3.1. Трансперсональная природа человека

Все герои одного автора корреляционно связаны между собой. Образуя одну многомерную личность, они создают то множество двойниковых пар, из которых в конце концов вырисовывается облик самого автора.

В.В. Налимов

В одном из интервью известный ирландским литературовед Д. Киберд высказал мысль, что любая идентичность диалогична. Поэтому сопоставимы гэльская поэзия с романтизмом Уордсворта или Коулриджа, равно как и ирландские легенды о великом богатыре Кухулине и богатырях Красной Ветви с бриттским королём Артуром и рыцарями Круглого стола. Киберд утверждает, что писатели чувствуют себя теснее с представителями других языков и литератур, чем со своими предшественниками, традицию которых продолжают. Он приводит пример Уолта Уитмена, которого признали сначала в Англии, прежде чем возвели в ранг национального поэта в США. Джеймс Джойс также получил мировое признание прежде, чем его приняла как великого соотечественника Ирландия [Pushkarevskaya-Naughton 1995: 129].

Декарт писал, что чтение писателей других веков — это беседа, подобная путешествию [royallib.ru/read/dekart_rene/]. Первые шаги в размышлениях о трансперсональной природе человека сделаны У. Джемсом, для которого поток сознания (мысли) есть самостоятельная реальность. Продолжают данные размышления космическое сознание Р. Бёкка, коллективное бессознательное и архетипы К. Юнга, геометрическая парадигма А. Эйнштейна, ноосфера В.И. Вернадского и П. Тейяра де Шардена, пневматосфера П.А. Флоренского, внутренний космос Д.А. Андреева, космическое сознание Э. Фромма [Налимов, Дрогалина 1984: 111—122].

В.В. Налимов высказывает мысль, что физический мир и мир семантический находятся в непосредственной связи с геометрией мира [Налимов 1989: гл. IV.2]. По его мнению, «Сознание человека выступает перед нами как некий текст. Всякий текст — это носитель смыслов. Наш текст особый — удивительно гибкий, подвижный, динамичный, способный к изменению. Текст эволюционирующий. Все время создающийся заново» [Налимов 1989: 19].

Налимов представляет сознание в виде многослойного, шестиуровневого образования: высший уровень — аристотелевское логическое мышление, второй уровень — предмышление, третий уровень — «подвалы сознания» (архетипы по Юнгу), четвёртый уровень — телесная поддержка сознания, пятый уровень — трансличностное-космическое-вселенское метасознание ("семантический триггер"), шестой уровень — нижний слой космического сознания. Собственно сознанием человека являются первые три уровня. Смыслы сознания раскрываются через второй и пятый уровни. Для второго уровня, где, по Налимову, складывается семантический облик человека, возможно вероятностное исчисление смыслов. Налимов рассматривает эволюционизирующий мир как множество текстов. Изначальные смыслы соотносятся с линейным континуумом Кантора. Спрессованность смыслов означает семантический вакуум. Распаковка смыслов определяется функцией распределения вероятности ρ(μ) (окно для всмотрения в семантический мир). Семантика нового текста взаимодействует с функцией распределения вероятности по формуле Бейеса: ρ(μ/y) = k ρ(μ) ρ(y/μ), где игреком обозначен эволюционный скачок, а буквой k — константа нормировки [там же: 19]. Налимов подчёркивает: «У нас есть основание говорить о семантическом поле, поскольку оказалось возможным ввести функцию распределения ρ(μ), выполняющую роль семантической полевой функции. В отличие от лингвистических и психологических представлений, у нас, как и в физике, поле при своём проявлении не членится, а проявляется через задаваемую на нём величину» [там же: 20].

Соответственно, природа смысла проявляется в триаде смысл-текст-язык. Процесс порождения и понимания текста Налимов относит к третьему уровню, «подвалам сознания». По его мысли, «собственно творчество — это непосредственная распаковка того, что оставалось на семантическом континууме еще скрытым под малыми весами» [там же: 22].

В «Поминках» Джойс опирается на узловые точки человеческой мысли, которые могут быть визуализованы словами-саквояжами. Узловая точка толкует себя изнутри, одновременно расходясь по фрагментам смысла для того, чтобы за счёт уплотнений, разбросанных по тексту, создать новый смысл.

Покажем, как происходит расхождение смыслов, опираясь на нижеследующие предложения:

For the loves of sinfintins! Before the naked universe [FW: 624.18—19]. В слове-саквояже sinfintins сосуществуют смыслы: грех первородный (sins) как вечное (infinite) складывание накоплений в копилку (tin — жестянка, лексема германского происхождения), при неизбежности смертного конца (fin в проекции на древнеирландскую лексему ind со значением «end, point»). Предлог before, образованный от OE beforan, обозначает, помимо прочего, «в присутствии», «в прежние времена». Лексема naked может обозначать «пустой». Получается связка: вечный откуп от грехопадения перед пустой вселенной ради накопления.

