(1882-1941)
James Augustine Aloysius Joyce
 

На правах рекламы:

Юрист по алиментам — по вопросам алиментов и семейным спорам. Разумные цены (gppart66.ru)

2. Трансформация идиллического пространства в мировосприятии Стивена Дедала

Мир вновь обретает целостность, когда Стивен приезжает домой на летние каникулы. Лето в курортном Блэкроке можно назвать возвращением к идиллии, когда вся семья собирается вместе в уютном родном доме, в котором царит атмосфера любви и согласия. Тут. как нельзя полнее воплощаются все составляющие значения слова дом: и строение, и семья, и род, и родина. Атмосфера семейной гармонии остается неизменной; хотя в составе домочадцев и месте жительства произошли некоторые перемены (Брэй сменился Блэкроком, Дедалов покинули друзья семьи миссис Риордан и мистер Кейси после ссоры на рождественском обеде), это никак не сказалось на качественной характеристике пространства.

Несомненно, ссора на рождественском обеде произвела неизгладимое впечатление на Стивена, она касалась религиозно-политической темы и могла пошатнуть отношение мальчика к религии и политическим лидерам, но не к собственной семье. Тем не менее, в работах некоторых исследователей встречается точка зрения, представляющая рождественский обед, на котором произошла ссора, как точку отсчета, с которой начинается отчуждение Стивена от дома и семьи. Сцена знаменитого рождественского ужина, по их мнению, «показывает разрушение притворного семейного единства, а вместе с ним и доверия и уверенности Стивена в собственных родителях»1. Трудно согласиться с такой интерпретацией: ведь непосредственными оппонентами в идеологическом споре стали миссис Риордан и мистер Кейси — друзья семьи, а не её непосредственные члены, и после их ухода и возвращения Стивена из колледжа атмосфера семейной гармонии осталась прежней.

В этот период своей жизни, как ни в какой другой, Стивен чувствует себя членом семьи Дедалов: продолжением ее прошлого, частью ее настоящего и надеждой в будущем. Эта связь поколений физически ощутима для героя: он продолжает мужскую линию, представленную отцом и дядей Чарльзом, а также почившими предками, которые в нем вызывают восхищение, а их портреты занимают почетное место на стенах гостиной.

Дядя Чарльз, предстающий перед читателем как самый почтенный представитель этого рода, «был крепким стариком с довольно тёмным загаром, резкими чертами лица, и седыми бакенбардами» [62]. Его портрет очень похож на портреты доблестных предков, он принадлежит к поколению старой закалки, которое воплощало телесное и душевное здоровье и не мучило себя философскими вопросами. Его спокойное отношение к жизни отражается в реакции на предложение племянника выкуривать утреннюю трубку не в доме, а в сарайчике: «Очень хорошо, Саймон. Все в порядке, Саймон, — сказал старик безмятежно, — Где скажешь. Сарай мне прекрасно подойдет, там это будет даже полезнее» [62]. Прилагательные и причастия «tranquilly», «serene», «salubrious», «good», «nicely» собранные в этом коротком ответе, характеризуют общую безмятежность и ясность его мироощущения. Предложение м-ра Дедала, эдакое «изгнание», можно было бы воспринять как оскорбление, неуважение к сединам, но для дяди Чарльза мир хорош уже потому, что он существует. Поэтому то, что читателю представлено как «пропахший дымом сарай, который он делил с кошкой и садовым инструментом» [62], для самого дяди Чарльза является романтической беседкой и служит ему также студией для вокальных упражнений. Он уверен, что в жизни изначально присутствует внутренняя гармония, что всякая реальность прекрасна, и поэтому его поведение соответствует тому высокому началу, которое он видит в жизни: «И потому каждое утро дядя Чарльз отправлялся в свой сарай, но прежде он тщательно причесывал и напомаживал волосы на затылке и чистил и надевал цилиндр» [62]. Старые песни, которые были популярны в начале и середине века, «он мурлыкал удовлетворенно ... в то время как серые и голубые кольца дыма медленно поднимались от его трубки и исчезали в чистом воздухе» [62]. Дядя Чарльз являет собой воплощение чистого, простого, даже несколько наивного сознания, радостно проживающего каждый день и не допускающего разлада в свою душу, для которого все пространство мира, любой его уголок прекрасен. Он не жалеет о потере состояния;, о деньгах, которые уплыли, или о том, на что он их потратил, и не отчаивается из-за того, что ему приходится жить на хлебах у племянника. Он не относится к деньгам как к цели жизни или как к средству приобретения власти или политического влияния, что значительно отличает его от Саймона.

