2.3.1. Соприкосновение в «Джакомо Джойсе»

Линии ускользания в пятидесяти фрагментах «Джакомо Джойса» устанавливаются разными путями. Формальный разрыв между фрагментами с варьируемыми пробелами между ними наделяется смыслом.

Э. Фраттароли обращается к пробелам между фрагментами, которые считает особой знаковой системой. Он ставит вопрос о значимости пробела, занимающего шестьдесят процентов шестнадцатистраничного объёма миниатюры.

Для Фраттароли пробел — это разновидность текста, зрительно привлекающего внимание к дискретности, нелинейности, умолчанию, динамике вербализованной части текста. В гистограмме, составленной Фраттароли, каждая страница рукописи отображается вертикально и горизонтально. Компьютерное изображение соответствует радарному графу мандале, геометрическому символу вселенной, которую Карл Юнг считал архетипом человеческого совершенства. Центр графа образуется фокусом-точкой. Фраттароли делает вывод, что если бы страница не содержала пробела, то получился бы квадрат, а если только пробелы — то точка. В миниатюре наблюдается постоянное соприкосновение между квадратом и точкой. Текстовые фрагменты, или, по Фраттароли, эпифанические микрокомпозиции, опутываются сетью, в которой семантические отношения в узлах системы завуалированы, хотя и не теряют динамического равновесия. Картирование трудно распознаваемых сетей Фраттароли находит необходимым для интерпретации «Джакомо» [Frattaroli 1999].

Рис. 5. Мандала

Д. Мартелла полагает, что «Джакомо» имеет электронный гиперформат. Он убеждён, что данный текст радикально меняет представление о печатной эре Гутенберга. Анализируя семантические отношения внутри фрагментов и между ними, Мартелла приходит к выводу, что они являются разными. Внутри фрагментов доминирует фокусализация, а между фрагментами — разноуровневая ассоциативность. Например, смежные фрагменты восемь (= подарок дочери) и девять (=ночная Падуя) связаны фонетической ассоциативностью (blue-veined, beyond), которая передаёт контраст невинности и опыта, света и тьмы, статической красоты и динамического желания. Лексема darkness в конце девятого фрагмента вступает в ассоциативные отношения с лексемой twilight в начале десятого фрагмента. Все три фрагмента проецируются в плоскость свет/сумерки/тьма. Мартелла справедливо указывает, что следы матрицы «Джакомо» обнаруживаются в других текстах Джойса [Martella 1999].

Индивидуально-авторская концепция осваивает в «Джакомо» списочный вид соприкосновения, например в тринадцатом и сорок седьмом фрагментах.

В тринадцатом фрагменте Джойс приводит список из четырнадцати концептов, тринадцать из них фиксируются словарями в качестве культурных констант, в то время как седьмое в списке единственное словосочетание является индивидуально-авторским. Приведём фрагмент полностью:

Mia padre: she does the simplest acts with distinction. Unde derivatur? Mia figlia ha una grandissima ammirazione per il suo maestro inglese. The old man's face, handsome, flushed, with strongly Jewish features and long white whiskers, turns towards me as we walk down the hill together. O! Perfectly said: courtesy, benevolence, curiosity, trust, suspicion, naturalness, helplessness of age, confidence, frankness, urbanity, sincerity, warning, pathos, compassion: a perfect blend. Ignatius Loyola, make haste to help me! [GJ: 6]

Культурная константа courtesy является синонимом десятого в списке концепта urbanity. Таких внутренних перекрещиваний внутри списка несколько: как синонимы, пересекаются benevolence и compassion, frankness и sincerity, trust и confidence. Пятый концепт suspicion перекрещивается с антонимами trust (distrust) и confidence (lack of confidence).