В христианское поле входит появляющееся двумя строчками спустя восклицательное предложение: Blessed shield Martin! [FW: 624.21]. Возникает ассоциация с Мартином Лютером, докторское кольцо которого изображало щит в форме сердца, символизируя Святую Троицу.

Ещё через восемь строк вводится последовательность двух неполных предложений: Ourselves, oursouls alone. At the site of salvocean [FW: 623.28—29]. Оба предложения входят в поле реформации, напоминая слова Лютера о том, что только вера несёт спасение. Такое толкование возможно, т. к. в начале страницы выделено неполное предложение For a newera's day [FW: 623.7]. Новообразование newera может складываться английской лексемой со значением «новый» и русской лексемой «вера», т. е. «новая вера» — Мартин Лютер покинул католицизм, назвав папство властью антихриста. Одновременно можно прочитать newera как «новая эра», что связано как с Лютером, так и с моделью художественного текста самого Джойса. Но также, через славянский слой в «Поминках», можно прочесть «не-вера», что вступает в диалог с Before the naked universe [FW: 624.18] как приглашение начать с чистого листа. В поле Мартина Лютера можно ввести и You will always call me Leafiest [FW: 624. 22]. В игре словами Лиффи (река в Дублине), Ливия (Анна Ливия Плюрабель) и лист дерева, через последнюю лексему возникает ассоциация со словами Мартина Лютера «Если даже лист не осыпается без воли отца». Возможное толкование: Анна Ливия говорит о том, что она благословенна благодаря провидению — возврат к Blessed shield Martin! [FW: 624.21]

Далее она восклицает: Wordherfhull Ohldhbhoy! [FW: 624.23] (искажённое Wonderful old boy). Опущение буквы h, подсказанное Ohldhbhoy («старина, дружище»), оставляет в первом слове word, order, full (= грамматически выраженный правильный порядок слов): намёк на предыдущее предложение, составленное по всем правилам английской грамматики: And you will always call me Leafiest, won't you, dowling? [FW: 624.22—23]. Лексема hull перекликается с sinfintins, поскольку hull и tin имеют сходство в значении корпуса, каркаса.

В ирландском языке сочетание bh произносится как v, тогда в Ohldhbhoy можно прочесть испанское слово voy, преобразовав в old + I'm going / I'm coming. Данное прочтение соответствует тому, что приближается растворение Анны Ливии в океане («старею»). Во времена древней Руси слово «вой» означало «храбрствующий муж, воин из народа (через bhoy = voy). Это одновременно пересекается с boy — русская лексема «бой». Всё словосочетание через русский слой прочитывается: Славный воин-ветеран (имеется в виду грамматически оформленное предложение, которое перед этим восклицанием строит Анна Ливия).

На смертные грехи (связь с sinfintins) указывает среднеанглийская лексема lewde («порочный», одновременно ослышка русского слова «люди», уплотнение смысла «грешное человечество») в предложении перед восклицанием о Мартине Лютере: One of these fine days, lewde culler, you must redoform again [FW: 624.20]. Адама называют красным человеком, поэтому возможно прочтение через призыв начать историю человечества заново (перекличка с «пустой», незаселённой вселенной Before the naked universe [FW: 624.19]).

К 1340—1386 годам относится среднеанглийский переводной текст «A Myrour to Lewde Men and Wymmen», являющийся прозаической версией The Somme le Roi («Сумма грехов и добродетелей») доминиканского монаха Лаврентия Орлеанского. В нём говорится о семи смертных грехах, десяти заповедях, достоинствах и пороках, и подобном. Название перевода с французского, сделанного в XIV веке Дэном Мичелом на кентском диалекте (Ayenbite of Inwit, традиционно переводится как «Угрызения совести»), упоминается в «Улиссе»: Agenbite of inwit [U: 26] и Agenbite of inwit: remorse of conscience [U: 309]. В древнеанглийском лексема inwit обозначала «совесть» (conscience), а в среднеанглийском расширила своё значение, также обозначая интеллект, душу.

Возвращение к At the site of salvocean [FW: 623.29] вызывает ассоциацию с тридцатым тезисом Лютера о том, что индульгенция не ведёт к автоматическому спасению. Здесь перекличка с текстом Джойса «Сёстры» через лексему simony (and the word simony in the Catechism [D: 7]). Индульгенцию Джойс сравнивает с детской жестяной копилкой из олова, которая получила распространение в 1 920-е-1930-е годы, особенно в Америке.