В ссорах домашних, спровоцированных бурными политическими событиями, он не может принять ни сторону племянника и его друга м-ра Кейси, яростно поливающих грязью священство, ни сторону Дэнти, миссис Риордан, так же яростно нападающей на парнеллитов. Он старается утихомирить и помирить всех ссорящихся и найти, прежде всего для себя, какое-то равновесие меж этих полюсов. Его жизнь в Блэкроке — это размеренный ритуал, совершаемый ежедневно, в котором он черпает настоящее удовольствие. Каждый будний день после похода по магазинам он вместе со Стивеном заходит в церковь и, стоя на коленях, усердно читает молитвы по потемневшему и потрепанному от частого использования молитвеннику. Гармония его мировидения позволяет ему совмещать религиозное и политическое направления, оставаясь не менее патриотичным, чем его племянник, но не склоняясь лишь к одной «правде» при ежедневном обсуждении политических и спортивных новостей в городском парке с Майком Флинном, еще одним представителем того поколения.

Майк Флинн, под стать дяде Чарльзу, спокоен и нетороплив, его «спокойные выцветшие голубые глаза» [63] устремлены в «голубую даль» старого доброго времени. По старым правилам проходят и тренировки бега, которые он проводит со Стивеном в парке перед тем, как погрузиться в разговоры с дядей Чарльзом. Бег по этим правилам вызывает не только удивление невольных зрителей, детей и нянек, но и недоверчивость самого мальчика. Вид сморщенного лица тренера и его трясущихся рук не позволяет Стивену поверить, что через них прошло несколько лучших бегунов, а когда Майк Флинн для примера «пробегал ярд-другой, потешно пошаркивая парой старых голубых брезентовых туфель» [63], сомнения мальчика становились еще глубже. Символично, что на тренировках Флинн стоит, засекая время, у ворот к железнодорожному вокзалу, как будто у ворот в следующую эпоху, отмеряя время, оставшееся провести Стивену с этим поколением.

По воскресеньям все трое Дедалов: Стивен, Саймон и дядя Чарльз, — совершали прогулку по окрестностям Блэкрока: «Маленькая деревушка Стиллорган стояла на распутье. От нее они либо сворачивали влево к Дублинским горам, либо шли вдоль дороги на Гоутстаун, и оттуда в Дандрам, возвращаясь домой через Сэндифорд» [64]. Этот неизменный обход «своих владений» определяет привязанность героя не только к самому дому и семье, но и приращенность к окружающему пространству природы, а постоянство маршрута создает ощущение нерушимости принципов функционирования этого мира и незыблемости правил, по которым живет семья. Ирландские деревушки, мимо которых пролегают их маршруты, становятся своеобразным фоном дискуссий о политике современной Ирландии и их роли в борьбе за ее независимость. Разговоры старших о Корке, столице воинственного Манстера, малой родине рода Дедалов, в частых восстаниях которого участвовали предки Стивена, вспоминаемые в легендах их семьи, вкладывают в память мальчика память рода — как часть исторической памяти Ирландии, носителями которой являются его отец и дядя Чарльз. Таким образом, воскресные прогулки и политические дискуссии приводят к слиянию пространств Корка и Блэкрока в сознании ребенка и ощущению им полной укорененности в новом городе, на новой почве. Проблесками подлинного мира, окружающего его, становятся для Стивена именно слова этих разговоров, часто непонятные, но заученные наизусть, которые помогают ему готовиться втайне к той великой роли, которую ему предстоит сыграть.

