3.1. О взаимодействии синтаксиса, семантики и прагматики при образовании и изучении композитов

Литература, посвященная сложному слову в современном английском языке, практически необозрима (см. работы таких языковедов, как В.П. Григорьев (Григорьев, 1986), Е.А. Земская (Земская, 1992), Е.С. Кубрякова (Кубрякова, 1979), О.Д. Мешков (Мешков, 1986), И.Г. Милославский (Милославский, 1980), И.С. Улуханов (Улуханов, 1992), Дж. Ван Линт (Van Lint, 1983), П. Даунинг (Downing, 1977), Дж. Леви (Levi, 1978), Р. Лиз (Lees, 1968) и др.

Очевидно, первой работой, специально посвященной английскому словообразованию и охватывающей в одной книге все его основные способы и средства (включая словосложение), является работа Г. Коциола «Handbuch der englischen Wortbildungslehre» (Heidelberg, 1937).

В 1960 г., приблизительно через четверть века после издания книги Г. Коциола, вышла в свет книга Г. Марчанда (Marchand) «The Categories and Types of Present-Day English Word-Formation» (Wiesbaden), получившая принципиальное значение для развития как общего, так и английского словообразования, а в 1969 г. появилось второе ее издание (München).

Интересно то, что некоторые теоретические положения, в частности, по словосложению, принципиально отличаются, а подчас и прямо противоречат положениям автора книги 1960 г. издания, при этом изменение взглядов автора шло в сторону поисков синтаксических свойств сложного слова и, в конечном итоге, к трансформационалистским тенденциям.

Первой книгой по английскому словообразованию, вышедшей на родине английского языка, явилась книга В. Адаме (Adams) «An

Introduction to Modem English Word-Formation» (London, 1973), отличающаяся от других работ по словообразованию тем, что в ней основное место уделено словосложению.

Становление теории словосложения прошло несколько этапов, связанных с выдвижением на каждом из них в качестве преобладающего одного из следующих направлений. Морфологический подход рассматривал акт создания деривата в терминах комбинаторики морфем; в этот период становления явления словообразования изучались через призму морфологии и иногда четко от нее не отличались.

Установка на синтактико-ориентированный анализ сложных слов (Л. Бауэр, Р. Кверк, Р. Лиз, Н. Хомский, и др.) начинается с конца 60х — начала 70х и покоится на признании синтаксичности словосложения из-за 1. смыслового равенства многих сложных слов и параллельных синтаксических конструкций, 2. отражения синтактико-подобных отношений в сложных словах, 3. одновременного функционирования сходных по значению сложных слов и синтаксических конструкций, 4. материального совпадения многих композитов с синтаксическими конструкциями.

По справедливому замечанию В.Г. Адмони, «границы между подлинным сложным словом и сложным словом, обладающим значением синтаксической группы, установить очень трудно. В сложном слове, как правило, объединяются лишь такие понятия, которые связаны друг с другом более или менее прочной, постоянной семантической связью, которые, поэтому так или иначе тяготеют к превращению в подлинное лексическое единство, в слово. Но известные оттенки или различия в значении сложного слова, иногда непосредственно сближающиеся со значением синтаксической группы, здесь все же в ряде случаев можно прощупать» (Адмони, 1955: 305—306).

На это же обращают внимание А.C. Фидоровская и В.В. Виноградов: «Внутри сложного слова, помимо семантических и морфологических взаимоотношений, довольно отчетливо проступает также и элемент синтаксической соотнесенности частей» (Фидоровская, 1956: 344); «Словосложение является своеобразным комбинированным типом словообразования, синтаксико-морфологическим. Вопрос о соотношении основ, о порядке их сцепления выводит этот тип словообразования за рамки правил образования простых производных слов» (Виноградов, 1975: 208).

Желание видеть в каждом сложном слове свернутую синтаксическую конструкцию (универб) выражается в поисках правил «свертывания» предложений и словосочетаний в сложные слова и, наоборот, правил «развертывания», «трансформации» сложных слов в предложение.

Так, Р. Лиз ставит своей задачей выявить набор правил, по которым образуются сложные существительные (set of rules by means of which new nouns are created). Согласно Р. Лизу, структура сложных существительных отражает основные грамматические отношения, существующие между членами предложения (When we examine the internal structure of more complex nomináis we see that it usually incorporates the major grammatical relations found in whole sentences), а поэтому «правила» есть предписания о трансформациях, ведущих от предложения к сложному слову (Lees, 1968).

Положение о том, что за каждым мотивированным сложным словом стоит мотивировавшее его суждение, позволило лингвистам описать данные единицы как результат свернутых пропозиций, в свете «свернутой» или «латентной» предикации с последующим извлечением скрытых предикатов (recoverably deletable predicates) (Lees, 1968; Levi, 1978; Van Lint, 1983; Кубрякова, 1979; 1984 (b)).

Трансформации, или синтаксические перефразировки (syntactical paraphrases), объясняют, по мнению ряда авторов, различия композитов в грамматическом смысле («grammatical» meaning): playboy и call-girl: playboy = the boy plays, i.e. verb + subject, но call-girl = x calls the girl, i.e. verb + object (Quirk, 1972: 120).

При этом в качестве «подстановочной» единицы, объясняющей сложное слово, предлагаются разные типы субститутов, начиная от ядерного предложения у Р. Лиза (Lees, 1968), до придаточных предложений разного типа у З. Вендлера (Vendler, 1976) или еще более сложных абстрактных структур логического синтаксиса у Г. Брекле (Brekle, 1970).