Первая в списке константа связывает линии триады COURTESY—URBANITY—CULTURE (обходительность-урбанизованность-культура). Последняя в триаде связка дана в третьем фрагменте на триестино: Her classmate, retwisting her twisted body, purrs in boneless Viennese Italian: Che coltura! [GJ: 2] Проявлением культуры является грациозность (лексема grace синонимична лексеме urbanity): She follows her mother with ungainly grace [GJ: 4]. Помещение культурной константы со значением «обходительность» оправдано тем, что сам фрагмент есть сцена встречи учителя, ученицы и её отца, где каждый предельно вежлив и почтителен, как и положено в хорошем обществе. Но Джакомо спокойной обходительности мало, недаром он заканчивает ряд «состраданием» (к любовным мукам учителя).

Вторая в списке культурная константа benevolence (доброта) является синонимом лексемы со значением «дар, подарок», которая вводится в восьмом фрагменте: A flower given by her to my daughter. Frail gift, frail giver, frail blue-veined child [GJ: 4]. Через трёхкратный повтор лексемы frail выходим на «печаль», выводя, тем самым, ассоциацию с тринадцатым концептом pathos. Все чувственные восприятия, ощущения, страсти соотносятся с этой константой.

Третья константа curiosity (любознательность) являет собой сферу мысли, сознания (её синонимы interest, mental, knowledge). Данная константа вербализуется вопросительным местоимением, открывающим текст «Джакомо»: Who? [GJ: 2] С любопытством связана учёная речь Джакомо, которую слушают возлюбленная и другая ученица, её сестра: <...> an easy wave of tepid speech [GJ: 2]. В связи с интеллектуальной совестью упоминается «Улисс»: Ulysses is the reason. Symbol of the intellectual conscience [GJ: 16]. Через conscience выходим на слабый голос, как например, голос воробышка из-под колёс колесницы (в Индии Джаггернаут считается слепой непреклонной силой, с которой связывают движение напролом): But bend and hear: a voice. A sparrow under the wheels of Juggernaut, shaking shaker of the earth [GJ: 8]. Или голос здравомыслия из уст возлюбленной: She speaks. A weak voice from beyond the cold stars. Voice of wisdom [GJ: 16]. Индусы часто бросались под колёса колесницы с мурти Джаганнатхи, чтобы возвратиться в духовный мир. В «Джакомо» на такое решается воробей, в то время как возлюбленная ассоциируется с наседкой.

Четвёртая константа trust [Belief] (прямота, доверительность) синонимична ВЕРЕ, НАДЕЖДЕ, БОЖЬЕЙ ИСТИНЕ. Она прямо соединяет с восьмым концептом в списке — confidence (высокомерие) и является антонимом пятого в списке концепта suspicion (подозрительность). Лексема «голос» соединяет озвученную любознательность и прямоту веры. Только теперь голос принадлежит самому Джакомо, отзывающийся эхом его слов, голос, которому Джакомо приписывает прямоту: My voice, dying in the echoes of its words, dies like the wisdom-wearied voice of the Eternal calling on Abraham through echoing hills [GJ: 15]. Повтор лексем со значением «эхо» является значимым. Эхо повторяет, рефлексирует (эхо собственных слов), имитирует (озвученные слова), проводит параллель (Авраам и голос Джакомо), репродуцирует (движение сквозь пространство-время), зеркально отражает поиск истины веры со всей прямотой в проекции на вечность. Со ссылкой на Авраама, монотеиста, безмерно преданного Богу, принято говорить о том, что вера без дел мертва. Но Джойс как творец-писатель мог также иметь в виду то, что Аврааму приписывают изобретение буквенного алфавита. Ни много ни мало, Джакомо Джойс проводит линию от себя к другим письменным достижениям человеческой мысли. Осия, книгу которого озвучивают в двадцать восьмом фрагменте (утренняя служба в Парижском соборе), призывал к возвращению в истинную веру.