Теперь этот мир предстает перед ним, с одной стороны, окруженный героическим ореолом предков-героев, приговоренных заочно к смерти за участие в тайной организации «Белые Ребята», с другой стороны, сливаясь с романтическим ореолом книжного героя, графа Монте-Кристо, и героя реального, Наполеона. После победы в колледже, Стивен готов к роли героического лидера, способного вести своих соратников к победе и переживать приключения и битвы такие же, как и его кумиры. Организовав из мальчишек округи «шайку искателей приключений» [65], он, в подражание Наполеону, не отягощал себя знаками отличия, что «усиливало его удовольствие держать совет со своими лейтенантами прежде, чем отдать приказ» [65] об очередной военной кампании.

Ореол романтичности их приключений усиливается пейзажем: сады старых дев, на которые они совершают набеги, поросшие мхом скалы, стоящие на берегу моря, и старый замок — одна из башен укреплений Мартелло, построенных для защиты от несостоявшегося вторжения армии Наполеона. Таким образом, высокое книжное пространство плавно перетекает в пространство реальное, и мальчик становится благородным разбойником или мрачным мстителем так же, как когда-то он был маленьким «мальчиком Бу-бу». Отголоском той первой в его жизни сказки являются красивые коровы на залитом солнцем летнем лугу, а новым существенным элементом становится смирная кобыла, катание на которой можно воспринять как некое взнуздание судьбы, хотя и в детском варианте.

Образом, сочетающим в себе сказку и вариации на тему графа Монте-Кристо, рыцаря без страха и упрека, становится домик с белоснежно выбеленными стенами и множеством кустов роз в саду, где живет дама его сердца — Мерседес. «По дороге из дома и по дороге домой он отмерял свой путь по этому ориентиру, и в своем воображении он переживал длинную цепочку приключений, таких же чудесных, как и в самой книге» [65]. Этот маленький домик и блеск сокровищ пещеры, которую он строил на столе в гостиной из блестящей мишуры, сплетаясь в его сознании, воссоздают атмосферу целого города — солнечного и яркого Марселя из романа Александра Дюма.

Герои-предки и герои книг, исторические и вымышленные, привносят романтические веяния в идиллическую атмосферу окружающего его мира. Возможность совместить пространство вымышленное и реальное: организовать шайку и устроить битву на обросших мхом скалах или увидеть в маленьком белом домике среди роз воплощение местопребывания Мерседес, — делает этот локус еще более уникальным и неповторимым.

С наступлением осени романтическая атмосфера всего окружающего исчезает, уходит, уступая место обыденной реальности. Летняя идиллия сменяется осенним увяданием, очень четко обозначенным изменениями в пространстве: коров загоняют на скотный двор, мальчики идут в школу, тренер ложится в больницу. Сказочность реальности коренным образом разрушает вид «отвратительного скотного двора в Стрэдбруке с вонючими зелеными лужами и кучами жидкого навоза и с дымящимися отрубями в кормушках» [66], который вызывает у него тошноту.

Хотя реальность перестает быть сказочной и в ней не остается места для деяний великого человека, сражений Наполеона или борьбы Эдмона Дантеса, но в ней можно переживать приключения иного рода, поскольку будничная обыденность остается теплой и приветливой. Меняются лишь формы проявления идиллического пространства, и мальчику удается быстро свыкнуться с переменами. Поездки верхом на лошади сменяются поездками на тележке, во время которых окружающий мир предоставляет «одомашненному» воображению возможность угадывать, что предстанет перед ним: «вид хорошо вычищенной кухни или мягко освещенной передней» [66]. Глядя на освещенные прихожие, он не завидует, он знает, что в конце этого пути его ждет дом, такой же теплый и уютный, куда он непременно вернется и где все так, как должно быть. Так воплощается идиллия, уже не окруженная романтическим ореолом, но представляющая нерушимую стабильность мироздания мальчика. И жизнь простого человека, развозящего молоко, кажется Стивену не пошлой, а вполне приемлемой и даже приятной, особенно когда есть «теплые перчатки да в кармане полный мешочек имбирного печенья, чтобы есть по дороге» [66]. В такой жизни проявляется иная гармония, которую он готов принять, поэтому «клочки шерсти», напоминавшие о скотном дворе, уже не вызывают в нем острой неприязни.

