Е. Тарасова. «Русский Джойс — исторические факты и личные переживания»

«Русская одиссея» Джеймса Джойса / Под общей редакцией Е. Гениевой; Составление и предисловие А. Рознатовской. — М.: Рудомино, 2005.

В 2004 году в Ирландии вышла в свет книга мемуаров «Joyce We Knew»¹, где своими воспоминаниями об ирландском писателе делятся его школьные и университетские приятели. Книга снискала похвалу критиков и благорасположение широкой читательской аудитории, несмотря на то что Джеймс Джойс — сочинитель не массовый. Вероятно, популярность сборника объясняется вот каким фактом: друзья прославленного ирландца рассказывают не о писателе, а прежде всего о человеке — острослове и любителе розыгрышей, в котором с трудом узнается мрачноватый автор «Улисса». Книга тем самым удовлетворяет вечное человеческое любопытство — под микроскопом рассмотреть знаменитость.

«Увидеть» Джойса вблизи глазами наших соотечественников теперь смогли и российские читатели. Издательство «Рудомино», выросшее под крылом Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы, выпустило в свет книгу «"Русская одиссея" Джеймса Джойса», в которой опубликованы документальные материалы, засвидетельствовавшие судьбу «русского» Джойса. В числе прочих — отрывки автобиографической прозы и интервью в прессе, где о личном знакомстве с ирландским гением вспоминают И. Эренбург, С. Эйзенштейн, В. Набоков и другие «наши», заставшие писателя в 30-е годы в Париже — там он провел последнее десятилетие жизни.

Но в отличие от ирландского сборника «Русская одиссея» — плод труда научно-библиографического отдела ВГБИЛ — научное издание, призванное удовлетворить интерес не столько обывательский, сколько литературный. Заметно, что сборник долго готовили, скрупулезно, не без педантичности, свойственной серьезной научной работе, собирали информацию, чтобы предоставить читателю полную картину русской джойсианы, позволяющую рассмотреть русского Джойса в буквальном смысле с разных сторон: эпитет, вынесенный в заглавие, — характеристика языковая и национальная, но никак не географическая. Ведь, как пишет во «Вступлении в "одиссею"» — предисловии от составителя — Ю.А. Рознатовская, «поначалу «русский» Джойс — это Джойс двух русских миров, долгое время практически не соприкасавшихся»: советской России и эмигрантского русского зарубежья. «Русская одиссея» — о том, как переводились на русский язык тексты ирландского писателя, о восприятии его творчества русскими (нашими соотечественниками или выходцами из России) не только здесь, но и за пределами страны. Не только тогда, но и сейчас. О Джойсе со страниц сборника размышляют писатели, критики, режиссеры, переводчики, философы самые разные: известные и не очень, «советские» и «инакомыслящие», тогдашние и сегодняшние: Е. Замятин, С. Эйзенштейн, В. Диксон, Г. Газданов, А. Ахматова, А. Величанский, И. Бродский, М. Мамардашвили, В. Аксенов, П. Вайль и др. Перед читателем — калейдоскоп мнений, свидетельств о Джойсе, изложенных в документах самого разного жанра: в статьях, докладах, лекциях, автобиографической прозе, рассказах, фрагментах нескольких романов и даже в стихах.

Как и положено в изданиях подобного рода, книга включает внушительную библиографическую часть. Последняя глава сборника — «Джеймс Джойс в русских переводах и критике» — вряд ли будет недооценена джойсоведами. Это собственно библиографический справочник, содержащий если не исчерпывающую, то подробную информацию о том, что писал Дж. Джойс, кто его переводил на русский, где и когда труд опубликован, а также список критических работ на русском языке, посвященных писателю. Характерно, что от внимания составительницы не ускользнули не только монографии или статьи мэтров отечественной культуры, но и небольшие заметки в прессе молодых литературоведов.

Ю.А. Рознатовская, составляя сборник, не пыталась навязать читателю собственное мнение, оставляя за ним право самостоятельно делать выводы и судить о предмете. И даже в предисловии, где возможно было признаться в личных симпатиях и антипатиях, изложены лишь общие тенденции в отношении к сочинениям Джойса в русской культуре и тонкая грань между объективной научной непредвзятостью и научной же субъективностью так и не была перейдена. Разбираться в том, что такое «Улисс» — «"регистрация" в огромном и скучнейшем томе всех еле уловимых ассоциаций мыслительного аппарата за один день», ничего, по мнению Павла Муратова, не прибавившая к нашему опыту о человеке, или, говоря словами Анны Ахматовой, «изумительная книга, великая книга», — придется без подсказок. Ведь и «герои» сборника так и не сумели «договориться», рассуждая о значении творчества Джойса. Вопреки всяким ожиданиям, эмигрантские критики, свободные от идеологической присяги, в своих суждениях порой куда жестче литераторов советской России (многие из которых не избежали политической ангажированности), где начиная с середины 30-х годов и фактически до перестроечного периода книги «буржуазного» писателя находились под запретом как не соответствующие требованиям и высоким задачам литературы социалистического реализма. Но на деле к области «патологии литературы» предлагает отнести Джеймса Джойса критик русского зарубежья Глеб Струве. Читать Джойса призывает советский писатель и критик Всеволод Вишневский. Восхищается ирландцем эмигрант Владимир Набоков, и, наоборот, нещадно обличает советский публицист Карл Радек. Именно Радек, заявивший в разгромном докладе на Первом всесоюзном съезде советских писателей в 1934 году, что «методом Джойса дать картину революции можно так же успешно, как неводом ловить дредноуты», на долгие годы поставил Джойса и прочих европейских модернистов вне закона, а вместе с ними — и всех советских граждан, имевших смелость заниматься «вредной» литературой...