Пятая константа suspicion (подозрительность) отрицает trust и confidence, ведь СОМНЕНИЕ может касаться любой ИСТИНЫ [Thesaurus.com http://thesaurus.com/browse/suspicion]. Здесь и ревность к отцу, который, как султан в гареме, выводит своих дочерей покататься на санках. Здесь и ревность к мужу, которого возлюбленная выбрала для своего обывательского существования, и неуверенность в том, что уход от Норы будет правильным решением. Здесь и догадка того, что известность Джакомо больно ранит возлюбленную, воплощённую в музу на бумаге, а не наяву. ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬ интегрируется в вытянутый почерк, в вытянутые губы, искривлённый поцелуй, что приводит к новым и новым линиям ускользания. Покажем, как ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬ вплетается в лексему «вытянутый, длинный» и как смысл разбегается по фрагментам в ПОДОЗРИТЕЛЬНОМ СОМНЕНИИ, войдя в пятнадцатый фрагмент:

Long lewdly leering lips: dark-blooded mollusks [GJ: 5].

Данный фрагмент проецируется через прилагательное long — во второй фрагмент (почерк: cobweb handwriting, traced long and fine), в третий (длинные ресницы) и в 49-ый (ассоциация рояля с гробом: long black piano); через прилагательное dark — в девятый (dark love, dark longing); через лексему lips — в 27-ой (sucking mouths), 41-ый (her lips, kissed) и 45-ый (kissed, soft sucking lips kiss, a coiling kiss). Этимология лексемы leering (др. — англ. hleor «the cheek, hence, the face, look») позволяет связать данный фрагмент с первым (pale face), седьмым (her falsely smiling face) и двенадцатым (her pale cheeks) фрагментами. Лексема mollusks объединяется тезаурусными связями с фрагментами, где упоминаются птицы, рептилии, млекопитающие (10, 20, 23, 33, 35 и 45). Джойс имеет в виду двустворчатых моллюсков, напоминающих по форме человеческие губы.

Значением «кровяное русло» связываются словосочетания dark-blooded mollusks и blue-veined child в восьмом фрагменте. У моллюсков незамкнутая кровеносная система: кровь изливается в сосуды между органами. Интересно, что голубая венозная кровь, а также в ирландской культуре синий цвет, соотносимый с бардом, соотносится с голубизной крови некоторых моллюсков (такой цвет их кровь имеет на воздухе). Кроме того, латинская лексема molluscus означает «мягкий» — проекция в 27-ой фрагмент (I play, lightly, softly singing). Выбор бессоюзного сочинения для синтаксической структуры притягивает аналогичные синтаксические построения во фрагментах 21, 25, 37 и 39. Наконец, эпифанизация губ прямо направляет к поцелую (41, 45), который становится прощальным (49).

Таким образом, фрагмент 15 имеет проекции ещё, как минимум, в восемнадцать фрагментов только через вербализуемые ассоциативные связи. Линии ускользания направляют к разным геометрическим формам — раковине, прямой линии, изогнутой линии. Корневище разрастается в творчество о музе, к которой творческая личность переживает страсть. Через идентичность синтаксической структуры и цветок, подаренный дочери Джакомо, проводим линию к Her body has no smell: an odourless flower (нечто неживое, не обладающее физическим запахом человека — создание воображения или живое существо, физический контакт с которым воспет на бумаге, — упоминание о почерке во втором фрагменте). Но тогда ускользает корневище сексуальности (lewdly) и выдвигается на первый план среднеанглийское значение lewd — дилетанство (сочинительницы, беллетристки). Джакомо даёт музе прочесть свою книгу «Портрет»: She says that, had The portrait of the Artist been frank only for frankness' sake, she would have asked shy I had given it to her to read. O you would, would you? A lady of letters [GJ: 13]. Интересно подчеркнуть, что одна из претенденток на музу Амалия Поппер перевела на итальянский язык пять рассказов из «Дублинцев» Джойса.

Через упоминание о длинных ресницах в третьем фрагменте (long eyelids) можно провести линию в другом направлении: I launch forth on an easy wave of tepid speech: Swedenborg, the pseudo-Areopagite, Miguel de Molinos, Joachim Abbas. The wave is spent. Her classmate, retwisting her twisted body, purrs in boneless Viennese Italian: Che coltura! The long eyelids beat and lift: a burning needleprick stings and quivers in the velvet iris [GJ: 2].