Бродя, по Блэкроку, он легко пускался в воображаемые путешествия в поисках своей Мерседес, а «спокойствие садов и приятные огни в окнах излучали свою нежность на его беспокойное сердце» [67]. В Блэкроке пространство состоит из разного рода домов, что создает ощущение домашности города. Все собранные в нем дома: и его собственный дом, откуда он выходит и куда возвращается, и магазины на главной улице, и домик Мерседес, и те незнакомые дома, которые он видит во время поездок с молочником и во время своих блужданий, — все создает атмосферу родного, близкого и дружелюбного пространства. Его собственный дом не выделяется из других, а является органической частью всей этой общности. В самом пространстве Блэкрока нет разрозненности, все составляющие его дома и улицы несут в себе внутреннюю связанность и представляют собой гармоничное единство. Здесь его стремление «встретить в этом мире тот неуловимый образ, который все время чудился его душе» [67] не кажется чем-то невероятным, это реальное пространство может, как это ни странно, вместить в себя отражение той идиллической сказки, которая сопровождала его в детстве.

Небольшие перемены, наносившие удар по его детскому восприятию мира, не нарушают устоев этого мира, а лишь изменяют некоторые его проявления, не меняя при этом сути. Черту под периодом детства проводит переезд, который разрушает эту гармоничную картину мира, делая всю концепцию мира детства невозвратимой и невозможной. К этой ситуации в жизни героя Джойса очень подходит сказанное исследователем по поводу другого персонажа и другого произведения: «Следует иметь в виду, что герой не может возвратиться в идеальное пространство. По дороге, которая уводит героя из идеального мира, нельзя вернуться обратно, так как у нее только одно направление, и человек, попавший в мир реальный, познавший опыт другого, "чужого" мира, возвратиться не может. Но все-таки всегда стремится туда вернуться»2.

Печальный и унизительный переезд на окраину Дублина — первое свидетельство начинающегося финансового краха семьи, становится не просто перемещением из одного локуса дружеского пространства в другой, как это было при переезде из Брея в Блэкрок, он знаменует коренной перелом в жизни героя, переворачивает весь мир Стивена: то, что казалось ему незыблемым и устойчивым, обернулось временным, зыбким и ненадежным. В один день дом оказался «раздетым», как подчеркивает слово «dismantle», разобранным на составные части и лишенным своих покровов, и все, к чему привык герой, было в спешке погружено в фургоны, тянувшиеся по дороге вдоль железнодорожных путей, по которым ехал в вагоне Стивен с заплаканной матерью.

Неделимое пространство Блэкрока (и дома Дедалов, как его элемента) разбилось, из него вынули часть того, что было домом и старались теперь перевезти на другое место. Те осколки формы, которые Стивен видел из окна поезда, уже не имели былого содержания, это были составляющие, не создававшие целого. Этот первый взгляд героя на собственный дом со стороны становится его первым внутренним отделением себя от дома. «Неразбериха при обустройстве в новом доме» [69], отсутствие привычного уюта и странная пустота в комнатах становятся знаками отчужденности героя от родного пространства, где все, и вещи и люди, теряют положенное им место. Новый дом представлен читателю как пустой и безрадостный, с «наполовину обставленной, не застеленной ковром» [68] гостиной, где портреты предков стояли, сиротливо прислоненные к стене, а «лампа на столе бросала слабый свет на дощатый пол, заляпанный грязными следами грузчиков» [68]. Как заметил Ричард Кейн, в данном случае «окружающая обстановка более важна как фактор создания атмосферы или источник эпифании, чем как место действия»3.

Символично, что камин в новом жилище не хочет разгораться, и хотя мистер Дедал «неистово мешает кочергой слабый огонь» [68], ему не удается заставить пламя гореть так же ярко, как в их прежнем доме. Размеренность и подчиненность определенным правилам, царившая в Блэкроке, сменяется хаотичностью и неустроенностью (предметы интерьера не складываются в ансамбль, существуя изолированно и друг от друга, и от человека), а также изменением отношений между членами семьи. После переезда происходит «разложение всех прежних человеческих отношений — любви, семьи, дружбы»4, разрыв всех прежних связей героя: с семьей, с природой и с окружающим пространством в целом. В этом новом мире невозможно не только установление новых связей, но и поддержание старых. Если в Блэкроке дядя Чарльз по просьбе племянника переходит курить табак в сарай, но при этом остается активным и уважаемым членом семьи, то в Дублине он оказывается практически исключенным из числа домашних. Все устремления и принципы, которые были важны и правильны в прежнем мире, в новом становятся смешными и жалкими. Огромность и абстрактность нового мира, невозможность его «ороднить», приводит к постепенному разрушению идиллии.

