2.2. Гносеологическая и семиотическая сущность композита

Благодаря пониманию двусторонней сущности знака, образованной отношением означающего (sêmáinon) — звуковой речи — и означаемого (sêmainómenon) — значения, восходящего к стоикам и проходящего через всю средневековую философию, в рамках современного когнитивного подхода описывается, как сознанием «схватывается», а языком обозначается и выражается определенный «кусочек действительности», вычлененные факты и события: «Познание предмета неразрывно связано с его номинацией и сопровождается образованием знака» (Стернин, 1982: 11).

Понимание значения языкового знака как знания о мире получает в науке все большее распространение. Процитируем мнение различных ученых по этому вопросу: значение языковых знаков это «особое отношение между компонентами знаковой ситуации, а именно специфическое отношение знака к предмету обозначения, зафиксированное адресатом» (Абрамян, 1965); «начало знаковости — в замещении и обобщении вещей» (Аветян, 1968); «язык — форма существования знания в виде системы знаков» (Философия, 1971: 200); значение — «совокупность сведений о внешней действительности» (Жинкин, 1972: 15).

Согласно Д.Н. Шмелеву, «основной задачей семасиологии является исследование именно того, как в словах отображается внеязыковая действительность. Те связи и взаимоотношения между явлениями действительности, которые и обусловливают лексико-семантическую систему языка, являются, конечно, внешними по отношению к самому языку. Но всякая знаковая система служит для обозначения как раз того, что находится за пределами данной системы, и значение знака раскрывается только вне данной системы» (Шмелев, 1973: 18).

Как полагает И.А. Стернин, «языковой знак, участвуя в осуществлении коммуникативной функции языка, выступает как заместитель, материальный представитель мысли в процессе общения» (Стернин, 1979: 5). Следовательно, «категория значения является отражательной категорией, поэтому нельзя установить ее специфику как чисто лингвистической категории в отличие от философской, логической, психологической и т.д., так как нельзя изолировать язык от реального мира, который и является основой существования языка» (Виноградова, 1981: 64). Аналогичные определения значения языкового знака мы находим в работах В.В. Мартынова (1978: 5—6), Б.А. Плотникова (1984: 49), Л. Соломона (Solomon, 1966: 51), В.М. Солнцева (1977: 15), у авторов сборника «Психолингвистические проблемы семантики» (1983: 179) и др.

В ряде работ указывается на выражение значением результатов общественной практики человека, общественного опыта: «субстанцию содержания составляет вся совокупность человеческого опыта» (Глисон, 1959: 45); язык «представляет собой отражение действительности, являясь формой существования общественно-исторического опыта человека» (Леонтьев, 1965: 19); «каждое слово¹ вбирает в себя опыт людей, становится сгустком этого опыта, который и превращается в орудие мысли следующих поколений» (Супрун, 1978: 11); «значение является формой фиксации общественного человеческого опыта и выступает как возможность актуализации этого опыта в индивидуальном сознании» (Петренко, 1983: 33) и др.

Язык как сложная система знаков характеризуется двукратным означиванием ее единиц, которое формируется первично в системе средств (в целях выделения и обозначения релевантных признаков предметов, явлений) и вторично в речи (с целью передачи информации, прагматического воздействия на участников коммуникативного акта).

Первичное, собственно семиологическое означивание (по Э. Бенвенисту), семасиологизация (по И.А. Бодуэну де Куртенэ) — это языковые и психические явления, результатом которых являются значимые языковые единицы (морфемы, слова) — в подавляющем большинстве образования более ранних этапов «первоначального человечения языка» (Бодуэн де Куртенэ, 1963).

Первообразное формирование слов, или первичное знакообразование, уходящее в глубь человеческой истории, имело огромное значение для человека. «С развитием способности извлекать и перерабатывать информацию о предметах, оперируя непосредственно не с самими предметами, а со знаками, их представляющими, связано как становление самого человечества, так и переломы в развитии науки» (ФЭС, 1983:191).

В отличие от первичного знакообразования, вторичное означивание, названное Э. Бенвенистом «семантической интерпретацией» (Бенвенист, 1974), свойственно высказываниям, единицам речи в целом.

