Е. Гениева. «О несостоявшемся священничестве и состоявшемся писательстве»

«Иностранная Литература». В этом году мир довольно активно отмечал юбилейный Блумсдэй. Екатерина Юрьевна, свидетельствует ли это о том, что «Улисс», артефакт элитарной культуры, стал частью «маскульта», заинтересовал наконец широкую публику?

Екатерина Гениева. Я бы не сказала. Блумсдэй остается сугубо ирландским явлением. Несмотря на сложные отношения Джойса с его страной, которые можно определить расхожим понятием «любовь-ненависть», было достаточно и неприятия, и внутренней, чаадаевской, любви. Джойс — очередной блистательный пример ирландской литературы, которая на протяжении веков считалась английской, так как писалась на английском языке; по масштабам он сопоставим со Свифтом, Уайльдом, Голдсмитом. Все они оказали влияние очень глубинное почти сразу и до конца, думаю, не осознанное до сих пор. Таков и автор «Улисса». Это понимали его ученики, Хемингуэй и Фицджеральд, для которых он был мессией слова и революционером метода изображения жизни. Рассказы Хемингуэя, если с чем и можно сопоставить, так это с «Дублинцами» Джойса. После Джойса, по мнению этих писателей, все слова оказались мертвы. В этом смысле он явление сугубо ирландское и одновременно — всеевропейское, всемирное. И, конечно, дерзновенное изображение в литературе одного дня, 16 июня 1904 года, не могло остаться незамеченным в такой маленькой стране, как Ирландия, со всеми ее чаяниями, интересами и амбициями.

Официальное празднование Блумсдэя, публичные чтения «Улисса» начались не сразу после написания романа, ведь с момента его первой публикации шли бесконечные судебные процессы. Но когда роман разрешили, кто-то из радиорежиссеров додумался прочитать эту — почти по Белинскому — «энциклопедию» ирландской жизни на разные голоса за один день. Действо стало культовым, традиционным, ирландским.

В России начали отмечать Блумсдэй только в нынешнем году. По радио проходили чтения романа. Но сделать это совсем по-ирландски не удалось, так как в русском переводе текст «Улисса» «разбухает» и не умещается в пределы одного дня. Пришлось ограничиться отдельными фрагментами. Да я и не думаю, к вопросу о массовой культуре, что многие в состоянии прослушать весь текст целиком. Хотя радиослушателям было интересно. Но сказать, что «Улисс» проник в массы не совсем правильно. Интерес к нему в России, несомненно, сейчас больше и острее, чем на Западе, если не считать Ирландию. И нам только кажется, что стремление отметить Блумсдэй охватило весь мир.

«ИЛ». Как объяснить наше русское и, как оказывается, довольно специфическое отношение к этой книге?

Е.Г. Дело вот в чем... Мы ведь несчастная, хотя и великая страна, которая, опередив другие науки и культуры во многом, сами себя, как змея свой хвост, съели... Выгоняем писателей и ученых, а затем многое осваиваем снова, с самого начала. Что-то подобное приключилось и с «Улиссом». История советско-российской «джойсианы» достойна пера мастера детективного жанра. Ведь в нашей стране роман начали переводить практически сразу после выхода книги в свет. В 20-е годы в альманахе «Новинки Запада» был опубликован перевод некоторых фрагментов этого чрезвычайно сложного текста. Но потом всех, кто работал над переводом, посадили. В частности, моего родственника Игоря Романовича. Ему было всего 27 лет, и он никому ничего плохого не сделал. Просто занимался «Улиссом». И за это отправился в застенок... И когда в «Иностранной литературе» в 1989 году мы готовили публикацию «Улисса», то долго думали над тем, как лучше преподнести роман читателю, который знакомился с ним заново и будто впервые. Наша сегодняшняя страсть к книге Джойса связана с тем, что ее запрещали, изымали из библиотек. И еще. Джеймс Джойс был очень неприятным человеком. Его переписку с Норой Барнакль, недавно опубликованную, читать просто невозможно. Он был весь какой-то исковерканный, искореженный. Этому есть объяснения. Сам он говорил о себе так: «Spoilt priest is a spoilt priest forever»¹. Ведь он собирался стать священником, но не стал. От первоначальной идеи осталось иезуитское отличное математическое образование. Прибавьте непростую обстановку в семье, конфликт с фанатичной матерью. Не знаю, было ли это проявлением фрейдистского комплекса или нормальными человеческими отношениями, но самые проникновенные сцены «Улисса» — сцены, связанные с образом матери... Примеров подобной искореженности в нашей литературе масса. И Джойс — мировая фигура в том смысле, что сумел воплотить в книге этот дышащий мир. Как? Он был гением, судя по всему.

