1.2.1. Психолингвистический подход к проблеме языкотворчества

Проблема языкотворчества может быть рассмотрена не только с точки зрения присутствия аномальных лексем или методов концептуального анализа, но и с позиций психолингвистики. Акцент, в данном случае, делается на понятие бессознательного в творчестве автора, на явление функциональной асимметрии головного мозга, точнее, на выявлении функций правого полушария, ответственного за творчество.

Языкотворчество — особая форма обобщенного отражения действительности, связанная с употреблением специфического языка, а раскрыть своеобразие языка искусства невозможно без обращения к проблеме бессознательного, без учета закономерностей его деятельности. В акте творчества существует опора на бессознательное, которая обеспечивает художнику специфическую остроту видения. Но бессознательное — лишь соучастник творческого процесса и может функционировать только в системе сознание — бессознательное, поэтому то, что утверждает произведение искусства, определяется не бессознательным и не сознанием, а личностью художника, включающей обе сферы его психики. Специфика творческого процесса заключается в интенсификации нормальной психической деятельности, что способствует активизации познавательных процессов. «В акте художественного творчества опора на бессознательное, эмоциональную сферу, приводит к эмотивному, чувственному, «нерасчленяющему» познанию, характерному именно для художественной деятельности» [Слитинская 1956:12].

Исследуя материальный субстрат творческих процессов, несколько авторов в разных странах, занимающихся функциональной асимметрией мозга, независимо друг от друга пришли к допущению, что бессознательное связано, прежде всего, с правым полушарием, в норме немым. В частности, многими обращено внимание на возможность участия именно правого полушария в формировании сновидений (В.В.Иванов, А.Л. Гройсман, Я.А. Пономарев). «Речевой центр» многие психологи локализуют в левом полушарии. Длительное время существовало представление о «доминантной» роли левого полушария, осуществляющего речевые функции. Однако установлена лишь разная функциональная направленность деятельности полушарий функциональная асимметрия полушарий. Левое полушарие является ответственным за логическое, словесное мышление, речь и сложные целенаправленные движения (праксис). Эксперименты, проводимые Л.Я. Балоновым и его группой в Ленинграде в 1970-е гг., установили следующие различия в том, что касается производства речи. Если правое недоминантное полушарие воспринимает внешний мир со всеми его красками и звуками, то левое полушарие одевает это восприятие в грамматические и логические формы. Правое полушарие дает образность мышления, левое мыслит логично.

Современная нейропсихология рассматривает речевую способность как одну из сложных функциональных систем, включающую в свой состав много звеньев и опирающуюся на совместную работу многих участков коры головного мозга, каждый из которых выполняет свою особую роль [Ахутина 1989:33].

Понимание языкотворчества связано также с целым рядом гипотез появления собственно человеческой речи. В 2003 г. в Лондоне, на проходившей там очередной международной конференции археологов, антропологов и генетиков, с такой гипотезой выступил известный ученый, психиатр, профессор Оксфордского университета Тим Кроу. По мнению профессора Т. Кроу, в филогенезе овладение речью и последующее развитие языка — было счастливой случайностью, поскольку люди обязаны ею чисто биологической, случайной мутации.¹ Развивая свою идею, он говорит: «Вместе со способностью к языку пришло и большое количество возможностей, в том числе — и возможностей той или иной организации мозга. Возможно, это каким-то образом связано с нашим предрасположением к серьезным ментальным расстройствам, задержкам в развитии речи и к дислексиям. Все это может быть связано со специализацией мозга для речи» [цит. по www.znanie-sila.ru/online/issue 9711].

Специфика правого полушария, как отмечалось выше, представлена способностью к образному восприятию. В работе В.С. Ротенберга выдвинуто предположение, что языкотворчество — это организация вербального материала по законам правополушарного, многозначного, образного концепта [Ротенберг 1991].

Механизм возникновения девиаций, в том числе и лексических, с точки зрения психолингвистики копирует механизм возникновения непреднамеренных речевых ошибок и оговорок, т.к. языкотворчество — в целом процесс интуитивный (если это не преднамеренная языковая игра). Мы обращаем внимание на непреднамеренность этих оговорок, поскольку именно это говорит об автоматизме, с которым механизм словообразования срабатывает в конкретной речевой ситуации и дает не отмеченную в языковой практике единицу.

Если не считать средневековых арабских ученых, касавшихся проблем грамматики языка, исследованию оговорок положили начало работы лингвиста Р. Мерингера, жившего, как и З. Фрейд, в Вене на рубеже XIX-XX вв., прежде всего, в работах «Описки и очитки» (Mehringer, Mayer 1895). Исторические дебаты между З. Фрейдом и Мерингером в наше время утеряли остроту [цит. по Нефедова 2000:34]. Сегодня никто не разделяет экстремальной позиции З. Фрейда, считавшего, что все речевые ошибки, кроме, может быть, самых простых случаев антиципации и персеверации, можно объяснить мотивационными конфликтами, а именно внезапным возникновением в сознании тревожащих представлений, ранее вытесненных в сферу неосознаваемого. Но и противоположная крайняя позиция Мерингера, который вообще психологических объяснений не признавал и оперировал только лингвистическими понятиями, в настоящее время тоже не находит сторонников.

Из современных лингвистических исследований выделяется работа А. Эллиса, который проанализировал 94 оговорки, приводимые в «Психопатологии обыденной жизни» и обнаружил, что «лексические подмены, которые Фрейд приводит в доказательство своей теории конфликтных намерений, ни по формальным, ни по структурным признакам не отличаются от ошибок, анализируемых современными психолингвистами» [Ellis 1980:113]. Из этого А. Эллис сделал вывод, что, кроме отдельных случаев, когда примеры Фрейда очень убедительны, нет необходимости вводить для объяснения речевых ошибок нелингвистические механизмы.

