1.3. Креативное языковое моделирование

Особое место в исследованиях языкового творчества занимают работы В. Гумбольдта. Его толкование языка «не как мертвого результата порождения, а скорее как самого процесса порождения» («Man muß die Sprache nicht sowohl wie ein todtes Erzeugtes, sondern weit mehr wie eine Erzeugung ansehen») (Humboldt, 1907: 250) раскрывает чрезвычайно важное понятие о внутреннем языковом чувстве (Sprachsinn), которое определено им как присущее человеку «инстинктообразное» предчувствие (Vorgefühl) всей системы языка, это — «не особая сила, а вся духовная способность в отношении образования и употребления языка» (там же).

Неоднократно цитировались известные слова В. Гумбольдта о том, что язык обладает способностью посредством ограниченных средств создавать безграничное множество новых предложений: «Человеческий язык в его нормальном использовании свободен от контроля независимо отождествляемых внешних стимулов или внутренних состояний и не ограничивается какой-либо практической коммуникативной функцией, в отличие, например, от языка животных. Таким образом, он свободно используется в качестве инструмента свободной мысли и самовыражения. Безграничные возможности мысли и воображения находят свое выражение в творческом аспекте пользования языком. Язык обладает конечными средствами, но беспредельными возможностями выражения, ограниченными лишь правилами образования понятий и образования предложений, которые, будучи частично индивидуальными и идиосинкретическими, а частично универсальными, составляют общечеловеческую способность. Конечно, специфическая форма каждого языка... образует «органическое единство» ее базовых элементов и всех индивидуальных ее манифестаций, которые потенциально бесконечны» (Chomsky, 1966: 25); (см. также работы Хомский, 1972: 28; Звегинцев, 1973:47).

Используя понятия «компетенция» (competence) и «употребление» (performance), Н. Хомский полагал, что первое из них (аналогичное языку) включает набор внутренне связанных правил, используемые субъектом речи, которые и позволяют последнему генерировать и характеризовать неограниченное количество предложений. Второе являет собой практическую реализацию первого (аналог слова). Н. Хомский придавал важнейшее значение той функции языка, которая связана с его неограниченным конструктивным потенциалом при очевидно ограниченном объеме изобразительных и фиксирующих вербальных средств. Особенно ярко это демонстрируют, по мнению Н. Хомского, дети, проявляющие феноменальные творческие лингвистические возможности (Chomsky, 1968). В отечественной традиции эта идея наиболее ярко выражена в книге К. Чуковского «От двух до пяти».

Возможность креативного языкового моделирования подчеркивается многими исследователями. Так, Р. Кверк, анализируя словообразовательную теорию В. Адаме, пишет: «словообразование оказывается интересным образом подчиненным правилам, и В. Адаме подробно рассматривает сложные виды регулярностей, которые можно наблюдать. Однако особую похвалу она заслуживает за то, что противостоит искушению запрятать под искусно смоделированным ковром индивидуальные случаи идиосинкразии, которые, по крайней мере, не менее характерны для созидательной (creative) стороны лексики» (Quirk, 1973: 6).

Разрабатывая общую лингвистику французского языка, Ш. Балли отмечает: «Это не беда, а благо, что он ненавидит жесткие правила, ненавидит все то, что могло бы привести к автоматизации, к механической работе над языком» (Балли, 2001: 399).

Аналогичная мысль прослеживается в следующей цитате из монографии «Язык и лингвистическая теория» В.А. Звегинцева: «Где язык, там и общение (вне общения язык не существует), а где общение, там и смысл (так как общение есть обмен мыслями, а не набором упорядоченных лингвистических значений), сообщающий языку творческий характер» (Звегинцев, 1973: 178—179).

Очень ценным для настоящего исследования представляется наследие Л.C. Выготского. В отличие от ученых своего времени он считает ложными предположения о том, что мысль по отношению к речи является предвосхищающим ее готовым образованием. Равно бесполезно, утверждает он, отождествлять мысль и слово или же полностью разъединять их. Если они одно и то же, между ними нельзя усматривать никаких отношений, и бессмысленно задаваться вопросом о том, что их связывает. Если же их разъединять, природа того или иного будет представлена искаженно. Если же смотреть на речь как на выражение готовой мысли, т.е. усматривать их связь в переводе с языка мысли на язык слов, есть опасность считать такую связь механической перекодировкой знаков одной системы (концептуальной, мыслительной, психической, но невербальной) в знаки другой, вербальной (Выготский, 1982: 12—13).