Эммануил Сведенборг, упоминаемый в данном фрагменте, был мистиком, видевшим странные сны. Сновидный характер отдельных фрагментов в «Джакомо» не оспаривается. Сведенборга считали ясновидцем, переживавшим озарения. Вспышки любви, озарения творчеством, переживание мировой души — всё это есть в «Джакомо». Но Сведенборгом также написано сочинение под заглавием «Супружеская любовь», где он говорит о том, что в духовном мире партнёра не получает тот, кто нарушает целомудрие брака. Джойс вступил в официальный брак со спутницей своей жизни Норой, которая при жизни не читала его книг, в 1931 году. Формально во время написания «Джакомо» он был свободен. Но если по возлюбленной (музе) он томится, то к Норе он взывает. Таким образом, Сведенборг превращается в точку, соприкосновение с которой расходится в разных направлениях (сновидное любовное томление двоих, которое принадлежит фантазии Джакомо, любовный треугольник, творчество). Псевдо-Ареопагит принадлежит мистическому богословию. От него тянутся нити к Джордано Бруно и Николаю Кузанскому. Псевдо-Ареопагит писал о незамутнённых зеркалах. В «Джакомо» описываются разные зеркальные отражения. М. де Молинос, квиетист, рассуждал о том, что душа человека непосредственно знает Бога. И. Аббас (Флорский) был средневековым итальянским теологом и мистиком, комментатором Апокалипсиса, эзотериком. Исихазм относят к эзотерической (внутренней) стороне христианства. Аббас известен также тем, что он связал идею третьего царства с символами Бога Отца, Сына и Святого Духа [Шпенглер 1993: 54].

Сомнение пронизывает весь текст, опутывает его паутиной в рефлексиях, зеркальности, имитациях, повторах. Нет уверенности в том, что Джакомо не выстроил своим воображением сцены близости, раз его возлюбленная без запаха, но с голосом, выбирающим не избранного, а простого («Варавву»).

Шестая константа naturalness [Easy] (естественность) стягивает всё, что входит в состояние инерции, пассивности, спонтанности, счастья, покоя. Во втором фрагменте Джойс вводит константу синонимического ряда: <...> an easy wave of tepid speech [GJ:2]. Однокоренной повтор вводит следующее рассуждение о Гамлете и Офелии в ЕСТЕСТВЕННУЮ ОБХОДИТЕЛЬНОСТЬ (с корневым повтором первой константы сочетается корневой повтор шестой константы): Hamlet <...> who is most courteous to gentle and simple is rude only to Polonius. Perhaps, an embittered idealist, he can see in the parents of his beloved only grotesque attempts on the part of nature to produce her image... Marked you that? [GJ: 11] Обратим внимание на выделение словосочетания «её образ» перед одиннадцатью точками. В роли образа может быть форма (собрание виньеток по типу «Джакомо»), портрет (упоминание о «Портрете художника в юности»), модель (муза, возлюбленная, виньетка и тому подобное), копия (она и не она, василиск и напыщенная курица одновременно) или симулякр. Симулякр, как известно, не имеет в реальности оригинала. Симулякром можно считать саму рукопись «Джакомо», не напечатанную при жизни Джойса, но сохранённую в рукописном беловом варианте. Симулякр изображения наблюдается в разных объёмах пробелов между фрагментами. Симулякром является женщина, которой может быть любой предмет творческого обожания или душевного преклонения: So did she walk by Dante in simple pride and so, stainless of blood and voilation, the daughter of Cenci, Beatrice to her death [GJ: 12]. Поэтому нельзя сказать, какую из своих учениц Джойс считал своей музой. Но возгласом «Нора!» он с естественной обходительностью и добротой увековечил свою нелюбознательную жену, не читавшую его творений. ЕСТЕСТВЕННОСТЬ синонимична СЧАСТЬЮ. После операции возлюбленная счастливо щебечет, пережив страх смерти: Once more in her chair by the window, happy words on her tongue, happy laughter. A bird twittering after storm, happy that its little foolish life has fluttered out of the clutching fingers of an epileptic lord and giver of life, twittering happily, twittering and chirping happily [GJ: 12].