В гносеологическом плане в каждый отрезок времени первичное и вторичное означивание можно рассматривать как старый (имеющийся) и новый (приобретенный) опыт, т.е. знания. Таким образом, речевые единицы — это сочетание языка, его системных средств с новой реальностью.

Технические способы номинации — немотивированные (в простом слове) и мотивированные (в производном) — приводят к тому, что слово, «вместилище знаний» (Верещагин, 1980: 192), в одних случаях само по себе ничего не говорит о том, какие знания оно хранит (результат первичного означивания), зато в других свидетельствует о том, по отношению к какому познанному фрагменту мира описывается новое знание (дискретная структура + имплицитная предикация).

В отличие от простого использования словесной единицы, в процессе создания производных и сложных слов языка — процессе, поддающемся непосредственному наблюдению в живой речи, — как в зеркале отражаются многие отличительные черты акта номинации как такового, а следовательно, стратегии говорящего, определенные связанные с ним речевые действия и операции (действие аналогии, ассоциативных процессов, механизма корреляционного и парадигматического связывания в противовес чисто синтагматическому и т.д.).

При этом между семантическими и эмотивно-прагматическими свойствами сложного и производного слова обнаруживаются определенные соответствия: «некоторые семантические признаки производного в определенных условиях создают предпосылки для формирования стилистического значения» (Ашурова, 1984: 86). Исходя из этого, специфика семантического и эмотивно-прагматического значения производного определяется такими признаками его структурно-семантической организации, которые способствуют его формированию и являются тем самым семантически и прагматически релевантными.

Одним из таких релевантных признаков сложного и производного слова является его мотивированность, под которой понимается «семантическая выводимость, основанная на формальной выводимости одной единицы из другой» (Кубрякова, 1978: 57). Проблема словообразовательной мотивированности широко рассмотрена в работах В.В. Лопатина (1975), И.С. Улуханова (1992 (а)), И.А. Ширшова (1995) и ДР.

Мотивированность сложного слова требует для объяснения его значения возвращения к мотивировавшей его единице. Положение о существовании в структуре производной единицы так называемой отсылочной части, теоретически обоснованное еще Г.О. Винокуром, заставляет трактовать семантику производного знака через отсылку к его источнику: «Значение слов с производной основой всегда определимо посредством ссылки на значение соответствующей первичной основы, причем именно такое разъяснение значения производных основ и составляет собственно лингвистическую задачу в изучении значения слов» (Винокур, 1959: 421).

Из постулата Г.О. Винокура следует, что один предмет принимается за знак другого и поставлен в некое отношение к нему. Он воспринимается как семиотический ориентир (Максапетян, 1983). Словообразовательные отношения можно трактовать поэтому как проецирующие реальные отношения между предметами. Это создает, по словам А.А. Потебни, «познание посредством наименования» и позволяет видеть в производном слове то, как был понят (осмыслен) обозначаемый объект и с каким реальным объектом его сравнили и ассоциировали.

Е.С. Кубрякова обратила внимание на то, что понимание производного слова может быть в каком-то отношении уподоблено пониманию метонимии или синекдохи в лексике: по целому мы догадываемся о частях, по частям — о целом и т.д. (Кубрякова, 1997).

Это свойство значения производного и сложного слова позволяет ей строить «теорию айсберга» (Кубрякова, 1998): часть смысла, являющаяся неотъемлемой частью плана содержания той или иной языковой единицы, может быть формально не выраженной, оставаясь за пределами плана выражения. Так, в производном «школьник» не выражен мотивирующий предикат «учиться», а в производном «балалаечник» — «играть». Эти фрагменты смысла, необходимые для понимания семантики данных производных, находятся как бы в «подводной части айсберга» и легко восстанавливаются благодаря правилам инференции, или семантического вывода, на основе знаний о мире.

Рассмотрим с указанной точки зрения несколько конкретных примеров. Здесь и далее цитируемые сложные слова используются по изданиям (Joyce, 1994) и (Джойс, 1994).