На самом деле этот переход, который обозначается Л.C. Выготским как «путь от мысли к слову», — процесс невероятно сложный, далекий от механического перекодирования чего-то готового, данного в речевое высказывание, процесс, в котором непонятно и сложно как раз то, «что лежит между мыслью и словом» (Выготский, 1968: 187).

«В чем своеобразие нашей постановки вопроса?» — записывает Л.C. Выготский в конспекте своего доклада 1932 года и отвечает: «Речь рассматривали как одежду мысли (Вюрцбургская школа) или как навык (бихевиоризм)» (Выготский, 1968: 186). В противовес этому он выдвигает свое знаменитое положение о том, что мысль формируется в речи, или, как он говорит сам, «мысль совершается в слове». «Сознание отображает себя в слове, как солнце в малой капле воды. Слово относится к сознанию, как малый мир к большому, как живая клетка к организму, как атом к космосу. Оно и есть малый мир сознания. Осмысленное слово есть микрокосм человеческого сознания» (Выготский, 1968: 190).

Приведем еще несколько аналогичных примеров: «...в речи мы формулируем мысль, но, формулируя ее, мы сплошь и рядом ее формируем...» (Рубинштейн, 1989: 350); «Мнение, будто мир это огромное скопление разрозненных предметов и признаков, на которые остается лишь навесить словесные этикетки, неверно и, в сущности говоря, навеяно структурой языка. В реальности мир — не вещевой склад, на полках которого лежат рассортированные по классам предметы и признаки, и словарь — не их инвентарная опись» (Кацнельсон, 1972: 141); «Человек мыслит в словах и говорит мысль, его разум неразрывно связан со словом» (Булгаков, 1999: 13—15); «Слово и, в частности, имя, есть необходимый результат мысли, и только в нем мысль достигает своего высшего напряжения и значения» (Лосев, 1990: 32).

Разъясняя эти взгляды, А.Р. Лурия указывает на то, что центральной проблемой формирования речевого высказывания оказывается «проблема перехода смысла в значение» (Лурия, 1979: 193).

Далее, следуя духу теории Л.C. Выготского, Е.С. Кубрякова подчеркивает идею «динамического развития промежуточных структур мысле-речи, включающихся в действие с момента активизации сознания и функционирующих с этого момента в виде Gestalt'a, меняющего свой материал и свою форму не только до первого произнесенного вслух слова, но и на протяжении складывания нескольких высказываний, их цепочки».

Она отмечает: «Во время процесса «от мысли — к слову», может, с одной стороны, что-то теряться и отсеиваться, отсекаться и устраняться, но может, с другой, что-то приобретаться, рождаться, возникать. Это и называется формированием мысли. Иначе говоря, смыслы точно также не даны в готовом виде, как и одеяние для них; форма складывающегося высказывания не безразлична и не может быть безразличной для мысли; раз возникнув или возникая, языковая форма сама может служить источником новых значений и новых смыслов» (Кубрякова, 1986: 51). По-разному варьируя, близкие этому мысли высказывали В.А. Звегинцев (1973), И.Н. Горелов (1974; 1977), Р.М. Фрумкина (1981), Н.И. Жинкин (1998).

Неизоморфность плана выражения и содержания справедливо подчеркнута В.Г. Гаком в следующей цитате: «Факты языка формируют некоторый континуум — цепь постепенных переходов, где невозможно раз и навсегда провести разграничительные линии. Недискретный континуальный характер языковых явлений, при котором между явными, четко различающимися элементами имеется промежуточный слой, в котором наблюдается постепенный переход от одного элемента к другому, может проявляться во всех важнейших аспектах языка...» — временном, структурно-семантическом, функциональном, а также в плане асимметрии единиц языка и глобальной асимметрии всего языка в целом (Гак, 1998: 1617).

Это свойство позволяет языку передавать безбрежное море человеческих мыслей и эмоций, что выдвигает для нас на первый план проблему сочетания непрерывного и дискретного в языке и мышлении.