|
|
3.3. Композит как языковое отображение экстралингвистической ситуацииКак было отмечено в первой главе, сложное слово как интеллектуальный посредник между миром вещей, находящимся вне человека, и миром идей, находящимся в человеческом сознании, органично совмещает в формальной и семантической структуре два противоположных и неразрывных свойства — дискретность (в звучании, в членимости на фонемы и морфемы) и континуальность (в семантике), что дает ему богатые возможности передавать «новые» реалии, ситуации, свойства и т.д. объективного мира, не имеющие своих прямых наименований в языке:
Из приведенной интерпретации видно, что чтобы слово стало номинацией комплекса смутных идей, ассоциаций, представлений и т.п., оно должно быть «собрано» из неких идеальных семантических (содержательных) сущностей (признаков, множителей и т.д.). Человек, таким образом, согласно схеме, предложенной Е.С. Кубряковой (Кубрякова, 1986: 61), осуществляет синтез смыслов, находит подходящий эквивалент целому пучку признаков в виде одного слова; поэтому сложное слово намного богаче по содержанию, чем обычное слово. Схема № 1. Личностные смыслы → Внутренняя речь → Внешнее высказывание сгусток мысли
Согласно справедливым словам А.А. Шахматова, «простейшая единица мышления, простейшая коммуникация состоит из сочетания двух представлений, приведенных движением воли в предикативную (то есть вообще определяющую) связь» (Шахматов, 1941: 19). Расположение частей сложного слова, по наблюдениям Е.С. Кубряковой, имеет иконический характер. «Иконика», или «символика» соединения имен заключается в указании на соединение двух или более объектов в ментальном пространстве в единый гештальт (Кубрякова, 1990: 18):
Семантическим каркасом слова serpentplant является наличие двух величин, между которыми благодаря их непосредственному соположению друг с другом постулируется наличие определенной связи. В статье «Монтаж 1938» С.М. Эйзенштейн писал: «Два каких-либо куска, поставленные рядом, неминуемо соединяются в новое представление, возникающее из этого сопоставления как новое качество» (Эйзенштейн, 1956: 253). Действительно, столкновение в одном слове далеких друг от друга умозрительных сущностей высекает искру, аналогичную эффекту контрапункта в музыке (нем. Kontrapunkt, от лат. punctum contra punctum, букв. — точка против точки; старинное обозначение одновременно извлекаемых звуков), который объединяет в единую гармоничную мелодию свободные мелодико-линеарные голоса (Справочник по искусству, 2000: 326). Совокупность одновременных впечатлений и ассоциаций легко укладывается в емкое джойсовское слово-«саквояж»: Схема № 2.
Рождающиеся личностные смыслы получают, таким образом, в сложном слове свою резюмирующую номинацию. Все богатство мысли сводится к одному обозначению. Как в опыте с увеличительным стеклом или линзой, когда мы концентрируем в одной точке солнечную энергию и из пучка лучей создаем нечто одно, сосредоточив их в один фокус, точно так же поступаем мы при рождении мысли. Фокусом смыслов оказывается при этом слово, краткий, но емкий знак ситуации, события, процесса:
Мысленные картины прошлого: война римлян в начале 3 в. до н.э. с Тарентом в Южной Италии, войсками которого предводительствовал Пирр (318—272 гг. до н.э.) + тяжелая цена победы + море крови и горя + проигрыш всей компании + крылатое выражение «пиррова победа» + смутная судьба Пирра = дают пищу для размышлений о смутности и бессмысленности истории и, интегрируясь (N + P2), создают необычный по силе, эмоциональный образ, раскрывающий скептическое развенчание расхожего видения истории как процесса и как прогресса (цит. по Хоружий, 1994 (а): 211). Сложная структура слова является наиболее гибкой и приспособленной к эфемерности нашей мысли. Увязывая неожиданные на первый взгляд ассоциации в один клубок, композит становится «хамелеоном, в котором каждый раз возникают не только разные оттенки, но и разные краски...»1 (Тынянов, 1923: 48):
Образные слова Ю. Тынянова подчеркивают структурную эластичность композита, не имеющей в силу своей двусторонней природы четкой параметризации в области семантики и, следовательно, способной отобразить мельчайшие детали экстралингвистической ситуации. Становясь предметом обозначения, ситуация как внеязыковая реальность определяет отбор элементов смысла и установление отношений между ними. Вовлекаясь в выполнение коммуникативного задания, номинативные знаки становятся компонентами более сложной организации — композита, — для которой характерны предикативные отношения. Понятие предикации как акта познания (apprehensio complex, или complexio «соединение, сложение»), оформившееся уже в средневековой схоластической логике, отражает то, что во внешнем мире выступает соединенным и не может быть представлено простым понятием. Эта актуализизированная связь двух величин, этот уже приписанный, выделенный, осознанный признак предмета, явления, сущности, трактовался схоластами как «внутреннее слово», «слово сердца» (verbum mentale, verbum cordis). Учитывая имеющийся в языкознании опыт (см., например, работы Ф.А. Литвина (Литвин, 1984) и др.), предложим следующую классификацию типов предикаций:
Как видно из изложенного, предикация есть результат сознательного выбора по отсеиванию второстепенного, случайного, несущественного и, напротив, по выдвижению на первый план самого актуального и важного. Она сортирует, упорядочивает, классифицирует, иными словами — оценивает ситуацию, дискретизирует и структурирует ее соответственно этой оценке. Следовательно, сложные слова как единицы номинации со скрытыми предикатами служат для моделирования внешних связей объектов друг с другом. Латентность предикации обеспечивает «сжатие сюжета», оставив актуализированной единственную главную связь, убрав то, что потеряло свою информационную значимость для субъекта. В процессе номинации «композиционная» семантика сложного слова может заменяться глобальной семантической структурой. Сложное слово — синтагма может приравниваться однословному наименованию:
Л.В. Щерба определил синтагму как фонетическое единство, выражающее единое смысловое целое в процессе речи-мысли (Щерба, 1963). В приведенных примерах в процессе соединения компоненты теряют свою информативность, многокомпонентное слово-синтагма приобретает достаточно узкое значение, заметна смысловая редукция:
Механизмы аналогии мощно пронизывают всю речемыслительную деятельность человека, и он черпает клише из своей памяти точно так же, как обычные единицы номинации:
Подобные языковые единицы свидетельствуют о стереотипном членении ситуации. Человек употребляет эти штампы-предложения автоматически, экономя время, собственные творческие усилия и даже проявляя леность мысли при поиске и создании необходимого слова. Клишированность присуща и словам-пословицам. Они воспринимаются «глобально, как существующее в готовом виде конструктивное и семантическое целое, воспроизводимое без существенных изменений в соответствующих коммуникативных ситуациях» (Пермяков, 1970: 19):
Здесь вступает в силу основная прагматическая функция пословиц — моделирующая, суть которой в том, что пословица дает словесную модель той или иной жизненной ситуации. При этом пословица не просто выражает определенный смысл, не просто несет определенную информацию, но благодаря клишированности, недискретности, воплощает ее в цельный наглядный предмет-образ (Исследования, 1975: 225). Однако описание такого клишированного типа речи и используемых в ней стереотипов уводит в сторону от темы настоящего исследования. После замечаний о возможных разновидностях более простой речи, остановимся на механизмах номинации в тех случаях, где используются менее тривиальные пути перехода от мысли к слову. Творческая мысль охватывает целые картины внешнего мира и перерабатывает их в неординарные внутренние образы с эмоциональным наслоением:
Итак, пес бежит и громко лает. Он тяжело дышит и похож на волка. Пасть пса открыта, висит язык. Язык напоминает красную тряпку. Событие, для описания которого потребовалось 21 слово, запечатляется с помощью единственной языковой единицы — сложного слова redpanting (Adj+P1). Нетипичная для английского языка структура подобных слов-смыслоблоков включает смысловые компоненты предметно-событийного, интеллектуального, перцептивного, оценочного, гедонистического планов; одни из них являются доминантными, другие — фоновыми. Объединяясь в одной текстовой единице, они не теряют своей актуальности, и при выделении дают полное представление о механизме восприятия и анализе внешней ситуации человеком:
Цельнооформленность сложного слова при наличии в нем нескольких компонентов подчеркивает одновременность, параллельность и разноплановость человеческих впечатлений: признак, предмет и действие закрепляются в одном образе loudlatinlaughing со структурой Adj + N + P1. В современных терминах стереотипное представление о компонентах и структуре ситуации, обозначаемой словом, интерпретируется как фрейм. Фрейм состоит из элементов — терминалов (Minsky), утверждений (Чарняк, 1983: 308). Ю. Чарняк подчеркивает, что «структура фрейма в неявном виде содержит все умозаключения из каждого утверждения фрейма» (там же: 312). К примеру, фрейм «lizardlettered» содержит следующие терминалы: исписанный буквами, буквы имеют сложную конфигурацию, буквы похожи на ящерицы.
