингвисты (А.Г. Гурочкина, Н.В. Никитин) различают намерение и интенцию. Намерение трактуется как «замысел действий, направленных на осуществление цели, которая удовлетворила бы начальный импульс, — необходимость, потребность, интерес, желание» (Никитин, 1997: 727). «Намерение конкретизирует себя в виде цели и побуждает к действию. Не все намерения осуществляются. Неосуществленное намерение остается лишь замыслом действий» (Гурочкина, 2005: 10).

В соответствии с подобным подходом «речевые интенции — это намерения говорящего, воплощаемые посредством речи («высказываний») (там же). В речевых интенциях говорящего различаются два уровня: коммуникативно-информационный и коммуникативно-прагматический. При этом первый подчинен второму. «На первом уровне цель говорящего состоит в сообщении или в запросе информации, и это различие в целях коммуникации отстоялось в формах коммуникативных типов предложений — повествовательного и вопросительного. Между тем сообщают и спрашивают не только и не столько ради того, чтобы поведать нечто или узнать, за этим стоит, как правило, удовлетворение тех или иных потребностей и интересов говорящего/спрашивающего, то есть решение некоторых прагматических задач. Прагматические интенции, таким образом, накладываются на коммуникативные, не снимая их, но перекрывая и уводя на задний план внимания» (там же).

«В соответствии с законами жанра, интенцией и стратегией на этапе перехода к внешней речи когнитивная схема получает реальное языковое оформление», и «в зависимости от типа речевого жанра, стратегической программы адресанта, обусловленной адресатом и ситуацией общения, одна и та же информация может иметь разную вербальную кодировку», т.е. проходит своеобразную «редакцию» мысли, так как, по Дж.Л. Остину, каждое высказывание служит выполнению иллокутивного акта (намерения, цели, продуманного расчета) (Остин, 1986).

Существуют различные классификации речевых актов на основе понятия иллокуции (Ю.Д. Апресян, Т. Балмер, К. Бах, В. Бренненштуль, Д. Вундерлих, Дж. Остин, Дж. Серль, Р. Харниш и др.). Первую классификацию предложил Дж. Остин, разграничив пять классов речевых актов в соответствии с иллокутивной силой: вердиктивы, экзерсивы, комиссивы, бехабитивы, экспозитивы.

В дальнейшем эта классификация речевых актов была изменена количественно и качественно другими исследователями. Но эти классификации относятся только к тем речевым актам, которые были осуществлены в реальных процессах коммуникации, в реальных коммуникативных условиях. Внутренняя речь здесь является этапом порождения внешнего языка, который «обеспечивает коммуникацию людей, он формален и лишь устанавливает правила речи, не касаясь ее содержания» (Жинкин, 1982: 147). Однако внутренняя речь для себя отличается тем, что протекает не в процессе коммуникации. Внутренняя речь — это то невербальное, что происходит в сознании человека: внутренняя речь для себя никому не адресована, является завершающим (а не промежуточным) этапом речи, не имеющим дальнейшей вербализации. Внутренняя речь отражает сознание, которое оказывается по сути тождественным самой реальности, выступает как посредник между человеком и образами. «Внутренний, "молчаливый" язык существует для понимания окружающей действительности, в нем отражается сенсорный континуум действительности, обнаруживаются признаки вещей, явлений, событий, он служит мышлению» (там же).

Таким образом, говорящий, т.е. персонаж художественного произведения, не имеет внутренней коммуникативной интенции при порождении данного типа внутренней речи. Однако нельзя сказать, что внутренняя речь для себя не служит выполнению иллокутивного акта, так как в данном случае автор произведения имеет определенную цель — воздействовать на реципиента, информировать реципиента, раскрыть внутренний мира героя, и нередко выполняет описательную функцию. Таким образом, можно утверждать, что внутренняя речь для себя в реальной действительности лишена иллокутивной силы, которая всегда присутствует при порождении высказывания в процессе коммуникации.

Но в художественном произведении данный тип внутренней речи — это имплицитный иллокутивный акт, так как «любое сообщение содержит имплицитный образ отправителя и адресата. Когда мы слушаем, не видя ни говорящего, ни его собеседника, к кому-то обращенную речь неизвестного нам человека, мы автоматически на основе услышанного создаем для себя представление об отправителе и получателе речи, вернее — не о получателе самом по себе, но о получателе, каким его предполагает отправитель, т.е. о предполагаемом адресате» (Шмид, 2003: 44). «Существует большая категория косвенных речевых актов, иллокутивная цель которых присутствует имплицитно и выводится адресатом благодаря его коммуникативной компетенции» (там же).

