3.3. Сфера действия писательского языкосознания

К сожалению, в этом вопросе разобраться нелегко, поскольку трудно отделить выдуманное от реального, взаимоотношения внутри ближайшего окружения писателя и многое другое.

В неоднозначности ряда фактов на жизненном пути Джойса, которые, как полагают исследователи, замаскированы в «Поминках», можно убедиться, изучая исследования, посвящённые шизофрении дочери Джойса Лючии. Можно опереться на глубокое исследование М. Маккенны, которое предупреждает об опасности догадок, подмен и рождённых воображением исследователя предположений [McKenna 2012]. Углубляясь в психоанализ, вряд ли можно быть незаангажированным в желании произвести сенсации, подогреть интерес на скользком пути домысливания того, что могло быть, но чему нет документальных подтверждений, якобы уничтоженных заинтересованными лицами. Но вместе с тем нельзя отрицать, что книга создаётся художником, вкладывающим в неё своё миросозерцание, свой опыт в продукт языкотворчества — художественное произведение.

Д. Бом высказывался о новых достижениях в области науки через слово «озарение». Например, он утверждал, что теория относительности Эйнштейна явилась озарением о значении пространства, времени и материи [Бом 1992: 56]. Он также высказывал следующую мысль: «Тонкая соматическая форма мысли может иметь значение, могущее быть схвачено в ещё более высоких и тонких соматических процессах. А это может вести и далее, к улавливанию огромной всеобщности значений во вспышке озарений» [там же].

Эпифаническое откровение по природе сродни озарению. Активность языкосознания определяется смыслом, которое осваивается идиостилем писателя. Поскольку «Поминки» Джойса представляют огромную трудность для развёртывания смыслов, напрашивается вывод: ещё предстоит раскрыть скрытый порядок в их организации, который является новым улавливанием озарений.

С одной стороны, смыслы, активизирующие всеобщность, могут быть фоновыми для основного текста как памятника литературы, написанного англоязычным писателем ирландского происхождения. Это как бы над-слой, который озвучивает голос личности Джойса, космополита, добровольного эмигранта, тонкого знатока мировой литературы.

С другой стороны, Джойс подчёркнуто ограничивает себя ирландским топосом, который не доминирует лишь в «Джакомо Джойсе», напечатанном после кончины Джойса. Можно предположить, что в «Поминках» Джойс вступает в диалог через девиативное и недевиативное (голос самого Джойса). Когда Джойс хочет быть услышанным, он отказывается от искажённых лингвистических форм. Приведём пример из финальной части «Поминок»:

...and, between all the goings up and the whole of comings down and the fog of the cloud in which we toil and the cloud of the fog under which we labour, bomb the thing's to be domb about it so that, beyond indicating the locality, it is felt that one cannot with advantage add a very great deal to the aforegoing by what, such as it is to be, follows, just mentioning however that the old man of the sea and the old woman in the sky if they don't say nothings about if they tell us lie, the gist of his pantomime, from cannibal king to the property horse, being slumpy and slopely to remind us how, in this drury world of ours, Father Times and Mother Spaces boil their kettle with their crutch [FW: 599.29-36-600.1—3].

Джойс говорит о следующем:

Между взлётами и падениями, в беззаконии греховных трудов насущных и в праведном восхождении к столпу облачному, сами же беспорядочно палим, не извлекаем преимуществ из добавления к известному значимого неизвестного, топчась на как есть так будет, лишь замечая, что Пространство и Время хранят молчание о нашем множенье в грехе, о сути пантомимы, от дикаря-каннибала до Шалтая-Болтая, сбивчиво напоминая, как сами подогревают котёл, где бурлят Душа и Мир вселенной на печальных подмостках мира.