Обыгрывание названия перевода Мичела и индульгенции-симонии начинается на первых страницах «Поминок»: What then agentlike brought about that tragoady thundersday this municipal sin business [FW: 5.13—14] (судный день связывается с торговлей индульгенциями, или «угрызениями совести»).

Таким образом, слово-саквояж позволяет Джойсу спрессовать смысл, извлекая его из «Поминок», из его других художественных текстов автора («Улисс» и «Дублинцы»), из художественного дискурса мировой культуры (Мартин Лютер, «Угрызения совести», библия).

Поэтому всегда есть два одновременных плана — собственно повествование, уникальный континуум конкретного текста, и диалог этого текста с художественным дискурсом разных языков и культур. Истина соприкосновения осмысливается Джойсом глобально. Его задача как художника — подвести читателя к пониманию взаимосвязей, заставить его включиться в работу над распаковыванием смыслов, данных в спрессованном виде.

В таком понимании художественный дискурс, в который вливается конкретный художественный текст, всегда есть поле фикционального мира, где разные художественные тексты, используя термин Налимова «спресованность смыслов» и «распаковывание смыслов», группируются и диалогизируют в переосмыслении культурных констант, способствуя дальнейшему витку соприкосновения смыслами.

Насколько далеко может погрузиться в глубины творческого сознания писателя читатель в понимании художественного текста? Чем отличается читатель-современник писателя и читатель, принадлежащий последующей эпохе? Как влияет на понимание художественного текста последующая эволюция художественного дискурса, которая доступна читателю, принадлежащего последующей эпохе? Почему для распаковывания смыслов приходится опираться на этимологию слов? В чём связь между полевым сознанием фикционального мира и целостным фикциональным миром?

В связи с первым вопросом ответ найти трудно, поскольку «Поминки» Джойса остаются примером туманного, неоднозначного текста. Джойс открыто приглашает к их прочтению как памяти культуры в мировом масштабе. Он организует смыслы-пазлы, которые и со временем трудны для разгадки.

Библейский процесс Жизни-Умирания ради вечного спасения за физическим существованием заменяется процессом Жизни-Пробуждения от навязанного грехопадением умирания. Чтение «Поминок» вызывает острое осознание того, что линеарное и нелинеарное чтение сосуществуют в расставленных «ловушках» смыслов:

• Ослышки как проекции в родные для читателя язык и культуру (например, славянский слой в «Поминках» помогает выявить тонкости смыслов, которые останутся в тени для, например, норвежского читателя, родной язык которого частотен в «Поминках»).

• Слова-саквояжи, внутри которых комбинации распаковываемых смыслов могут быть разными.

• Новообразования смыслов, сгустков констант культуры, в которых растворяется читательское эго в том самом пробуждении, к которому взывают «Поминки».

Приведём пример.

Of the first was he to bare arms and a name. Wassaily Booslaeugh of Riesenborg. His crest of huroldry, in vert with ancillars, troublant, argent, a hegoak, poursuivant, horrid, horned [FW: 5.5—7].

Первое предложение указывает на прародителя Адама. Кроме того, это аллюзия на слова шута в пятом акте «Гамлета» Шекспира, когда тот так говорит об Адаме: He was the first that ever bore arms [Shakespeare: 1105] (Джойс подчёркивает аллюзию полной инверсией, которой у Шекспира нет). Джойс одновременно обыгрывает смыслы «обнажить оружие» (любое противостояние) и «иметь герб»: в русском прочтении — чуть что, Василий Буслаев хватается за любой предмет, чтобы вступить в бой или драку, в то время как суверен, царь, родовитый человек, имеет герб, которого нет у вассала, каким является любой Васька.

Спрашивается, причём тут Василий Буслаев в ослышке Wassaily Booslaeugh of Riesenborg [FW: 5.5] в предложении, которое можно перевести как «Первым из них, имевшим герб (носившим оружие), был Вассалий Боослаев из Гигантоборга»?

Персонаж из города гигантов (исполинов, великанов, громадин) — либо богатырского роста, либо богатырской силы. Василий Буслаев — сорвиголова из Новгорода, который в зрелости отправился паломником в Иерусалим замаливать грехи молодости. На обратном пути он гибнет нелепым образом. Василий предлагает друзьям забаву: скакать поперёк камня, вперёд и назад. А потом — вдоль камня. Василий Буслаев падает и разбивается. В балладе о Тиме Финнегане герой падает с лестницы и разбивает голову. Ожидаемая параллель — судьба двух забияк.