С вашей точки зрения, празднование Блумсдэя отнюдь не свидетельствует о популярности романа. Тогда как он «живет» в наше время? Кто его читает, если читает вообще?

Я думаю, его читают просто образованные люди. И, конечно, писатели. Чего стоит одно то, что два человека, определившие движение отечественного поэтического слова, Анна Ахматова и Осип Мандельштам, внимательно читали роман и взяли для своих произведений эпиграфы из «Улисса». Все наши сегодняшние букеровские лауреаты, а также авторы популярных романов и детективов, складывается такое впечатление, читали «Улисса». Это не значит, что, например, Людмила Улицкая прочитала книгу и следом написала «Казус Кукоцкого». Конечно, не так примитивно. Но влияние Джойса очень глубокое и может быть неосознанное. Он действительно повлиял на огромное количество людей. Известно, что Сергей Эйзенштейн написал раскадровку и «Дублинцев», и «Улисса», но не закончил работу. А почти слепой Джойс, не видевший ничего на расстоянии более полутора метров, смотрел, прильнув к экрану, «Броненосец ‘Потёмкин’». Зачем? «Монтаж», — говорил он. Он читал произведения, которые шли после него, ему было интересно отслеживать свое влияние. Блумсдэй — библия современной литературы. Но обычный человек на сон грядущий этого читать не будет.

Почему? Проблема только в форме этого произведения или и в его содержании тоже?

Давайте подумаем, о чем «Улисс»? О том, как три человека проводят один день, воплощающий весь мир и вечность. Но по-моему, это только канва. Смысл «Улисса» в том, что Джойс, подобно Диогену, ищет человека. И находит его в Блуме, который, в свою очередь, тоже ищет человека. У Леопольда Блума погиб ребенок, и он ищет того, кто заменит его, поможет забыть боль. И находит блестящего и умного Стивена. Встреча в «Цирцее» — встреча двух мятущихся душ. А Мэрион, чего ищет она? Как Стивен и Леопольд, она ищет человека. Того, кто способен согреть... Джойс намеренно удалял из текста все, что могло раскрыть его смысл. Так, в эпизоде «Циклопы» на вопрос одного из циклопов, что такое жизнь, Блум произносил в черновом варианте ключевую для всего романа фразу: «Это любовь между мужчиной и женщиной». И автор вычеркнул ее как слишком «объясняющую». Исследователи, как беспомощные слепые котята, довольно часто попадают в расставленные Джойсом ловушки и, оказавшись в плену джойсовского письма, ищут в романе то, что совершенно верно называется модернизмом, но пропускают то, ради чего умные ирландские режиссеры создают Блумсдэй, — вечную историю человеческой жизни.

Джойс наполнил «Улисс» столькими загадками, что мы привычно относимся к роману как к шифру. Возможно ли в принципе «расшифровать» его до конца, так, чтобы он стал «прозрачным»?

Оригинальный английский текст никогда не станет прозрачным для тех читателей, для кого это не родной язык. Но перевод — другое дело. Ведь перевод — уже интерпретация или, воспользуюсь вашим определением, уже расшифровка.

Вы сами комментировали джойсовский текст, но тем не менее задам вопрос о полезности этого жанра. Ведь для многих комментарии — «балласт», лишь утяжеляющий и без того непростой процесс знакомства с «Улиссом». Что, если публиковать роман по западному образцу: комментарии и текст отдельными изданиями?

Думаю, без специальных пояснений не удастся понять и половины. Вряд ли такое чтение имеет смысл. Я комментировала роман для того, чтобы читатель, окажись он, как и я когда-то, в Дублине впервые, попал в город, «знакомый до слез». Затем нужен и Блумсдэй. Ведь это игра, дань уважения, попытка пригласить к чтению.

Комментарии

1. «Несостоявшийся священник — так навсегда им и останется» (англ.).