Джойс начинает с упоминания о лестнице Иакова, соединившей землю с небом через векторы движения вверх и вниз. Он передаёт суть христианской жизни от рождения до смерти, в тоскливости непрощённого первородного греха человечества. Он продолжает Шекспира, перефразируя слова из пьесы «Как вам это нравится» о том, что весь мир театр и человечество выступает в роли актёров, отвечая на гамлетовский вопрос «Быть или не быть?» словами «как есть так будет». Он также вторит Дионисию Ареопагиту, который в «Таинственном богословии» пишет о Боге как о не прибывающем в «каком-либо определённом месте» (vehi.net/areopagit/mistich.html).

Говоря о дикаре, Джойс имеет в виду балладу, опубликованную в Поэтическом ящике (Poet's Box) в Глазго в 1858 году. В балладе говорится о властелине островов Каннибалов по имени Poonoowingke-wang, у которого в мазанке-дворце (кирпича в наличии не было) жили сто жён, рождавших ему каждую неделю по отпрыску. Половину надоевших жён он зажарил для пира. А вторая половина без желания вернуться к своему властелину убежала к вождям племён. Популярная песня на слова баллады делает аллюзию достаточно прозрачной.

Сразу после аллюзии на балладу дана аллюзия на Шалтая-Болтая, сквозного персонажа в «Поминках». Через лексему «бомбить» («палить») Джойс одновременно указывает на крепостное орудие, прозванное шалтаем-болтаем, т. е. вещь упавшую и сломанную навсегда. Бурлящие страсти пространства-времени наполняют мрачный мир (dreary — мрачный, печальный, тоскливый, безотрадный), который служит подмостками для пространства-времени (Друри-Лейн в Лондоне известен актёрами с мировыми именами, одно время его директором был Гаррик; театр прославился постановками пьес Шекспира).

Морской старец Нерей (Время) в греческой мифологии был человеком с рыбьим хвостом. Он ненавидел ложь и давал добрые советы, предсказывал будущее и мог принимать разные образы. Интересно, что ему приписывали от пятидесяти до ста дочерей (цифры совпадают с общим числом жён у властелина островов Каннибала и числом его съеденных и сбежавших жён). Ещё одним морским старцем был Протей (эпизод «Протей» в «Одиссее» Гомера и эпизод, который принято так называть в «Улиссе» Джойса). Третьим морским старцем был Тритон, которого связывают со временем гигантомахии и потопом (снова возврат к строчкам, где есть ослышка имени Василия Буслаева, о чём говорилось ранее). Все три старца меняли облик.

По древнему кельтскому мифу туман покрывает северо-запад земли на границе между человеческим миром и островными странами потустороннего мира (возможно, использование образа дикаря-островитянина). Бог пришёл в столпе облачном. Облако выражает величие Бога. Туман с облаком связываются так: Изглажу беззакония твои, как туман, и грехи твои, как облако (Исаия 44: 22).

У Джойса человек влачит существование в тумане облака (возможный намёк на сомнения веры или на мрак греха), чтобы спастись в облаке тумана. Центром размышления становится вещь, упавшая, отныне бесполезная (снова Шалтай-Болтай), возможно, иной порядок, каким является сам художественный дискурс в «Поминках»: Only is order othered. Nought is nulled [FW: 613.13—14] (в ср. — англ. Noght = not a thing). Джойс сам говорит, что ничто не подлежит обнулению. Возможно, через английского (имперского) персонажа из «Сказок Матушки Гусыни» и колонизированного дикаря-каннибала Джойс высказывает мысль о том, что Ирландия, какой она была до её завоевания, осталась в прошлом, не подлежит восстановлению, но её прошлое не может быть обнулёвано для будущего: Come hours, be ours! [FW: 608.35] (всему свой час).

П. Магуайер [1998—1999: 322] убеждён, что в «Поминки» инкорпорированы такие фундаментальные литературные памятники Ирландии, как «Анналы четырёх мастеров» (Annala na gCeithre Maistri), хроники средневековой истории Ирландии и Келлская книга, созданная ирландскими монахами в 800 году (содержит тексты четырёх Евангелий на латыни и их толкования).