В слове-саквояже Wassaily выделяется лексема со значением «вассал» (подчинение одного человека другому), sail (плавание под парусом — Василий Буслаев погиб во время паломничества в Иерусалим, куда отправился на корабле), assail — лексема родственна слову на вульгарной латыни adsalire со значением «перепрыгивать, прыгать, скакать».

Возможно, Джойс усматривает родство между Василием Буслаевым и викингами, в частности, нормандскими пиратами. Существует версия, что Василия сравнивали с этими пиратами. Boos звучит так же, как и boose (употребление алкоголя). Ирландская лексема uasal означает тост за здоровье. Кроме того, в голландском языке boos означает «злой». Собирая вместе упоминание о гигантах (нем. Riesen «гиганты»), застольный тост (бог виноделия Дионис и Геракл помогли олимпийцам стать сильнее гигантов) и голландскую лексему boos со значением «злой» (гиганты — порождения злобного адского Тартара), выходим на аллюзию гигантомахии, описанную в «Одиссее» Гомера.

Возможна и связь имени Василий с греческой лексемой basileus «царь», герб которого описывается Джойсом через глупца, возможно, шекспировского шута: horrid, horned [FW: 5.7] (horrid = terrible, horrid horn = fool в ирландском варианте английского языка).

Об интересе Джойса к геральдике и обращении к ней в его разных текстах см. подр. [O'Shea 1986]. В «Улиссе», например, упоминаются гербы острова Мэн и Гибралтара [там же: 65]. Предполагается, что геральдический код Джойс стал употреблять с 1914 года. Например, шляпка с красным цветком и сложенный зонтик на закрытом чёрном рояле в «Джакомо Джойсе» так и называются гербом безымянной возлюбленной, причём в проекции на герб Шекспира.

В цепочке геральдических признаков лексема poursuivant в рассматриваемой последовательности предложений искажает написание титула pursuivant — это низшее звание чиновников геральдической палаты, первоначально сопровождавших герольда (глашатая, вестника, церемониймейстера). Полный титул приводится в другом месте «Поминок»: Ulster Kong and Monster's Herald with Athclee and Athlone Poursuivant and his Emperial Catchering [FW: 498.11—13]. На похоронах короля герольды шли или ехали непосредственно перед гробом с мемориальными досками, изображавшими герб короля. Их камзолы были расшиты гербом покойного короля. Должность чиновника герольдии была введена во время правления короля Эдуарда VI. На территории Ирландии главных герольдов было четыре — в Ольстере, Дублине, Корке (Мунстер) и Атлоне (Лейнстер и Коннахт). О'Ши проводит параллель между четырьмя герольдиями и четырьмя евангелистами (the Mamalujo — Матфей, Марк, Лука, Иоанн) [O'Shea 1986: 88]. Кроме того, Джойс упоминает символику провинций Ирландии в других частях «Поминок». Например, упоминается красная рука как символ Северной Ирландии: Gently, gently, Northern Ire! Love that red hand! [FW: 522.4]. По преданию, два клана отправились искать на лодках новые земли; было условлено, что чья рука коснётся новой земли первой, тот клан и будет владеть этой землёй. В отчаянии, что новая земля ему не достанется, предводитель одного клана отрубил кисть своей руки и бросил её впереди лодки. Новая земля досталась его клану. Через геральдику Джойс устанавливает ассоциативность со второй героической эпохой в классификации Джамбатисты Вико (век богов, век героев и век людей).

Герб также описывается как in vert with ancillars [FW: 5.6]. Vert — традиционное название для зелёного цвета в геральдике, символизует надежду, радость, свободу и изобилие. Ancillars указывает на ancilia — двенадцать щитов в храме Марса: когда священный щит упал с неба и его стали считать залогом непобедимости римлян, были изготовлены одиннадцать копий, чтобы враги не смогли распознать оригинальный щит. У священного римского щита была особая форма — без углов. Стивен в «Портрете» и «Улиссе» ассоциирует себя с оленем (в ancil-lars возможно прочтение через antlers — оленьи рога).

М. О'Ши считает возможным говорить об интертекстуальности геральдических аллюзий в идиостиле Джойса [там же: 65]. Геральдический символизм прослеживается даже в отборе Джойсом цветов для обложки первого издания «Улисса» (буквы белого цвета на синем фоне, словно острова, разбросанные в море, связывают Грецию и Цюрих). Серебряный цвет есть на гербе Цюриха. Серебряный крест изображён на гербе Греции. Серебряные струны у золотой арфы изображены на гербе Ирландии.