Hairpin (p. 772) — a pin made of wire bent into a U-shape to hold long hair in position (Longman, 1995: 639).

Medicinebottle (p. 199) — a container with a narrow top for keeping liquids in, usually made of plastic or glass (Longman, 1995: 145).

Moneybox (p. 183) — a box for saving money in (Longman, 1995: 916).

Swingdoor (p. 150) — a door that can be pushed open from either side, and swings shut afterwards (Longman, 1995: 1459).

Проведенный микроанализ позволяет полагать, что образование сложных слов происходит по устоявшимся отработанным правилам, а именно: английский язык — это «правовершинный» язык, т.е. элемент композита, занимающий в его составе крайнюю правую позицию, обозначает тот объект, понятие или явление, субкатегоризация или обозначение разновидности которого происходит под влиянием компонента, находящегося на левой позиции.

Точно так же понимание подобных номинативных комплексов достигается путем применения самых простых стратегий — мысленного сопоставления стоящих за компонентами сложного слова реальных объектов, понятий или признаков и т.д. и установления связей между ними.

Возникновение производной единицы (сложного слова) как нового языкового знака наглядно демонстрирует, как членится нашим мышлением экстралингвистическая реальность, какими оказываются мотивы обозначения, какие понятийные категории нашли в нем свое отражение.

Дискретность и мотивированность производного и сложного слова позволяют соединять новый опыт со старым, выражая к нему свое отношение, определять неизвестное через известное, вводить в устоявшуюся картину мира новые штрихи и детали, например:

Одним из самых существенных следствий этой закономерности является неограниченный кумулятивный характер композита. Элементы нового знания в нем способны соотноситься с уже накопленной информацией, а каждый новый компонент — получать «точный адрес».

Следует заметить, что известное выражается преимущественно теми словесными знаками, у которых объем лексического значения ограничен компонентами, достаточными для вычленения, отграничения описываемого явления от ряда подобных или соположенных. Такая модель лексического значения представлена в словарных статьях толковых словарей, где учитывается прежде всего связь «предмет — слово, его называющее». Проиллюстрируем сказанное фактическим материалом:

Chestnut (p. 193) — a smooth red-brown nut that you can eat; the tree on which this nut grows (Longman, 1995: 222).

Greenhouse (p. 193) — a glass building used for growing plants that need warmth, light and protection (Longman, 1995: 624).

Peacock (p. 621) — a large male bird which has long tail feathers that it can spread out, showing their beautiful blue and green colours and patterns (Longman, 1995: 1041).

Pineapple (p. 350) — a large yellow-brown tropical fruit or its sweet juicy yellow flesh (Longman, 1995: 1067).

Подобные словесные знаки осознаются носителем языка как первообразные. Механизм таких номинаций может быть раскрыт только при этимологическом или историческом анализе. Признак, лежащий в основе сигнификата таких слов (и, следовательно, внутренняя форма слова), уже не ощущается; семантическая мотивировка со временем утрачена. Носитель языка употребляет их, не зная всех внутренних связей, подобно тому, как человек, умеющий считать, не знает свойств чисел, изучаемых теорией чисел.

Неизвестное же выражается новой комбинацией словесных знаков в процессе «вторичной» номинации, которая существует везде, где произошло переосмысление действительности и, следовательно, языковой сущности:

Определенная комбинация элементов в составе композитов говорит дискретизации предметных, фактологических знаний, о соответствующих взаимоотношениях между указанными явлениями. Комментируя этот факт, продемонстрируем взаимодействие слов cough и ball в составе композита coughball:

ball — a round object that is thrown, kicked or hit in a game or sport (Longman, 1995: 86). Ассоциативный признак «кидать», находящийся в семантической структуре этого слова в латентном состоянии, актуализируется в процессе вторичной номинации в слове coughball.

Соответственно, гносеологически вторичная номинация есть формирование нового концептуального содержания на базе уже существующей языковой формы в результате сдвига денотативной соотнесенности (Телия, 1977: 132).

Описанный процесс основан на полевой модели значения, включающей жестко структурированный содержательный минимум и относительно диффузный содержательный максимум, границы которого в известной мере открыты (Карасик, 1990: 58; Стернин, 1985: 38).

