Эпифаническое самопознание: вместо заключения

Фундаментальная теория художественного текста моделирует художественный текст и прослеживает сдвиги в его антропоконцептуальном пространстве, где взаимодействуют личность автора, личность читателя и художественный текст; исследует экологию художественного творчества и уникальность индивидуально-авторской концепции; рассматривает универсализм художественного творчества (чтение разума); выстраивает концептосистемы в художественном дискурсе разных эпох для выявления их сближений и различий; исследует природу целого художественного текста.

Фундаментальная теория художественного текста избегает однозначности, накапливает наблюдения о возможностях художественного текста, разносторонне изучая, в том числе, динамику идиостиля Джойса. Лингвотипологическая направленность идиостиля Джойса состоит в его понимании триады автор-читатель-текст как интегрирующего соприкосновения вневременного и внелокального плана. Уникальность Джойса состоит в его неутомимом желании собрать воедино, соприкоснуться с мировым художественным дискурсом, пройти сквозь мировой художественный дискурс для освоения потенциала современности ресурсами, доступными его языкотворчеству. Такую задачу до Джойса никто не ставил. Впервые Джойс участвует над созданием художественного дискурса, в котором усилиями авторов, читателей и текстов создаётся единое пространство познания человеком себя поэтическим словом, обращённым сквозь века, сквозь лучшие достижения мировой культуры, мифологию, фольклор, массовую культуру и синтез искусств. Масштабность, вневременность усиливают глубину джойсовского понимания фикционального мира, обогащающего человеческую личность соприкосновением как главным атрибутом духовного пробуждения.

Языковая и дискурсивная личность Джойса повлияла на преемственность литературно-художественных норм выведением иерархической повествовательной суперструктуры в интерпретационный канал идеализированной истины соприкосновения. Джойс понимает, что повествовательная модель художественного текста исчерпала себя. Первичность языка в художественном дискурсе базируется на надстройках смыслов повествовательных категорий, которые читатель способен восстановить по авторским сигналам, исходя из собственного опыта реальной жизни и восприятия произведений искусства. Эпифаническая модель Джойса открывается в художественный дискурс современности вспышками озарения как самоподобных концептуализаций множественных, динамичных смыслов-пробуждений. Взаимопересечение антропоконцептуальных пространств личности писателя, личности читателя и художественного текста происходит сквозь соприкосновение языкосознаний, проецирующих целостный художественный дискурс в современность.

Языкотворчество Джойса воплощает его индивидуально-авторскую концепцию, вектор которой направлен к ЕДИНЕНИЮ. Впервые преодолевается фрагментарность, свойственная отдельной эпохе и предоставляемым ею набором лингвистических средств, вовлекая, насколько возможно, личность читателя в открытый для обмена опытом художественный дискурс. Чем дальше отстоит читатель от времени создания художественного текста, тем из более широкого художественного дискурса ему представляется возможным черпать такой опыт и вести диалог познания себя в художественном дискурсе, в искусстве, в современном мире. Активное действие заполнения лакун, разрывов, зияний вырабатывает новую практику переживаемого чтения, во взаимодействии с индивидуально-авторскими концепциями, сближающимися с Джойсом, через призму художественных текстов, заимствующих эпифаническую модель у Джойса, в привлечении возможного многообразия читателей, которые учатся быть идеальными. Внутренняя динамика художественного дискурса Джойса состоит в расширении масштабов эпифанического откровения по мере углубления фикционального мира.

Сериальные техники Джойса обеспечивают разрастание гномонной проекции в ризоморфную среду, которая становится средством конструирования мочковатой системы многокультурного плана. Слабая привязка к повествовательности позволяет усилить импульсы процесса переживаемого языкосознания посредством языкотворчества. Деятельное безмолвие как прохождение сквозь константы мировой культуры обеспечивает соприкосновение личности с внутренней жизнью и внешним миром. Подобно Декарту, которого называли Дедалом науки, Джойс освоил эпифанической моделью художественного текста картезианское понимание души в самой себе путём спрессования смыслов. Он впервые показал, что художественный дискурс обладает протяжённостью лингвотипологического плана — цикличностью самоподобия, аллюзиями, повторами, заимствованиями текстообразующих техник и приёмов. Интертекстуальность (вплетение собственной модели художественного текста в мировой художественный дискурс) и интердинамизм (усиление внутренних связей, присущих языкосознанию и языкотворчеству) нужны Джойсу для его личного входа в интерпретационный канал истины соприкосновения, куда он встраивает читателя для активного диалога с автором и текстом.

Нами показано, что языкотворчество Джойса использует такие ресурсы:

(1) Джойс не только подводит итог рубежному времени, но и определяет водораздел между прошлой эпохой и современностью по линии свёрнутого повествования и спрессовки повествовательных смыслов за счёт переориентации художественного дискурса на первичность языка; он усекает повествование, фрагменты которого рассеивает по своим художественным текстам в виде аллюзий;

(2) осмысление художественного дискурса, открытого для индивидуально-авторских концепций, которые переживаются читателем, каковым является и сам Джойс, в диалоге автора-читателя-текста;

(3) художественный дискурс современности помещается в ризоморфную среду, в которой осваиваются универсальные константы мировой культуры;

(4) новизна художественного дискурса зависит от того, под каким углом читатель возрождает художественный текст как неотъемлемую часть современности;

(5) языкотворчество Джойса несёт в себе новаторские техники благодаря освоению разных форм с обязательным элементом девиативности, который заимствуют у него современные ему идиостили и последующие идиостили писателей;

(6) Джойс воспитал новое поколение активных, думающих читателей, погружённых в его фикциональный мир как загадку, которую еще предстоит разгадать.

Исследовательская перспектива, намеченная данной книгой, — погружение в «Поминки по Финнегану» с использованием наработок, которые помогли нам вскрыть паттерны, использованные Джойсом далеко не ради эксперимента с фантасмагориями сновидной речи.