Орудие боя или драки, которым мог пользоваться Василий Буслаев (например, тележная ось), можно выявить в первом в «Поминках» новообразовании, в котором различаются слова «бумеранг» и чешское слово со значением «дерево»: boomeringstroms [FW: 4.6]. В искажённом написании слова «бумеранг» подчёркивается возвращение через лексему ring, а славянское орудие напоминает дубину (червлёный вяз упоминается в былинах о Василии Буслаеве). Далее даётся ослышка русского колокола как набата: Killykillkilly: a toll, a toll [FW: 4.7—8] (Киевская Русь заимствовала колокола у Западной Европы).

В повествовании о русском генерале, многими страницами позже, Джойс будет сравнивать викингов и варяг (Новгород как поселение существовал к приходу Рюрика). Но не так всё просто: когда на Тристана, третьем упоминаемом в «Поминках» имени после Евы и Адама, напали с обнажёнными мечами, он понял, что из часовни один выход — выпрыгнуть в окно. Он прыгнул и спас себе жизнь тем, что приземлился на камень, который в народе назвали Прыжком Тристана. По версии «Тристана и Изольды» Жозефа Бедье, Тристан умел перепрыгивать через широчайшие рвы. Тристан добровольно отправился служить королю Марку, т. е. стал его вассалом.

Есть в слове-саквояже и женское уменьшительно-ласкательное гэльское имя Aily (от Ailish). Если брать вместе два слова в ослышке Василий Буслаев, то можно в первом слове выделить лексему assault, а во втором слово — slay (напасть и убить). Возможное прочтение: вассалы на вёслах, набеги с убийствами, нападение на человека (легенда о Прыжке Тристана). Через лексему «вассал», вращаясь по временной шкале набегов викингов и образования Киевской Руси, можно выйти на Роллона, получившего у французского короля в лен Нормандию при условии, что станет его вассалом и примет христианство. В таком прочтении увязывается женское имя Aily — ирландская форма норманнского имени Алиса или Алисия (подтверждение прочтения через норманна Роллона).

В ослышке Booslaeugh первые три буквы образуют слово, которое раньше обозначало парня или девушку (boo) — может иметься в виду Эйли, чья-то девушка, или Эйли, у которой есть парень. Здесь просвечивается любая пара любящих, например Тристан и Изольда, структурная книга «Поминок». Междометие boo означает «фу» (наускивание на нападение) — любое описание травли животного, например, описываемое в легенде о Тристане и Изольде. Boos может быть фамилией Мартина Бооса (1762—1825), автора доктрины о спасении верой. Боос и его друзья подвергались гонениям.

Всё словосочетание может указывать не только на одного человека, но и всех жителей места через одновременность женских и мужских имён, а также на набеги викингов по всей Европе и о спасении верой (доктрина Бооса через паломничество Василия Буслаева в Иерусалим). Миф (былина о русских богатырях, скандинавская сага, сказание кельтского происхождения), христианство, викинги, война, любовь, градостроительство — вот пласты, которые проходят через Wassaily Booslaeugh of Riesenborg в нелинеарном прочтении этого словосочетания. Все они получат свой вектор в «Поминках».

На наше современное прочтение влияет возможность технически выделить скрытое слово. Насколько верно, непроизвольно такое прочтение? Сравнение викингов и варяг прослеживается в рассказе о русском генерале, о чём мы писали в своих других работах [Фоменко 2014; Fomenko 2014]. Грехопадение и высвобождение от него проходит через весь текст «Поминок». Война в разных видах через проекцию Крымской войны в освободительную войну Ирландии против скандинавских завоевателей также составляет отдельное смысловое поле в «Поминках».

Любовь осмысляется с первых строк «Поминок» через легенду о Тристане и Изольде. Англо-нормандские жонглёры переложили в XII веке во французский роман сказание, возникшее в Ирландии и кельтизированной части Шотландии и датируемое VIII веком. Первым герцогом Нормандии был Роллон, о котором говорилось выше. Его норвежское имя было Хрольф, а прозвали его Хрольфом-пешеходом за тяжёлый вес. Он не мог ехать верхом, поэтому передвигался пешком. Отец Роллана был ярлом Мёра, что на западном побережье Норвегии, жители которого участвовали в набегах на Ирландию. Хрольф (Роллон) много лет терроризировал своими набегами Францию, включая Париж (вассалы отца Хрольфа, набеги на Ирландию и Францию, Нормандия, нормандский литературный памятник на основе ирландского сказания). Литературный памятник вводится в поле мифов, легенд, сказок через упоминание о «Тысяче и одной ночи» в парентезе, где звучит голос Джойса, комментатора мира: There extand by now one thousand and one stories, all told, all the same [FW: 5.28—29]. Наречие совмещает в себе there/here «там-и-здесь» — указание на спонтанность, одновременность; ere можно рассматривать как поэтическое слово, предлог со значением «до, перед», что соотносится с extand. Иначе говоря, extand можно прочитать как X-stand, или множество самоподобных историй. Возможно, даётся начальная буква др. — гр. Χριστος, которая в сочетании с глаголом stand является аллюзией: И так стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства (К Галатам 5:1). Первокнига упоминается через аналогию с разраставшимися (искажённое написание глагола extend) арабскими сказками. Христианский канон даётся в одной связке с литературным произведением (автоссылка к третьему тексту «Дублинцев» — «Аравии»).