Седьмое вхождение в список является индивидуально-авторским пониманием helplessness of age (беспомощность возраста, возможно, непрерывная эволюция). Приведём целиком фрагмент 46:

Jan Pieters Sweelink. The quaint name of the old Dutch musician makes all beauty seem quaint and far. I hear his variations for the clavichord on an old air: Youth has an end. In the vague mist of old sounds a faint point of light appears: the speech of the soul is about to be heard. Youth has an end: the end is here. It will never be. You know that well. What then? Write it, damn you, write it! What else are you good for? [GJ: 17]

Голландец Свелинк (1562—1621) усвоил технику контрапункта у Андреа Габриэла и передал её своим ученикам, предшественникам Баха, Йоганну Райнкену и Георгу Бюму. Опираясь на аллюзию, можно говорить о helplessness of age как беспомощности переходного периода в культурной жизни, а не в жизни отдельного человека. Свелинк представлял переходный период в музыке от Возрождения к Барокко. Вероятно, на такую миссию своего творчества намекает Джакомо Джойс, упоминая «Портрет» и «Улисса». Немаловажно, что Свелинка называли «Амстердамским Орфеем». Свелинк также славился импровизациями, которые приезжали послушать специально. Возможно, Джойс намекает на особую поэтику «Джакомо», фрагменты которого можно представить как импровизации-ризомы. Нововведением Свелинка были органные фуги, в которых он использовал такие инновации, как встречные темы и органный пункт, добавляя к введённой теме текстуру. В связи с повествованием об учителе Джакомо, который стал известным писателем Джойсом (две встречные темы), можно отметить, что Свелинк был известным педагогом, прославившимся как «создатель органистов». Джакомо тоже обучал учениц, обогащая их душу (третий фрагмент).

Любопытно, что Джойс варьирует название сочинения Свелинка, которое в оригинале звучит как «Mein junges Leben hat ein End». Слова переводятся на английский язык так: <...> my joy and sorrow as well / My poor soul will quickly / Part from my body. / My life can no longer stand firm. / It is very weak and must perish / In death's conflict and struggle» [Gilford, Seidman 1974: 562]. Интересна ещё одна деталь: упоминаемое Джойсом сочинение Свелинка написано для органа, а его фортепианная версия является вариацией (переложением). В звуках музыки рождается речь души (поток звуков, как и музыка). Размещение фрагмента с упоминанием Свелинка свидетельствует о его функции, близкой органному пункту на доминанте, используемому перед кодой (фрагменты 47—50). Органный пункт, или педаль, строится звуком, который тянется или повторяется в басу.

Говоря о технике контрапункта, следует отметить, что в литературном произведении ею строится противопоставление нескольких сюжетных линий. Джакомо учительствует в самоизгнании в Триесте. Он влюбляется в ученицу еврейского происхождения, отец которой платит Джакомо за обучение своей дочери. Джакомо живёт в гражданском браке, у него есть дочь. Джакомо творчески одарён, причём ценит Шекспира, Сведенборга, Аббаса (Флорского), Свелинка и других. Джакомо добивается успеха, а его возлюбленная ученица выбирает обеспеченного мужа из своей среды; пути творчества и увлечения расходятся.