Предрождественская атмосфера не проникает ни в дом, ни в сердце героя, а «веселые наряды магазинов, залитых светом и украшенных огоньками к Рождеству» [69] еще раз подчеркивают разницу между тем, прежним Рождеством и теперешним, между украшенным тогда домом и украшенными теперь улицами. Это праздник, который в новом пространстве подчеркивает отсутствие праздника и усиливает разрыв между реальностью и воображением, потому что Стивен всегда чувствует различие между той действительностью, которую он видит, и тем идеалом, который он ищет.

Стивен с матерью навещает её дублинских родственников, которые не вызывают в нем родственных чувств, не становятся близкими людьми и не привносят теплоту в этот чужой город. Ему не удается почувствовать тепло этих домов, хотя во время этих посещений он всегда располагается у камина: «настроение угрюмой замкнутости не покидало его» [69]. Интерес, который он проявлял в Блэкроке к чужим прихожим или кухням, совсем пропал, и Стивен даже не обращает внимания на детали интерьера: «Он сидел на стуле без спинки в. кухне у своей тети. Лампа с рефлектором висела на покрытой лаком стене над камином, и при этом свете его тетя читала вечернюю газету, лежавшую у неё на коленях»; «Он сидел в узкой столовой высоко в старом доме с темными окнами. Пламя очага плясало на стене, а за окном над рекой сгущалась призрачная мгла» [70]. Полная отчужденность проявляется и в его восприятии этих родных по крови людей, которые так и не становятся ему близкими: двоюродная сестра остается для него лишь «кудрявой девочкой» [70], а кузен — просто «мальчиком, который вошел с улицы» [70]. Их имена не задерживаются в сознании героя (как, впрочем, и родных братишек и сестренок), и это отсутствие номинации чрезвычайно показательно: не чувствуя с ними никакой родственной связи, он воспринимает их дома как чужие пространства, чьи камины горят не для него и его согреть не могут.

Пока в большом тёмном доме у какой-то родственницы взрослые обсуждают свои дела, он ещё пытается, смотря на огонь в очаге, продолжить переживать связанные для него с графом Монте-Кристо приключения, «которые открывались перед ним на углях: арки, и своды, и извилистые галереи, и зазубренные стены пещер» [70]. Но ноющий голос черепа, появившегося в дверном проёме, напоминает ему обо всех произошедших изменениях и возвращает его в старый тёмный дом где-то на окраине Дублина. Череп — жалкая сумасшедшая девушка, похожая на обезьяну, становится завершающим образом в картине новой, тёмной и мертвенной действительности, заменившей мир, в котором он жил и мечтал.

Темнота, чужие люди и образы потустороннего мира напоминают то пространство вне-дома, законы которого Стивену не так давно удалось победить. Однако чуждость нового пространства вновь заставляет его забиться в угол, как это было в колледже, «вкушая радость своего одиночества» [71], и постараться быть незаметным.

Из-за отсутствия денег Стивена даже не сразу посылают в школу, и он вынужден слоняться по городу, предоставленный самому себе. Свобода, которой он с таким удовольствием наслаждался в Блэкроке, ставшая после переезда вынужденной, перестает приносить какую-либо радость и скорее ассоциируется с брошенностью. Одиночество становится основным его состоянием, когда после переезда мальчик остается один на один с огромным городом. Если в Блэкроке у него всегда были спутники (дядя Чарльз — в походах по магазинам, ребята — в набегах на сады, молочник — на вечерних объездах, и даже в нелюбимом Клонгоузе он был всегда окружен людьми), то теперь в новом и чужом пространстве он остается совершенно один. Он должен сам освоить это пространство, не вызывающее никаких положительных чувств, огромное и равнодушное. Бродя по городу, Стивен не запоминает названий магазинов, или каких-нибудь достопримечательностей, он просто составляет в уме схему улиц города.