Вернёмся к славянскому вектору в Wassaily Booslaeugh of Riesenborg. His crest of huroldry... [FW: 5.5—6]. Английская лексема crest означает «украшение на верху гербового щита». Искажённое написание лексемы heraldry (геральдика) сочетается с гербом, хотя и порождает тавтологию: «его герб геральдики». Русская ослышка «Василий Буслаев» может подсказать прочтение crest как «крест». Василий был родом из Новгорода, на гербе которого, утверждённом в царствование Екатерины II, в серебряном поле на красной подушке золотого кресла поставлены крестообразно с правой стороны скипетр, а с левой крест.

В одной из версий былины, подплывая к Сорочинской горе, Василий увидел на ней крест. Он сошёл с корабля и поднялся на гору, но креста на ней не оказалось. Василий пнул ногой пустой череп с досады. Через упоминание о пустом черепе в русской былине можно выйти на череп Йорика, о котором рассуждает Гамлет. На обратном пути Василий Буслаев снова проезжает мимо Сорочинской горы и снова видится ему крест. Теперь вместо креста он находит камень, через который он пытается перепрыгнуть и получает смертельную травму. Василий был не обычным паломником, поскольку отправился в паломничество на корабле, а не пешком. Возникает аналогия с паломничеством Чайлд Гаролда (huraldry = Harold, hero, heraldry). Новгородский герой былин и романтический герой-паломник пересекаются. Семьи с фамилией Байрон прибыли в Англию из Нормандии и принимали участие в битве при Гастингсе.

Полевое сознание Д. Бома и его модель целостного мира как всеобъемлющего движения (holomovement — холономная теория, утверждающая, что целое воспроизводится из каждой своей части) вызывает особый интерес. Согласно Бому, «всё свёрнуто во всё» [Бом 1992: 5], что продолжает древнюю идею свёртывания. Он полагает, что поле непрерывно простирается в пространстве. Он приводит пример шаблона водоворота, шаблона текущей воды, что напоминает поле, которое у Джойса связано с потоком как пробуждением, как движением нечто подобного сквозь пространство-время. Бом говорит о действии неделимых квантов, о частицах волновой природы, о нелокальности.

Важно подчеркнуть, что Д. Бом разграничивает целостность целого и части [Бом 1992: 22]. Джойс создаёт фрагментацию в «Дублинцах», где каждый из пятнадцати фрагментов, по форме короткий рассказ, представляет целостность целого. Например, в рассказе «Сёстры» есть второстепенные персонажи, сёстры священника, и в рассказе «Мёртвые» есть сёстры Моркан. Умершие священники упоминаются подробно в «Сёстрах» и вскользь в «Аравии». «Улисс» подразделяется на эпизоды в соответствии с эпизодами «Одиссеи» Гомера. «Джакомо Джойс» состоит из пятидесяти фрагментов разного объёма. Однако, как представляется, фрагментарный способ мышления навязывается композицией, подобно тому, как уже первое словоновообразование в «Поминках» толкает на такую же фрагментацию мышления. Но фрагментация формы приводит к другому результату. Через видимую часть проявляется то, что Д. Бом называет целостностью целого.