Высказывания «за» и «против» представлены в сборнике во множестве противоречивых вариантов, намекающих только на один очевидный факт: Джойс с трудом поддается какой-либо, а уж тем более идеологической, унификации. Итог литературного противостояния остается для читателя открытым.

И все же, вопреки объективному характеру изложения, «Русская одиссея» насквозь проникнута личной интонацией, выделяющей сборник из ряда подобных научно-библиографических изданий и, вероятно, также способной расположить к книге не только джойсоведа, но и обычного читателя. Книга о русском Джойсе — книга субъективная, потому что она о личном. Пожалуй, в стране, где поэт (тем паче запрещенный!) всегда больше чем поэт, и не могло быть по-другому. История советского Джойса богата драматическими перипетиями. Литературные игры с запрещенным писателем в большинстве случаев плохо заканчивались во внелитературной реальности. Об одном из трагических исходов литературного увлечения рассказывает известная отечественная исследовательница Джойса Е.Ю. Гениева, вступительная статья которой, «Цена радости», задает субъективный, личностный тон всему сборнику.

«Джойс ворвался в мою детскую жизнь тихим шепотом ночью, на даче», — вспоминает исследовательница, для которой история русской джойсианы — это очень личная история, история ее семьи, дорого заплатившей за «радость» увлечения Джойсом. Игорь Романович, один из первых переводчиков «Улисса» и родственник Е. Гениевой, в ноябре 1937 года подвергся аресту и погиб в лагере от голода. А сама она чуть было не заплатила «за Джойса» жизнью научной. Кандидатскую диссертацию «Художественная проза Джеймса Джойса» ей пришлось защищать повторно.

Лирическая нота, но в иной тональности, звучит в целом ряде документов. Симптоматично, что жанр многих из вынесенных на суд читателя материалов уже предполагает субъективность изложения — это дневники, письма. Но еще существеннее другое: среди размышлений обнаруживаются и такие, в которых об авторе «Улисса» и его книгах не говорится фактически ничего. Джойс упоминается мимоходом, он фантом, неожиданно возникшая ассоциация.

Похороны Тынянова. Я говорю речь у гроба в Литературном институте, откуда выносим. Машинами в быстром темпе — на Ваганьково. <...> Потом несем гроб и закапываем. У всех забота: украдут венки или нет... В этот день — все время вспоминаю «Улисса» Джойса, — 23 декабря 1943 года записывает в дневнике писатель Константин Федин.

Мандельштам был одним из самых блестящих собеседников. <...> Смешили мы друг друга так, что падали на поющий всеми пружинами диван на «Тучке» и хохотали так до обморочного состояния, как кондитерские девушки в «Улиссе» Джойса, — вспоминает на рубеже 50—60-х Анна Ахматова.

То, что в книгу о Джойсе, пусть и «русском», помещены фрагменты, фактически с ним не связанные, вызывает поначалу недоумение, граничащее с раздражением. И все же история «русского» Джойса оправдывает «алогичность» сборника и настраивает на миролюбивый лад. Ведь впервые полностью переведенный на русский язык «Улисс» появился в нашей стране только в 1989 году на страницах «ИЛ». И тот факт, что запрещенный, не существовавший по-русски роман присутствовал в ежедневном обиходе советских писателей задолго до этого времени, существовал не благодаря, а вопреки, — важное свидетельство и о самом романе, и об ирландском писателе. Собственно, вся «русская одиссея», запечатленная на страницах «Русской одиссеи», — очередное доказательство не нуждающегося уже в доказательстве утверждения: не гостеприимный, перефразируя высказывание Дмитрия Мирского об «Улиссе», сочинитель Джойс, не сделавший ни одной уступки читательским удобствам и привычкам, — явление мировой литературы. Как сказал Петр Вайль, отвечая в 2000 году на вопросы анкеты «Мировая литература: круг мнений»: «Масштаб "Улисса" в культуре — как Октябрьской революции в политике: событие отразилось на всем, нравится это или не нравится». Аксиома.

Примечания

1. «Джойс, каким мы его знали». Перевод Владимира Скороденко. Отдельные главы сборника были опубликованы в «ИЛ», 2005, № 10.