Основной характеристикой, употребляемой в описаниях улиц и домов Дублина, становится слово «убогий» (squalid), которое является одним из самых ярких членов оппозиции романтического мира. Жалкая, убогая действительность Дублина, противопоставленная атмосфере Блэкрока, разрушает те романтические идеалы, которым поклонялся Стивен. «Смутная неудовлетворенность росла в нем, когда он смотрел на причалы, и набережные, и на реку, и на низко нависшее небо» [69]. Темное, нависшее небо может быть очень романтичным и одухотворенным, но не тогда, когда оно нависает над унылой и запущенной действительностью.

И хотя Дублин должен был бы напоминать Марсель и возбудить фантазии мальчика, он не чувствует себя больше графом Монте-Кристо, прибывшим в родной некогда город после многолетних скитаний, наоборот, он чувствует себя Эдмоном Дантесом, который, попадает в темницу и испытания которого только начинаются. Описания Марселя, синего неба и нежного ветра, и входящих в его гавань кораблей под белоснежными парусами, и картинки из книжки про Голландию с неизвестными городами и множеством кораблей, — все это вдруг отразилось в дублинском порту как в кривом зеркале. Порт, который должен был упрочить его фантазии, окончательно разрушает романтический идеал. «После своего первого знакомства с городом, Стивен доходит до доков и там переживает очередное столкновение между романтическим идеалом и убогой и отвратительной реальностью. С одной стороны, пена на реке, гремящие повозки и неряшливый полицейский, а, с другой — "огромность и странность" жизни, вызванная в его воображении городами, куда направляются товары, которые грузят на корабли»5.

Портрет города, по способу его создания, похож на портрет главного героя: полностью отсутствует детальное описание или панорама города, ее заменяют небольшие штрихи, создающие общую атмосферу, определенное чувство. «Однако атмосфера настолько проникнута этим духом, что читатель практически не осознает, как мало здесь точных адресов и как редки описательные детали»6.

«Он терпеливо замечал и отмечал все, что видел, отстраняясь от этого и вкушая втайне его унизительный привкус» [69—70]. Описание нового пространства наделяется негативными качествами. В Дублине все серое и/или грязное, и/или мокрое (а чаще всего и то, и другое), пропитанное какой-то вонью: керосином, конской мочой, кислой вонью гнилой капусты. Элементы описания Дублина во многом схожи с изображением Клонгоуза: здесь также нет ярких цветов, нет голубого неба, присутствуют неприятные запахи и полностью отсутствует доброжелательность окружающих людей и тепло самой атмосферы города. «Дублин, как Клонгоуз и Корк, исполняет роль фона и резонатора развивающегося сознания героя»7.

«Одомашненность» пространства в Блэкроке, где родной дом распространял свою атмосферу на все пространство города и окрестностей, противопоставлено теперь убогой атмосфере Дублина, в котором постепенно происходит полная гомогенизация пространства. Если в Блэкроке все увиденные им дома, словно разноцветные кубики, составляли веселую и радостную картинку, то в Дублине серый туман тоски пронизывает весь город, обезличивая все пространство. После переезда дом перестает противостоять чужому враждебному миру, перестает быть защитой для его обитателей, он постепенно становится все более похожим на все окружение, растворяется в нем, понемногу становясь частью того чужого пространства, в котором оказывается герой.

Обживание нового пространства после переезда становится лишь первым шагом на пути отчуждения героя от дома, и потому еще существует градация: дом, хотя уже потерявший часть своего тепла, все еще остается локусом, отделенным от колледжа и от города. Несмотря на неухоженность, пустоту и неуютность дома, при упоминании о возобновлении учебы у Стивена «что-то подкатило к горлу» [71]. В Бельведер, другой иезуитский колледж, он принят на бесплатное обучение по протекции ректора Конми, когда-то ласково принявшего его жалобу в Клонгоузе, и не может не осознавать своего унизительного положения «бедного родственника».