Ещё одна линия проводится между silence without hope (сцена на еврейском кладбище) и the silent middle age [GJ: 4] (средневековье) / That age is here and now [GJ: 10]. Джойс стягивает вместе silence — age (точка здесь и сейчас) — hope. Используя незначащий разрыв, Джойс переводит silence в stillness, а age — в ages (фрагмент 48): Sliding-space-ages-foliage of stars-and waning heaven-stillness-and stillness deeper-stillness of annihilation-and her voice [GJ: 17]. Такой принцип незначащего разрыва характерен для конструирования ризоморфной среды, как например, ещё в одной паутине helplessness of age-silent middle age-ages (возможно, кризис среднего возраста, переходность в человеческой жизни или культуре, века в пространстве-времени). Поскольку о точке здесь и сейчас в «Джакомо» говорится во фрагменте, где упоминается песня современника Шекспира Джона Доуленда (15631626), можно восстановить ускользающую линию из нижеследующего текста песни Доуленда, в которой воспевается Уинифред:

So mild was the ev'ning, so calm was the sky,
So soft was the lustre that beam'd from her eye,
So sweet was her voice, while it spoke to my heart,
That I linger'd and loiter'd, still loth to depart.
She blush'd and look'd down, when she saw my delay,
O could I but hope that she wish'd me to stay!
In vain I endeavour my pain to beguile,
Her voice I still hear, still I see her dear smile!
O Winifred, sweet as yon lonely wild rose,
In the deep shelter'd cleft of the mountain that grows,
While I cherish thy image that lives in my heart,
From solitude's peace I am loth to depart.
O would she but visit my cot in the grove,
Where the ring-doves are cooing, and telling their love,
When softly she hears me my passion impart,
Perhaps she, like them, might be loth to depart.

В типичном для Джойса соприкосновении имя Уинифред вплетается через песню Доуленда в ряд возлюбленных, потому что святая Уинифред является покровительницей девственниц, а само имя обозначает «святое, благословенное примирение, радость, покой». В песне выделяются «моё сердце», «надеяться», «желать», «твой образ», «любовь», «страсть». Любовная тональность совпадает с вневременным чувством, переживаемым Джакомо Джойсом: одиночество неизбежного расставания.

Восьмая константа confidence (уверенность в себе, высокомерие), как говорилось выше, противопоставляется пятой константе suspicion (подозрительность). Девятая константа frankness (откровенность) озвучена в упоминании о честности «Портрета художника в юности». Десятая константа urbanity уже упоминалась в триаде обходительность-воспитанность-культура.

Рис. 6. Кольцо Кладда

Из песни в ризоморфную среду «Джакомо» проникают константы СЕРДЦЕ и ЛЮБОВЬ. Одиннадцатая константа sincerity (простодушие) пересекается с четырнадцатой константой compassion (сострадание) через концепт СЕРДЦЕ. В Ирландии традиционным является обручальное кольцо, кольцо Кладда, которое имеет форму пары рук, держащих увенчанное короной сердце. В ирландской символике СЕРДЦЕ есть ЛЮБОВЬ. По одной из версий, кольцо Кладда является символом любви до гроба: Crossed in love? [GJ: 6] Кроме того, простодушие правдиво, а сострадание человечно. СЕРДЦЕ также связано с ДУШОЙ. Тринадцатая константа pathos (страстность) также «ускользает» в песню Доуленда.

Двенадцатая константа warning (осторожность) может указывать на отсутствие единого кода, гетерогенность, множественность. Например, заключительный фрагмент «Джакомо» гласит: Envoy: Love me, love my umbrella [GJ: 17] (осторожность в отношении того, что можно назвать, а можно и не назвать любовью; осторожность в отношении мещанской любви, от которой на крышке рояля остаются атрибуты мещанства).

Итак, «Джакомо» построен ризоматической нелинейной структурой. В ней нет центра (любовь у творческой личности и любовь к творчеству, любовь мещанская и любовь к музе), она гетерогенна (множественные прочтения концептов), усложнена эффектом незначащего разрыва (флуктуации) в тексте-лабиринте, нити выведения из которого в оживлении текста за счёт ризоморфной среды. В «Джакомо» всеобъятное соприкосновение раскрывается из всякой точки, к которой можно провести линию или которую можно вовлечь во вращение, спиралью уносящее в расширяющееся соприкосновениями пространство художественного дискурса.