Из европейского изгнания Джойс даёт свой взгляд на ирландское возрождение, поворачиваясь спиной к Ирландии Шона и ирландскому романтизму Йейтса, считает Магуайер [там же: 323], т. к. в «Поминки» включены все языки, на которых говорили в Ирландии, — английский, ирландский, норвежский, латынь, французский, которые Магуайер считает выразителями её коллективной памяти. Включая многие другие языки мира, Джойс показывает, что ирландская культура вплетается в мировую. Шем-писатель возрождает в «Поминках» все языки, звучавшие в Ирландии [там же: 325]. «Поминками» Джойс утверждает, что Ирландия его эпохи не сможет добиться лингвистического единства, замкнуться в одном языке [там же: 326].

Джойсовское языкосознание снимает вопрос, на каком языке писать, будучи по духу и крови ирландским писателем. Он исследует множественные взаимодействия, сплетения и переплетения, которые соприкасают языки и культуры мира в водовороте пространства-времени. В языкосознании Джойса ирландская идентичность не носит узких географических рамок. Ирландец Джойс выступает человеком мира, который тонко понимает природу языка как результат взаимодействий, порождённых как внутренней формой слова, так и внешними влияниями, прежде всего колониального характера.

В традиции Жака Лакана, развивавшего структурный психоанализ, Р. Бенжамин расматривает стилистическую фигуру хиазм, образованный по типу chaosmos [FW 118.21]. Он полагает, что присущие хиазму повтор и инверсия (паттерн АВВА) указывают в «Поминках» на раздвоение личности и «сексуальную инверсию», высвобождают от «репрессивных социальных норм» [Benjamin 2011: 373]. Бенжамин подчёркивает, что Джойс был соткан из противоречий. Говоря об интертекстуальности одного из предложений в «Поминках» с «Сильвией и Бруно» Льюиса Кэрролла, Бенжамин замечает, что под викторианской любовью отца и дочери может скрываться «a family romance that is not so innocent» [Benjamin 2011: 374] (имеются в виду Ирвикер и его семейные сложности, а не Джойс конкретно). Цитируя «Поминки» (Nircississies are as the doaters of inversion [FW 526.34—35]), Бенжамин связывает хиазм у Джойса с нарциссизмом и гендерной реверсией. Слово-саквояж nircissies составлено двумя словами — narcissist и sister. Проводится параллель с литературным псевдонимом Кэрролла (настоящее имя Charles Lutwidge Dodgson), составленное реверсией двух первых имён в указании на сестёр Луизу (Льюис) и Кэролайн (Кэрролл) [Benjamin 2011: 375]. У Джойса название книги Кэрролла «Алиса в зазеркалье» звучит как Secilas through their laughing classes [FW 526.35—36] (первое слово включает в себя написанное наоборот имя Алисы и упоминание о святой Цецилии, деве-мученице III века, похороненной в римских катакомбах). Кроме Льюиса Кэрролла, с тропом хиазма у Джойса ассоцируется Джонатан Свифт: Since our brother Johnathan Signed the Pledge or the Meditations of Two Young Spinsters [FW 307.5] (упоминание о Эстер Джонсон и Эстер Ваномри, Стелле и Ванессе, близких Джонатану Свифту женщинах). У Джойса Sosie sesters [FW 3.12] указывает на сестёр Эстер-двойников (французское слово sosie означает «двойник»).