Циркулируемое движение вводится Джойсом с первых строк «Поминок». Первое предложение описывает замыкающуюся береговую линию (ослышка лексемы «полуостров»), указывая на омывание скалистых образований морскими волнами; второй абзац замыкает прямое описание кольцевого движения на поверхности воды: riverrun <...> from swerve of shore to bend of bay [FW: 3.1—3]; nor had topsawyer's rocks by the stream Oconee [FW: 3.7]; on this side the scraggy isthmus of Europe Minor to wielderfight his penissolate war [FW: 3.5—6]; was to be seen ringsome in the aquaface [FW: 3.14]. Второй абзац заканчивается аллюзией на Бытие 1.2 «А Дух Божий носился над водою» и Бытие 9: 12—17, где Бог говорит Ною о завете-радуге, чтобы вода перестала быть потопом. В финале «Поминок» на с. 611 Джойс описывает собственную модель художественного текста как эпифанический мир через упоминание радуги. В характерном для «Поминок» развёртывании смыслов через ослышку Джойс даёт новообразование ruinboon [FW: 612.20], где одновременны завет через радугу (всплывание в памяти завета Бога из Бытия) и пробуждение через новую веру — дословно разрушенную молитву (ср-англ. boon «молитва») — подготовка For a newera's day [FW: 623.7]. На следующей странице английская лексема со значением «радуга» приводится без искажения: as paint and spickspan as a rainbow [FW: 613.24] (чистота и точность красок в радуге). Но если говорить о целостности целого, тогда ruinboon можно прочитать так: ирландское слово run «загадка» + in «в» + boon «молитва» (=возможно, загадка в молитве, или новая эра в молитве, новая вера и тому подобное).

Как и в квантовой теории, где вселенная является неделимой, волна первоначала направляет действие, движение. Радуга, цикл, круги на воде, потоп, поток — все они вводятся в движение с самого начала, и из их круговорота нужно извлечь смысл универсального вечного движения сквозь преграду любого рода.

Умение увидеть движение «сквозь» любое повествование так, что от него достаточно оставить даже не каркас, а энергетическую волну, — в этом, на наш взгляд, особое место языкотворчества Джойса в мировой литературе.

Приходится констатировать, что первое слово «Поминок» riverrun вызывает и неупомянутые выше ассоциации. В элегии Альфреда Теннисона «Умирающая лебедь» (возможно, поэтическая постлюдия растворившейся в океанских водах Анны Ливии) есть такие строчки («с журчанием тихим катилась река...»):

With an inner voice the river ran,
Adown it floated a dying swan,
And loudly did lament

Виолончельное соло из «Карнавала животных» Сен-Санса стало лирическим этюдом, навеянным Альфредом Теннисоном [Чернин, Жаткин 2009: 67]. Последняя строчка элегии содержит такие слова: Were flooded over with eddying song. Английская лексема eddy означает «кружиться в водовороте, вихре». Первое слово riverrun и конец второго абзаца to be seen ringsome on the aquaface словно служат рамкой для элегии Теннисона — круги от бьющего крыльями лебедя исчезают, когда птицу захватывает водоворот. Поэтический образ умирающего лебедя, созданный Анной Павловой (Анна Ливия), стал символом русского балета. Анна Павлова упоминается в сцене с прачками (Annushka Lutetiavitch Pufflovah [FW: 207.8—9]), причём верно подмечается, что Анна Павлова была дочерью прачки или владелицы прачечной и что её отец был неизвестен — у него её отчество заимствовано у названия древнего кельтского поселения Лютеции Паризиориума, из которого вырос Париж. К прачкам у Джойса тёплое отношение, потому что в восемнадцатилетнем возрасте его супруга Нора работала прачкой.

Иначе говоря, в первом слове «Поминок», пространстве-времени без начала и конца, одновременно звучат слово поэтическое и прозаическое, язык музыки и язык танца, язык архитектуры (часовня поэтическая, где первой названа Ева, в то время как у реальной церкви в Дублине в названии первым идёт имя Адама).

У Сэмюэля Т. Коулриджа (Кольриджа) в «Кубла Хане» речь идёт о дворце, построенном там, где бежит поток священный Альф, — инициалы Анны Ливии Плюрабель (ALP) совпадают с фонетическим звучанием потока:

In Xanadu did Kubla Khan
A stately pleasure-dome decree:
Where Alph, the sacred river, ran
Through caverns measureless to man
Down to a sunless sea.

Интересна история создания этих поэтических строчек. Коулридж читал книгу и заснул под воздействием опиума. В сновидных образованиях пришли к нему строки «Кублу Хана», навеянные томом Пёрчаса о монгольском хане Кубилае, который он читал перед погружением в наркотический сон. Как круги на поверхности воды от брошенного камня, вспоминал Коулридж, он не смог восстановить всю пришедшую ему во сне поэму, которая осталась незаконченной. Так Джойс указывает на сновидное происхождение собственного текста, не забывая упомянуть о кругах на поверхности воды в конце второго абзаца, которые напоминают слова, сказанные Коулриджем.