Добившись в течение непродолжительного времени звания одного из двух лучших учеников класса, Стивен, тем не менее, перестает быть тем, кем он был летом в Блэкроке. Даже став одним из лучших учеников класса, Стивен не получает признания как лидер. Здесь он не может рассчитывать на участие одноклассников, как это было в Клонгоузе, где любое наказание за любую провинность вызывало сочувствие. Обвинение в ереси становится поводом для ехидного злорадства одноклассников над его промахом. А через несколько дней его открытое выступление с защитой своих литературных кумиров, воплощающих его убеждения, становится поводом для неравной драки. В противоположность сражениям в Блэкроке, где он был командиром целой шайки, теперь он снова превращается в слабого и побежденного, которому удается лишь позорно бежать с поля боя.

Дублин как бы смешивает все пространства, и все цвета превращает в серый и темный; дом, колледж и все остальное пространство города соединяются в единый массив, который давит на него. В этом сером городе помощи ему ждать неоткуда. «Сами буквы слова ДУБЛИН тяжело давили на его мозг, грубо толкая друг друга то там, то тут с угрюмой упрямой настойчивостью» [119]. Хотя Стивен знакомится с городом, изучает его улицы, становится его обитателем, ему не удается почувствовать биение жизни города, прикоснуться к его душе, пробиться сквозь внешнюю мертвенность его пространства. Когда во время школьного праздника герой смотрит на окружающие колледж дома, то видит только их остовы, как каркасы сожженных кораблей, угрюмых и безжизненных.

Попытки героя найти устойчивое положение между двумя мирами — идеальным и реальным — не увенчиваются успехом, поскольку быт неизменно противостоит духовности. А то, что осталось от идиллии после первого переезда, с каждым следующим разбивается на все более мелкие осколки.

Приметы идиллического хронотопа возникают потом в различных эпифаниях и различных ситуациях романа, былая идиллия как в осколках отражается в этих попытках восстановить идеал, мир, который был вначале. Все, на чем держится жизнь героя, разрушается и утрачивается им, как только он переезжает в Дублин, где он вынужден очнуться от своих мечтаний в жестокой реальности. Эта потеря обусловлена в первую очередь тем, что именно в Дублине появляется противостояние жизни и того идеала, той мечты, в которой он жил прежде. У героя, естественно, появляется стремление преодолеть этот конфликт и воплотить свой идеал.

Примечания

1. Parrinder, P. Joyce's Portrait and the Proof of the Oracle / P. Parrinder // James Joyce's A Portrait (Serial Modem Critical Interpretations) / Ed. H. Bloom. — New York-Philadelphia: Chelsea House Publishers, 1988. — P. 127. См. также: Mitchell, В. A Portrait and the Bildungsroman tradition / B. Mitchell // Approaches to Joyce's Portrait. Ten Essays / Ed. T.F. Staley, B. Benstock. — Pittsburg: U of Pittsburg P, 1976. — P. 68.

2. Краснощекова Е. Семейное счастие в контексте русского «романа воспитания» / Е. Краснощекова // Русская литература. — Л., 1996. — № 2. — С. 15.

3. Kain, R. Epiphanies of Dublin / R. Kain // Approaches to Joyce's Portrait. Ten Essays / Ed. T.F. Staley, B. Benstock. — Pittsburg: U of Pittsburg P, 1976. — P. 94.

4. Бахтин, М.М. Формы времени и хронотопа в романе: Очерки по исторической поэтике / М.М. Бахтин // Бахтин, М.М. Вопросы литературы и эстетики. — М.: Худож. лит., 1975. — С. 383.

5. Kain, R. Epiphanies of Dublin / R. Kain // Approaches to Joyce's Portrait. Ten Essays / Ed. T.F. Staley, B. Benstock. — Pittsburg: U of Pittsburg P, 1976. — P. 93.

6. Там же. — P. 92.

7. Martin, A. Novelist and City: the technical challenge / A. Martin // The Irish Writer and the City (Irish Literary Series 18) / Ed. M. Harmon — New Jersey: Smythe, Colin Limited, 1984. — P. 42.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

Яндекс.Метрика
© 2024 «Джеймс Джойс» Главная Обратная связь