Большинство проанализированных примеров показывают, что главную роль в процессе познавательной деятельности человека играет зрительное восприятие. Оно важно до такой степени, что естественный язык, естественный интеллект и человеческий менталитет можно назвать «ориентированными на наглядность», «visually oriented», «перцептивно мотивированными»: Seeing is believing; Лучше один раз увидеть... (Рахилина, 1999: 18). Действительно, «мы в первую очередь видим окружающий нас мир и лишь во вторую очередь воспринимаем его умом» (Урысон, 1996: 31). Зрительная информация обрабатывается объемно, целостно и многоаспектно. Визуальные ощущения «доставляют человеку исключительно богатые и тонко дифференцированные данные, притом огромного диапазона» (Рубинштейн, 1989: 253): человек воспринимает предъявляемый ему предмет одновременно во всех его внешних «измерениях», проявлениях и отношениях: его форму, размеры, цвет, фактуру, вес, положение, расположение, строение, фон, сопряженные предметы и их взаимосвязь и пр. Многоаспектность зрительного восприятия находит свое адекватное выражение в расчлененной структуре сложного слова:
Очень часто тот или иной предмет обладает несколькими зрительно воспринимаемыми признаками (Шеварев, 1964: 3):
За каждым компонентом этого композита стоит свой образ, но именно вместе и в определенной последовательности перечисленные они рисуют картину, возникающую перед мысленным взором человека. Движение от корня к корню этого сложного слова демонстрирует динамику смыслов при восприятии увиденного. Наши примеры еще раз подчеркивают положения, раскрытые в первой главе о том, что движение можно представить и изобразить только в том случае, если «приостановить его и увидеть в разложенных частях дискретные характеристики, которые во взаимодействии создают представление о движении» (Гальперин, 1981: 271).
Восприятие мелькающих в вихре вальса фигур выражается в пестрых двухмерных неологизмах: Bloombella, Kittylynch, Florryzoe, frogsplits, skykicking. По словам К. Кожевниковой, «калейдоскопический ряд дробных элементов действительности способен поддерживать иллюзию быстрой смены действий, усиливать экспрессивность повествования, а одновременно придавать ему и субъективную тональность, т.к. событие, восприятие внешнего мира и рассуждения о нем проходят как бы через сознание субъекта, находящегося «внутри» событий и, следовательно, подающего информацию о них рывками, без возможности упорядочить их, провести дифференциацию и иерархизацию их значимости» (Кожевникова, 1976: 312). Ярко проявляющаяся в структуре этих сложных слов дискретность языковых единиц создает своеобразную семантическую полифонию, раскрывающую механизм мозаичного восприятия реальности, не подчиненного «железным» законам логики, не имеющего упорядоченного и специализированного характера. По словам В.И. Ленина, «совпадение мысли с объектом есть процесс: мысль (= человек) не должна представлять себе истину в виде мертвого покоя, в виде простой картины (образа), бледного (тусклого), без стремления, без движения, точно гения, точно число, точно абстрактную мысль» (Ленин, 1963 (b): 176—177). Многочисленные нюансы мысли легко вычленяются при сопоставлении следующих композитов:
В приведенных композитах представлен многогранный, симультанный образ ситуации. Способность человека создавать единый образ индивидуального объекта или ситуации, синтезируя в нем данные, поступающие по разным каналам связи человека с миром, поражает не присутствием в ней аналитический техники, а художественным мышлением, механизм которого можно уподобить отражению набоковских «неток» в «диком зеркале». Кривизна этого зеркала была, однако, «не проста, а как раз так пригнана... что из бесформенной пестряди получался в зеркале чудный, стройный образ: цветы, корабль, фигура, какой-нибудь пейзаж» (Набоков, 2001: 93):