Особо примечательно при таком подходе стремление к моделированию: «...создание производного осуществляется в ходе применения определенной формальной операции, общее число которых в данном языке конечно и исчислимо; существование этих регулярно повторяющихся в одних и тех же номинативных целях формальных операций, лежащих в основе разных способов словообразования, позволяет устанавливать словообразовательные модели в опоре на объективные критерии; это позволяет представить процессы словообразования как процессы моделирования единиц по определенным правилам и тем самым сблизить их с чисто грамматическими видоизменениями слов» (Языковая номинация, 1977: 71—72).

Аналогичная точка зрения прослеживается в следующей цитате: «техника трансформационно-генеративного описания заключается, по сути, в установлении серии правил-инструкций человеку или машине, применением которых данное сочетание элементов заменяется другим сочетанием, причем правила действуют только в одном направлении (Холл, 1978: 57).

Жесткое синтаксическое направление не может стать определяющим в нашем исследовании. При таком подходе

• затуманивается характер и степень эксплицитности и имплицитности в смысловой структуре сложного слова;

• нивелируется ряд особенностей композита: наличие :: отсутствие смыслового эллипсиса и прямых смысловых связей между компонентами;

• в стороне остается вопрос о совокупности средств, действующих для создания номинативной базы сложного слова;

• а также не учитываются окказиональные приемы порождения этих языковых единиц.

Изучение семантических¹ аспектов словосложения (А.А. Ахеро, Э. Бенвенист, Г. Глейтман, Л. Глейтман, В.В. Гуревич, Н.Г. Гутерман, Ч. Kapp, В.З. Панфилов, Д.Н. Шмелев, Б.М. Яцимирский и др.) ориентировано на описание значения композита с учетом его приоритета над формой.

Здесь могут намечаться различные направления, что зависит от того, как понимается значение сложного слова. Мнение о том, что семантика композита определяется знаниями экстралингвистического порядка, имеет широкое распространение в современном языкознании.

Обобщим существующие точки зрения по этому вопросу: «К плану содержания относятся и синтаксические отношения между компонентами словосочетаний, адекватно отражающие отношения, существующие между предметами и явлениями реальной действительности» (Павловская, 1968: 249); «Как бы ни старались некоторые исследователи провести водораздел между лингвистическим и экстралингвистическим, мир слов неотделим от мира вещей» (Гак, 1971: 524); «Индивидуальные лексические значения слов в значительной степени обусловлены природой обозначаемых словами предметов и явлений самой действительности» (Шмелев, 1973: 15).

Как указывает В.C. Виноградова, «категория значения является отражательной категорией, поэтому нельзя установить ее специфику как чисто лингвистической категории в отличие от философской, логической, психологической и т.д., так как нельзя изолировать язык от реального мира, который и является основой существования языка» (Виноградова, 1981:64).

Согласно Е.С. Кубряковой, «путь перехода от знаков-суждений к знакам-названиям проявляет сложную зависимость от тесного переплетения лингвистического и экстралингвистического опыта человека. Оно обуславливается как знанием мира реалий, так и знанием семантического образца данной модели...» (Кубрякова, 1981: 64). Следовательно, «то, что мы называем отношениями между компонентами сложного слова, есть по существу отражение отношений между объектами реальной действительности. В самом деле, поскольку компоненты сложного слова не оформляются каким-либо образом, то нам не дано ничего, кроме двух основ, а их смысловое отношение мы выводим, опираясь на знание фактов «материального мира» (Мешков, 1985: 100; 1986).

Ономасиологический подход (его истоки в работах польских и чешских лингвистов, особенно М. Докулила (Dokulil, 1962), рассматривающий словосложение с точки зрения теории номинации и осуществления номинативной деятельности говорящего, ставит на первый план проблемы, связанные с созданием и функционированием сложных слов в живой речи и тексте.

При таком подходе под значением композита имеется в виду то, что дает ему возможность служить акту номинации; семантическая триада «означающее (форма) — понятие — предмет» становится здесь определяющей и выдвигает на передний план анализ прагматических характеристик этих единиц (Downing, 1977; Van Lint, 1983). «The term pragmatics will be used here in a wide sense to include the entire influence of the speaker's knowledge of the world» (Bauer, 1978: 87).

И.П. Сусов, рассматривая вопрос о соотношении семантики, синтаксиса и прагматики, соглашается с мнением многих лингвистов, что они находятся в иерархических отношениях: синтаксис обусловлен семантикой, семантика — прагматикой, и все три аспекта подчинены в их взаимозависимости структуре контекста, ситуации, т.е. предполагают примат прагматики (Сусов, 1983: 12).

Следовательно, адекватный выбор, создание и употребление сложных слов в процессе номинации и коммуникации — это реализация

1. семантической компетенции говорящего, которая отвечает за соотнесенность знака к миру,

2. грамматической компетенции, ведающей линейной организацией и формой композита, и

3. прагматической компетенции, в понятие которой входит «ориентация коммуникантов в ценностной картине мира» (Арутюнова, 1988), «владение говорящим языковой картиной мира, а также образно-эмотивным узусом употребления слов» (Петренко, 1988), преломление прагматических интересов внутри знака, т.е. «не отношение человека к знаку, а модификация знака, высказывания под воздействием подобных отношений» (Почепцов, 1984: 34).

Имея в виду эти положения, определим адекватную методику исследования.

Примечания

1. Рассматриваемые здесь семантическая и синтаксическая сферы словосложения близко противопоставлены номинации и предикации в семиологическом отношении (Степанов, 1977; Уфимцева, 1984), описанные нами во второй главе.