Данный вывод представляется спорным. Прежде всего, провоцирующие ошибку факторы, по-видимому, не исключают друг друга, а взаимодействуют. Иначе говоря, если существует мотивационная причина для ошибки, то необходимость чисто лингвистических условий (например, фонетической или семантической связи) отнюдь не отпадает. Верно и обратное: наличие лингвистических условий не исключает мотивационной «поддержки», которая в лингвистическом исследовании чаще всего не учитывается, так как требует для своего анализа более широкого контекста.

Тем не менее, в некоторых работах на основании только лингвистического анализа делались предположения о существовании глубинных психологических смыслов, стоящих за речевой погрешностью, на это указывает, например, исследование ошибочного употребления немецких глаголов с приставками и идиоматических выражений [Bierwisch 1975, 1982].

Одним из ярких примеров речевых ошибок служит спунеризм (метатеза). Иногда, оговорившись, мы путаем в своей речи слова, а иной раз, между собой перепутываются части слов. Такими путаницами прославился преподобный У.А. Спунер, глава Нового колледжа в Оксфордском университете. Вот некоторые гибридные выражения, которые, как предполагается, обязаны своим происхождением легко запутывавшемуся языку У.А. Спунера: half-warmed fish, то есть «наполовину подогретая рыба», вместо half-formed wish — «полуосознанное желание»; sin twister, то есть «свиватель грехов», вместо twin sister «сестра-близнец». Рассказывают, что однажды У.А. Спунер сказал одной даме в церкви вместо: «May I show you to a seat?» («Разрешите мне проводить вас на место») — такую фразу: «May I sew you to a sheet?», что значит: «Разрешите мне пришить вас к простыне». Такие ошибки носят непреднамеренный характер. В «Улиссе» персонаж Шальная Сисс совершает подобную оговорку, которую, кстати, трудно перевести на русский язык. Предлагая выпить еще чая, девушка предлагает «таю с чортом» (С. Хоружий), в английском варианте «jaspberry ram», (raspberry jam), где ram — самец, распутник.

Приведенные примеры являются речевыми ошибками говорящих. Но эти же приемы конструирования слов используются также с осознанной целью сострить, позабавить аудиторию, поиграть с формой речи. Следовательно, необходимо дифференцировать спонтанные, самопроизвольные случаи возникновения лексических инноваций и факты преднамеренного их создания. Первые дают представление о подсознательном действии механизмов словообразования, вторые четко ориентированы на языковую игру.

Вывод, который можно сделать, состоит в том, что, как в функционировании головного мозга складывается, в зависимости от конкретных условий, относительное доминирование лево или правополушарного мышления (вербально-знакового или пространственно образного), что во многом определяет психологические особенности субъекта, так и в речепорождении одни люди обладают большей свободой творческой фантазии в отношении использования языковых средств выражения, чем другие. Хорошо сказал о возможностях человеческого воображения Г. Честертон: «Пока мы смотрим на дерево как на нечто само собой разумеющееся, сотворенное природой для того, чтобы жираф поедал его листья, оно не вызывает нашего любопытства. Только когда мы рассматриваем его как громадную волну вздымающейся животворной почвы, устремившейся к небу безо всякой видимой причины, мы снимаем перед ним шляпу, удивляя сторожа при парке. Подобно луне, все на свете имеет обратную сторону. Взглянув на мир с этой обратной стороны, мы увидим, что птица — это оторвавшийся от стебля цветок, человек — четвероногое животное, вставшее на задние лапы в позе попрошайки, дом — гигантская шляпа, под которой человек прячется от палящего солнца, стул — приспособление на четырех конечностях для калеки, имеющего лишь две. Именно эта сторона вещей не перестает нас изумлять» [цит. по Нухов 1997:12].

Таким образом, языковая игра, как процесс сознательный и тщательно продуманный, задействует левое полушарие головного мозга, логические способы репрезентации материала, а языкотворчество — спонтанный, креативный процесс, прерогатива правого полушария головного мозга. Материальным субстратом исследования языкотворчества являются правополушарные мыслительные процессы. Чем более выражена функциональная асимметрия мозга, тем более высок потенциал креативности и образования различных девиаций.

Еще одним подтверждением тому служит высказывание В.В. Иванова: «Правое полушарие в норме — бессловесно, и именно в этом лежат истоки его творческого потенциала. Крупнейший лингвист Роман Якобсон обратил внимание на особенности мышления Эйнштейна, которое опиралось не на слово, а на бессловесные образы, бесспорно правополушарные. Особый интерес представляет то, что уже в зрелом возрасте Эйнштейн хотел найти такие музыкальные и цветовые образы (явно относящиеся по самому своему характеру к сфере правого полушария), которые бы соответствовали его физическим и геометрическим идеям» [цит. по http://www.psychiatry.ru/library/ill/ivanov.html].

Изложенное понимание психологических «механизмов» бессознательного в акте языкотворчества дает возможность проникнуть вглубь творческих процессов, установить связь языковых выражений с личностью писателя, раскрыть структуру художественного образа, определить истинные побудительные мотивы творческой фантазии и художественных решений и ввести анализ бессознательного в практику лингвистического исследования.

Примечания

1. Притом одной-единственной мутации. Несколько сотен тысяч лет назад, говорит Т. Кроу, у какого-то из мужчин-прародителей вида Homo Sapiens произошло некое небольшое изменение в так называемой мужской половой игрек-хромосоме, и результатом оказалась серия последующих биохимических изменений, которые, в конце концов, привели к тому, что две половинки человеческого мозга разделили между собой различные функции, и в одной из них появился «речевой центр».