Обоснованность аллюзии подтверждается следующим вопросительным предложением: Yes, Malachy, our Kingable Khan? [FW: 32.12]. Кублахан — владелец дворца, внук Чингизхана. Святой Малахия из Армы (1094—1148) был первым канонизированным ирландским святым (его крещёное имя Малахия означает «слуга Мэдока»). Он познакомил Ирландию с учением святого Августина. Джойс напоминает, что древняя Ирландия была страной десятка мелкопоместных королей [Невилл 2009: 35]. Она стала жертвой вторжения викингов, подобно монголо-татарскому нашествию, связанному с именем Чингиз-хана и его потомками. Существует мнение, что именно раздробленность Ирландии помогла ей выстоять против нашествия викингов.

В riverrun, конечно, есть и ирландское слово, которое заложено в конфигурацию словосложения river + run. В ирландском языке run означает «загадка». Как слово-саквояж, riverrun вмещает в себя, по крайней мере, три лексемы: river (водная стихия), err (ошибаться), run (английский глагол движения и ирландское существительное «загадка»). Кроме того, возможные французские ослышки: riverain (житель, в данном случае тот, который живёт на реке), reverons (намерение помечтать), reveries (воспоминания), reverrons (увидеть снова).

Джойс направляет действие переосмысление словесной формы через соприкосновение распаковываемых смыслов. Он не просто свёртывает повествование в «Поминках», но вкладывает в минимальные единицы смысла, начиная с фонетического уровня, возможные вариации рекуррентных повествований. Например, умирающий лебедь и балерина Анна Павлова, музыка Сен-Санса через Коулриджа; прачки в «Поминках» и та же Анна Павловна в ослышке, поскольку мать известной балерины имела отношение к прачечной. Этот слой глубоко спрятан и извлекается косвенно — упоминание на Анну Павлову есть в «Поминках» через искажённое написание её имени и фамилии, но информацию о ней можно дополнить через аллюзию, которая требует от читателя знаний об эпохе Джойса. Примеры можно умножить.

Иными словами, искажённая форма, слово-саквояж, перемещения букв внутри слова, прочтение соседних слов как по фрагментам пазла — все они отвечают метафоре гребня волны, точки, от которой отталкивается понимание, с той же волной опускаемое вглубь мировых культур и языков для диалога в процессе разгадывания таинства смыслотворения.

В подтверждение сказанного следует подчеркнуть, что греческое слово dia означает «сквозь» [Бом 1992: 30]. Д. Бом добавляет, что берега придают потоку форму: «... поток общ для двух берегов. Поэтому между ними будет течь поток мысли, или восприятия, или какой-либо энергии. И это будет значением диалога» [там же]. Обратим внимание, что Бом проводит аналогию между диалогом и берегами реки, подобно Джойсу, который начинает «Поминки» с той же метафоры текущей реки riverrun, в которую вкладывает и Теннисона, и Коулриджа, и природный водоворот, и музыку, и балет, и созвучные иноязычные слова. Жёсткая колея мысли ускользает из-под ног. Кажется, что слишком много возникает разветвлений, теряется опора, которую читатель привык искать в повествовании. Поэтому читатель входит в поток, поскольку не может определить, что в нём главное, а что второстепенное, поскольку такого деления в «Поминках» попросту нет — во всём действие мысли, поток соприкосновения, который, опираясь на завет-радугу, Джойс обещает не превратить в потоп.

Подведём итоги:

• В языкосознании Джойса упорядочение смыслов происходит в перемешивании культурных слоёв. Его языкотворчество вторит свободе его языкосознания, соприкасая диалогом в метафоре водоворота.

• Каждая культура и язык обретают особую ценность через разрастание повторяющихся историй как полей в неделимом целом художественного дискурса. Нет центра, нет фона, всё гибко течёт, подобно изгибу реки, с которой начинается идентичность Джойса как личности.

• Неожиданностей нет, но то, что трудно понять, принадлежит динамике художественного текста: текст разгадывает собственную загадку — полифонию, множественность, плюрализм, многоцветие, многообразие, спонтанность.

• Переосмысляются дискретность (вычисление элемента отдельного слоя) и континуальность (сосуществование в одной словоформе, которая может варьироваться, элементов разных слоёв); границы настолько размыты, что поля разрастаются, смешиваются, скрещиваются, перекрещиваются в слышимой музыке словесной магии.

• Неологизм как ключ к прочтению текста, вступающий в игру с ослышками, искажёнными формами: отсутствие центра смысла, хотя и есть опоры: христианские канонические тексты, греческая мифология, Гомер, легенды, сказания, сказки, мировая литература и так далее.

• Соприкосновение как переживание в художественном дискурсе через аллюзию, первоначало, мифологию, сказание, сказку или былину в свёртывании-развёртывании их универсальных смыслов.