«Пластический миметизм2» сложного слова помогает воспроизводить открывающуюся чувствам картину внешнего мира. Конденсированное по смыслу образование основано на эффекте синестезии (от греч. synaisthêsis — совместное чувство, одновременное ощущение). Зрительное ощущение «одной модальности» — кипение молока — помимо воли вызывает дополнительное тактильное ощущение «другой модальности» — горячее — можно обжечься (Солсо, 1996: 268). Такое диффузное ассоциирование воспринимающего субъекта — синестезия — определено С.М. Эйзенштейном как способность «сводить воедино все разнообразные ощущения, привносимые из разных областей разными органами чувств», отмечая, что «звукозрительная полифония» все более глубоко слиянного письма возможна лишь при строжайшей «синэстизации» отдельных областей звуковой и зрительной выразительности между собой» (Эйзенштейн, 1956: 336; 338):
Психологический эффект чувственно-эмоциональной двуплановости синестезии получает языковое выражение с помощью синкретизма, под которым понимается «функциональное объединение разных форм выражения, нейтрализация противопоставлений (оппозиций); совпадение означающих при различении означаемых» (Ахманова, 1969).
Зрительное впечатление, дополненное вкусовым восприятием, сводится в некий единый образ (сумму восприятий), обусловливающий семантическую гетерогенность сложного слова:
Таким образом, синкретизм плана содержания обычно поддерживается синкретизмом плана выражения, т.к. синтезирующие свойства в языке соответствующим образом оформляются. Приведенные примеры ярко демонстрируют последовательность в синтагматике и симультанность в семантике сложного слова — «То, что в мысли содержится симультанно, то в речи развертывается сукцессивно» (Выготский, 1956: 378) — и иллюстрируют дуализм языкового знака (С. Карцевский). Объединение в одной структуре как минимум двух слов обеспечивает большую семантическую амплитуду композита:
Семантическая граница между человеческими эмоциями и соответственно между их коррелятами в сложном слове проходит не четкой и ясной линией, а широкой, континуальной полосой переходных, промежуточных качеств и состояний или — по другой терминологии — «полосой величин, измеряемых так называемыми нечеткими лингвистическими множествами» (Лыкова, 1999: 55):
В контексте наших рассуждений на шкале «дискретное :: континуальное» можно сказать, что расчлененная двусторонняя структура композита «сворачивает» континуальное идеальное (многочисленные нюансы значений элементов сложного слова), оставляя на материальном полюсе языка лишь «вершины мысли»: Схема № 3. ardent-(fiery-passionate-earnest-intense-fíerce-vehement,)-bold-(daring-fearless-presumptuous-prominent)-etc
Континуальность семантики композита, плавно уходящая в размытую неопределенность, почти в бесконечность, может достигаться многократным повторением одного и того же корня. В данном случае мы имеем дело со сложением знаков и с возникновением нового значения по аддитивному признаку (т.е. суммированием значений) (N + Pr + Pr + Pr + Pt + Pr):
Семантической универсалией является здесь, без сомнения, использование редупликации для передачи длительности признака. А.К. Оглобин подчеркивает иконическую связь этого способа с древней «идеей меры и количества» (Языки, 1980: 173):
Удвоение слова для передачи интенсивности признака свойственно языкам различного строя, например, в раротонга (полинезийский язык) tupu «расти» и tutupu «буйно расти». Несвойственная для английского языка редупликация, однако, ясно раскрывает мыслительные операции: «не просто плохой, а плохой дважды (один раз подвел, второй...); комнатушка не просто душная, удушающая... настоящая кутузка»:
Континуальность звука передается континуальностью семантики сложного слова, достигнутой с помощью редупликации:
Как видно из приведенных примеров, при создании словесных оболочек звукоподражательных слов выбор компонентов формы продиктован восприятием. Человек трансформирует не членимый на фонемы звуковой комплекс так, как он его ощущает. Мозг человека схватывает идею о новом типе отношений либо образным путем (в правом полушарии), либо логически-речевым (в левом полушарии); но главное в мышлении «не формальная принадлежность материала к вербальному или образному», а способ операций с ним, «способ манипулирования с материалом» (Ротенберг, 1980: 152—154). По справедливому замечанию А.М. Шахнаровича, во внутренней речи «происходит «высвечивание» основных семантически значимых элементов ситуации, приписывание им признаков и выстраивание их иерархии — по значимости» (Шахнарович, 1983: 190). Такое «высвечивание» согласует смыслы с определенными языковыми этикетками этих смыслов, обеспечивает сборку пучков отдельно родившихся смыслов в готовые единицы номинации — слова, что образно можно представить как подведение значений под одну крышу (тело) знака. Проиллюстрируем сказанное следующим примером. Тесное связывание британской политики в колониях с жестокостью принимает контаминированную форму. В результате определенной семантической близости сравниваемых явлений происходит обмен компонентами слов, обозначающих эти понятия: Britain + brutal = Brutal empire Подобный способ образования производных гибридных слов еще не нашел в современной науке устоявшегося, единообразного обозначения. Для его характеристики используются различные термины: «междусловное совмещение», «неморфемное усечение + междусловное совмещение» (Улуханов, 1992(b)), «вставочное словообразование», «наложение», «аддитивный способ словопроизводства», «гибридизация», «телескопия», «корнеизменение», «корнеумножение», «нелинейное словосложение» (Григорьев, 1986: 114), «скорнение» (термин В. Хлебникова), наконец, «контаминация». Последний термин получил наиболее широкое распространение и будет употребляться в данном исследовании. В ряде недавних работ по окказиональному словосложению отмечается, что в процессе контаминации происходит смысловая модификация, которая ведет к появлению новой сущности, т.к. предмету, обозначенному в одном корне, придается облик, очерк другого предмета — выигрывает свежесть, выпуклость восприятия: Shakespear(e,) — великий английский драматург, доел. — потрясай копьем; shake scene — потрясай сцену (англ.).
Контаминированное слово не только называет, но и ассоциативно показывает обозначаемую вещь, оно направлено на нее, как стрелка компаса. «Слова особенно сильны, когда они имеют два смысла, когда они живые глаза для тайны и через слюду обыденного смысла просвечивает второй смысл» (Хлебников, 1933: 269):
Приведенные примеры продемонстрировали, что контаминированное сложное слово вбирает в свою семантику значения обоих слов-источников. Общее значение подобных гибридных единиц _ это «идиоматическое умножение смыслов» (Григорьев, 1986: 114). Если рассматривать соотношение контаминируемых основ, то в них можно усмотреть те же основные типы, как в узуальном словообразовании: 1. Аналог сочинения
2. Аналог уточнения, сравнения
3. Аналог актантных и сирконстантных отношений
В условиях двуязычия, складывающегося либо при языковых контактах, либо при индивидуальном освоении неродного языка могут возникать билингвальные контаминированные образы, которые выражаются в отклонениях от нормы родного языка под влиянием иностранного (интерференции):
Итальянское произношение слова «итальянец» передается известными человеку английскими словами.