Как видим, джойсовское языкосознание активизуется сетевым восприятием семейных отношений у других писателей, как показано выше, у Льюиса Кэрролла и Джонатана Свифта, а также хиазмом, в структуре которого заложена зеркальность. Интересно зеркальное отражение в инверсии имени Свифта — Джонатан как nathanjoe [FW 3.12], в котором Бенжамин прочитывает два библейских сюжета — любовь царя Давида к Батшебе и обвинения, предъявленные Натаном Давиду в связи с этим, и побег Иосифа от искусительницы, жены Потихара [Benjamin 2011: 377]. Здесь также прослеживается связь с предыдущим — упоминание о Стелле и Ванессе в жизни Свифта, причём через призму легенды о Тристане и Изольде, аллюзии на которую присутствуют с первых строк «Поминок». Возможна, как считает Бенжамин, и ассоциация с Парнеллом, который по пожарной лестнице, как засвидетельствовали в суде, вынужден был скрыться из помещения, где он был со своей дамой сердца Кэтрин О'Ши. Парнелл стал поводом для ссоры на рождественском вечере в доме родителей Стивена, описанной в «Портрете».

Как мы видим, на нескольких примерах Бенжамин иллюстрирует, как библейские сюжеты, истории реальных людей и их произведения вплетаются в единую девиативную форму «Поминок».

Можно добавить, что двойственность языкосознания Джойса подчёркивается и его осознанием Дублина как изначальной двойственности (обыгрывание лексемы со значением «двойственный» в топониме), а также намёк на построение текста девиациями, отклонениями и ослышками (doublin [FW 3.8]).

В сферу действия писательского языкосознания входят научные открытия эпохи Джойса. 14 декабря 1900 года считают годом рождения квантовой механики. Пять лет спустя квантовая гипотеза М. Планка получила подтверждение в идее А. Эйнштейна о том, что свет состоит из квантов. По мысли Д. Бома, автор теории относительности «предложил набор непрерывных полей, пронизывающих всё пространство, в котором частицы рассматриваются относительно постоянных и независимых структур в тех ограниченных областях, где поле сильно» [Бом 1992: 8]. В 1923 году Луи де Бройль выявил волновые свойства частиц, неразрывно связанные с массой и энергией. Идеи корпускулярно-волнового дуализма развил Э. Шрёдингер в волновой механике. В 1925 году В. Гейзенберг дал первую формулировку квантовой механики. Начиная с XX века, теория относительности потеснила механику Ньютона. Было сделано предположение, что пространство-время имеет единую динамическую природу. В 1903 году К.Э. Циолковский доказал, что космический полёт может быть совершён на космическом аппарате ракета. В 1904 году Н.Е. Жуковский разработал вихревую теорию воздушного винта. В трактате по философии эволюции, опубликованном в 1907 году, А. Бергсон высказывал мысль об эволюции как развитии по расходящимся линиям. Свою морфологию мировой истории описал О. Шпенглер в «Закате Европы», вышедшем в 1918 году. В.И. Вернадский создал учение о ноосфере как закономерном этапе биологической эволюции. П. Тейяр де Шарден, также разрабатывавший понятие ноосферы, синтезировал католическую христианскую традицию и теорию космической эволюции. Радиовещание после первой мировой войны и первые демонстрации возможностей телевидения коренным образом изменили информационное пространство человека. В 1922 году в Берлине был впервые показан звуковой фильм. В 1920-е годы стали пользоваться большой популярностью цветные фильмы. В монтажном кино С. Эйзенштейна, почерпнувшего монтаж из «Улисса» Джойса, контрапунктически сопоставляются монтажные куски, рождая понятия в сознании зрителя.

Джойс сравнивал «Поминки» с колесом квадратной формы. Технологические новинки — телефон, радио, кинематограф, телевидение — связывают со второй группой раскатов грома в «Поминках». Страдавший астрафобией из-за замечаний своей тёти о, громе и судном дне, Джойс, тем не менее, расписывает десять раскатов грома. Все они, кроме последнего, содержат по сто букв, в то время как в последнем насчитывают сто одну букву. Таким образом, число букв в раскатах грома соответствует арабским сказкам «Тысяча и одна ночь». Волшебная лампа Алладина помогает Джойсу создать образ телевидения. Телевизионным называют эпизод, известный как история о русском генерале. Интересно, что каждый из десяти раскатов грома содержит лексему «дверь», словно сквозь гром и молнии проходит человеческая культура (см. подр. [McLuhan 1997]).