Соотношение твердого ядра (с его четкими границами) и размытой периферии (с ее нечеткими границами) в целом изоморфно соотношению дискретного и континуального в формальной и семантической структурах языковой единицы. «Положение о том, что обычные понятия содержат твердое ядро и нечеткие границы, является первостепенным для истолкования языковой семантики. Благодаря наличию твердого ядра в понятии и, следовательно, в значении слова осуществляется взаимопонимание людей, говорящих на одном языке. Нечеткость границ понятия (и значения слова или грамматической формы) позволяет языку нормально функционировать как средству общения. Язык должен быть организован так, чтобы на нем можно было все сказать, выразить даже то, для чего нет специального обозначения в языке» (Гак, 1998: 29).

Содержательный минимум значения соотносится с узуальным смыслом и языковой нормой, он рассматриваться нами далее не будет.

Содержательный максимум коррелирует с окказиональным смыслом и дальнейшим значением, полученным в результате речевого (временного или индивидуального) употребления. Особенности его формирования мы проанализируем на примере сложного слова в следующей главе, т.к. именно неологизмы и окказионализмы² реализуют индивидуальную творческую компетенцию говорящего.

Как отмечает Е.А. Земская, «они ориентированы не на правила, общие для всех носителей языка, но на способности индивидуума использовать возможности, заложенные в системе языка. Окказионализмы показывают, на что способен язык при порождении новых слов, каковы его творческие потенции, глубинные силы» (Земская, 1992: 181).

Итак, реальная речемыслительная деятельность представляет собой «некий континуум, на одном полюсе которого стереотипная, клишированная и почти автоматически совершаемая речь, для описания которой достаточно небольшого аппарата с небольшим набором моделей и единиц. Зато на другом полюсе этой деятельности — новаторство, творчество, выходы за установленные барьеры, создание неологизмов и т.д. Это обусловлено способностью к лингвокреативному мышлению» (Серебренников, 1983: 106), когда человек ломает установившиеся нормы и традиции, отходит от аналогии, создает новые формы и неожиданные сочетания, передавая разнообразные оттенки мысли и чувства.

Примечания

1. Высказывается точка зрения, согласно которой общественное знание хранится в сложных знаках (предложениях и целых текстах). Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров, рассматривая этот вопрос, убедительно показали, что тексты лишь фиксируют знания, которые существуют вне их, и привели ряд убедительных аргументов в пользу данной точки зрения (Верещагин, 1980: 58—65).

Так, экспериментально установлено, что полученные в виде текстов знания информантами никогда не воспроизводятся в исходном виде. С другой стороны, информанты воспроизводят так называемые взвешенные (общеизвестные) внеязыковые факты в различной языковой форме, но содержание информации при этом совпадает, что также свидетельствует об отсутствии связи этой информации с исходным текстом или предложением. В третьих, информанты, обладающие какой-либо информацией, как правило, не могут указать на ее источник. В четвертых, тексты, учебники и т.д. лишь фиксируют знания, текст не может быть первичным по отношению к общественному сознанию, он произволен от него — бесписьменные народы вовсе не лишены знаний, общественного сознания. В пятых, у языка выделяется функция накопления знаний (кумулятивная функция), а тексты используются для передачи этих знаний.

Значения формируются из текстов путем свертывания, редукции и осмысления этих текстов, а также из практической деятельности людей. Кроме того, значение постоянно изменяется, углубляется, уточняется за счет пополнения и изменения состава своих компонентов, прежде всего — периферийных (лексического фона, в терминологии Е.М. Верещагина и В.Г. Костомарова).

Следовательно, кумулятивная функция языка обеспечивается лексикой, а также фразеологией и афористикой.

2. Под неологизмами понимаются слова, впервые появившиеся в тексте или акте речи, построенные в соответствии со словообразовательной парадигмой языка.

Окказионализмы же трактуются как неузуальные единицы, не соответствующие общепринятому употреблению, образующиеся с нарушением словообразовательных норм, характеризующиеся индивидуальным вкусом, обусловленные специфическим контекстом употребления.