Английское слово line — линия ассоциируется с фонетически похожим немецким словом Leine — веревка, вожжа (ср. нем. Linie — линия). Подобное словотворчество В. Хлебников называл «осадой слова», отсюда его лозунг: «Слово — меньшей! Дума — большей!», что в лингвистическом плане можно интерпретировать как иллюстрацию закона языковой экономии. Смысловая структура композита служит семантической компрессии, сохраняя исходную информацию об обозначаемом в свернутом, редуцированном, имплицитном виде. Часто, однако, количество внешних впечатлений невозможно выразить коротко, сразу же подобрать нужное слово для нахлынувших мыслей:
Подобные слова-слитки — явление довольно древнее. Их находили в санскрите, древнегреческом, латинском, древневерхнемецком языках. Смысловая наполненность, выражаясь математически, должна быть здесь в квадрате, в кубе и вообще в любой степени:
В 9 эпизоде «Улисса» «Сцилла и Харибда» мы видим интеллектуальный турнир — концерт Стивена. Юноша сражается с интеллектуальной элитой Дублина, развертывая и отстаивая перед нею собственную версию Шекспира — его биографии и творческой личности. Стивен мысленно перебирает всех из предполагавшихся авторов пьес Шекспира. Сочинительная комбинация равноправных элементов (и граф Ратленд, и философ, и юрист Френсис Бэкон (1561—1626), и Генри Райотсли, третий граф Саутгэмптон (1573—1624), и Уильям Шекспир) детально иллюстрирует механизм припоминания. В процессе «цитации», черпаемой из памяти, извлекаемые фрагменты модифицируются, адаптируясь друг к другу, они сгущаются и срастаются друг с другом, как в анализируемом сложном слове: Ратлендбэконсаутхемптоншекспир. Засилие бюрократии, бессмысленная деятельность многих чиновников, надуманность занимаемых ими постов, а также безграничное самомнение этих людей предельно раздувают следующий образ:
Такое пародирование высокопарного государственного деятеля построено на гиперболе (Adj + N + N + N + Pr + N + Adj + Adj + N + Adj + N + Adj + N + N), которая выдает насмешку и ироничность автора. Анализируя подобные слососложения, Б. Шифрин отмечает: «с одной стороны возникает — эстетика идеально получившегося фокуса: части так прилажены друг к другу, что и шва не заметить, с другой — шарада, погружающая нас в мир речевой спонтанности... возникают обрывки, фантомы, пришельцы...» (Шифрин, 1993: 33). Динамичность ментального процесса комбинирования, формирования новых смыслов в процессе восприятия, анализа и т.д. экстралингвистического мира обусловливает динамичность и той лингвистической структуры, в которою входят отдельные значения, т.е. семантической структуры сложного слова, позволяющей детально моделировать особенности внешней ситуации. Примечания1. Переводя это в зрительный план, мы получаем фантастический мир картин Босха. Его фигуры строятся по принципу разъятия, измельчения обычных фигур и скрещивания, комбинирования новых. Возможность такого разъятия базируется на эффекте синекдохи, который выступает здесь в роли эвристического принципа. И вещь художника тогда строится на особых дискурсах — парциальных, работающих с частями. Босх использует несколько живописных парциальных дискурсов (систем живописных форм, образных языков), главные из которых: человеческий дискурс (части, формы человеческого тела) — животный дискурс (лапы, головы, туловища птиц, зверей, насекомых...) — вещный дискурс (части музыкальных инструментов, мебели, утвари...). Он занимается расчлененным, строгим, скрупулезным скрещиванием этих дискурсов, конструируя семиотические гибриды, человеко-птице-музыкальные и т.п. фигуры, и этой микротехникой получает необъятную вселенную фантастических созданий (по материалам издания «Великие полотна» (Гийу, 1998). 2. Миметизм (гр. mimëtës — подражатель) — биологический вид мимикрии, выражающийся в сходстве внешнего вида или поведения неядовитого животного с животным другого вида, ядовитым, несъедобным или защищенным иным образом от врагов (напр. сходство кукушки с ястребом, бабочки-стеклянницы — с осой) (Словарь иностранных слов, 2000: 383). В контексте данной работы слово «миметизм» употребляется метафорически, чтобы подчеркнуть структурную и семантическую гибкость сложного слова.
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| © 2024 «Джеймс Джойс» | Главная Обратная связь |