Джойс прибегает к различным способам передачи внутренней речи. По Джойсу, внутренняя речь имеет два типа — мужской и женский, во многом полярные. Речь женского сознания отличается текучестью, слитностью: это в буквальном смысле сплошной льющийся поток («Penelope»): I saw him and he not long married flirting with a young girl at Pooles Myriorama and turned my back on him when he slinked out looking quite conscious what harm but he had the impudence to make up to me one time well done to him mouth almighty and his boiled eyes of all the big stupoes I ever met and thats called a solicitor only for I hate having a long wrangle in bed or else if its not that its some little bitch or other he got in with somewhere or picked up on the sly if they only knew him as well as I do yes because the day before yesterday he was scribbling something a letter when I came into the front room for the matches to show him Dignams death in the paper as if something told me and he covered it up with the blottingpaper pretending to be thinking about business so very probably that was it to somebody who thinks she has a softy in him because all men get a bit like that at his age especially getting on to forty he is now so as to wheedle any money she can out of him no fool like an old fool and then the usual kissing my bottom was to hide it not that I care two straws who he does it with or knew before that way though Id like to find out so long as I don't have the two of them under my nose all the time like that slut that Mary we had in Ontario terrace padding out her false bottom to excite him bad enough to get the smell of those painted women off him once or twice I had a suspicion by getting him to come near me when I found the long hair on his coat without that one... Этот поток мысли Молли представляет собой одно предложение, к тому же без единого знака препинания.

В отличие от женского потока сознания, поток мужского сознания рублей, отрывист. Здесь передача внутренней речи — богатая сфера для деформации языка. Внутренней речи присущи хаос и алогизм, она может нарушать любые нормы литературной речи. Поток мужского сознания членится на какие угодно блоки или вовсе перестает члениться, причем блоки его — аналоги предложений — могут обрываться где угодно, в том числе на союзах и предлогах:

Wonder is he pimping after me?

Mr Bloom stood at the comer, his eyes wandering over the multicoloured hoardings. Cantrell and Cochrane's Ginger Ale (Aromatic). Clery's summer sale. No, he's going on straight. Hello. Leah tonight: Mrs Bandman Palmer.

Like to see her in that again. Hamlet she played last night. Male impersonator. Perhaps he was a woman. Why Ophelia committed suicide? Poor papa! How he used to talk about Kate Bateman in that! Outside the Adelphi in London waited all the afternoon to get in. Year before I was born that was: sixtyfive. And Ristori in Vienna. What is this the right name is? By Mosenthal it is. Rachel, is it? No.

Внутренняя речь мужского типа характеризуется тем, что повествование в ней движется не плавно и равномерно, а развивается дискретно. Связано это во многом с тем, что основное содержание «Ulysses» составляют мысли героев, которые представляют собой:

1. Воспоминания прошлого, например:

Her glazing eyes, staring out of death, to shake and bend my soul. On me alone. The ghostcandle to light her agony. Ghostly light on the tortured face. Her hoarse loud breath rattling in horror, while all prayed on their knees. Her eyes on me to strike me down. Liliata rutilantium te confessorum turma circumdet: iubi-lantium te virginum chorus excipiat.

2. Описание событий, предметов или явлений, увиденных героем в момент повествования. Обычно они представляют собой короткие вставки в описание событий прошлого или в размышления, например:

Ugly and futile: lean neck and tangled hair and a stain of ink, a snail's bed. Yet someone had loved him, borne him in her arms and in her heart. But for her the race of the world would have trampled him under foot, a squashed oneless snail. She had loved his weak watery blood drained from her own. Was that then real? The only true thing in life? His mother's prostrate body the fiery Columbanus in holy zeal bestrode. She was no more: the trembling keleton of a twig burnt in the fire, an odour of rosewood and wetted ashes. She had saved him from being trampled under foot and had gone, scarcely having been. A poor soul gone to heaven: and on a heath beneath winking stars a fox, red reek of rapine in his fur, with merciless bright eyes scraped in the earth, listened, scraped up the earth, listened, scraped and scraped.

3. Внутренние, личностные процессы, связанные с восприятием окружающего мира людей и вещей, например:

Words Mulligan had spoken a moment since in mockery to the stranger. Idle mockery. The void awaits surely all them that weave the wind: a menace, a disarming and a worsting from those embattled angels of the church, Michael's host, who defend her ever in the hour of conflict with their lances and their shields.

Hear, hear. Prolonged applause. Zut! Nom de Dieu!

4. Переживания и размышления, связанные с будущим, например:

The priest's grey nimbus in a niche where he dressed discreetly. I will not sleep here tonight Home also I cannot go.

A voice, sweettoned and sustained, called to him from the sea. Turning the curve he waved his hand. It called again. A sleek brown head, a seal's, far out on the water, round.

Usurper.