Введение

Творчество Джеймса Джойса единодушно признано крупнейшим явлением европейской и мировой литературы XX века. Количество исследований, ему посвященных и посвящаемых, огромно: творчество Джойса ответило глубинным потребностям западной культуры XX столетия.

Отечественные литература, наука, культура оказались весьма сдержанными по отношению к художественным открытиям Джойса, открытиям, которые во многом определили облик современной западной литературы. Безусловно, эти открытия: техника «потока сознания» как основа новой поэтики изображения внутреннего мира человека, реабилитация-реанимация-реконструкция мифа, новые возможности слова, новое отношение к слову (слово-миф натуралистично и символично одновременно, соединяет, по определению Е.Ю. Гениевой, «сиюминутное с вечностью») и литературной форме — все эти художественные открытия не принадлежат исключительно Джойсу и западной литературе. Так, например, часто и вполне справедливо пишут об элементах техники «потока сознания» у Л.H. Толстого (В.Е. Пешко); не менее часто и с не меньшим основанием сопоставляют творчество Дж. Джойса и А. Белого, как явления типологически близкие. (Дж. Риви, Г. Струве, А. Воронцов, Л. Силлард и др.) Несомненен интерес к Джойсу в русской литературе и культуре 20-х—начала 30-х годов: о Джойсе писали и спорили Б. Пастернак, Ю. Олеша, И. Эйзенштейн и др. (Лит. мир об «Улиссе» ИЛ 89 №5, 10, 11).

Но эти факты, свидетельствующие, как мы думаем, о некоторой готовности русской литературы и культуры идти общим путем с Европой, говорят о тенденции, так и не получившей ожидаемого развития. Первые серьезные критические публикации о Дж. Джойсе и его творчестве появляются в СССР в 30-е годы в журнале «Интернациональная Литература», следом за публикуемыми в нем переводами отдельных глав «Улисса». Это статьи Д.С. Мирского, Р. Миллер-Будницкой, А. Старцева, И.А. Кашкина — несомненно оригинальные, но страдающие общим недугом тогдашней советской критики: социологизмом в духе вульгарного (и не вульгарного) марксизма.

Затем, после многолетнего перерыва, уже в 60-е годы в СССР снова появляются работы о Джойсе. Прежде всего, это книги Д.Г. Жантиевой, статьи Д. Урнова, Н.П. Михальской, H.A. Киасашвили. Наконец, в 1972 году защищает диссертацию, посвященную художественному миру Джеймса Джойса, Е.Ю. Гениева. Нельзя не признать, что с появлением этой работы отечественное джойсоведение начинает существовать как наука. Диссертация Е.Ю. Гениевой — это наиболее серьезный и основательный анализ всего творчества писателя за всю предыдущую историю отечественной джойсианы. Неизбежно исследовательница ориентировалась и обобщала не столько отечественный, сколько западный опыт изучения творчества Джойса. Закономерно, что первостепенной задачей советского джойсоведения, на многие десятилетия изолированного от жизни мировой культуры, оказалось не столько самостоятельное постижение художественной специфики творчества писателя, сколько осознание места и значения джойсовых новаций в мировой литературе XX века. Огромные трудности, с которыми встречались советские джойсоведы, сказались, прежде всего, в относительно скромной (и количественно, и качественно) истории «русского Джойса».

В значительной мере относительно скромная история «русского Джойса» (С. Хоружий) объясняется воздействием внешних факторов: давлением тоталитарного государства, проявившимся как диктат в сфере духовной (интересный пример деформации сознания под влиянием господствующей государственной идеологии представляют рассуждения Ю. Олеши о том, что нравящийся ему Джойс — чуждый писатель, потому что его произведения не могут служить делу рабочего класса), так и в форме прямого физического насилия, примером чему может служить судьба творческого коллектива, работавшего над переводом «Улисса».

Однако, и после того, как политико-исторические обстоятельства, препятствующие естественному общению литератур и культур, а также ситуация культурного обособления, в которой на несколько десятилетий оказалась Россия, ушли в прошлое, отечественная наука проявляет довольно вялый интерес к творчеству одного из крупнейших писателей XX века: за последнее десятилетие появились только несколько серьезных работ, посвященных творчеству Джойса.

В первую очередь, это труды доктора математических наук и философа С. Хоружего — переводчика «Улисса», крупнейшего отечественного знатока творчества его автора и оригинального его интерпретатора в российском литературоведении. В фокусе внимания исследователя оказывается центральное произведение писателя — «Улисс». Работы С. Хоружего — это комментарий к русскому переводу романа и сам этот перевод, а также произведение, носящее отчасти эссеистический характер, — «Улисс» в русском зеркале». Во всех них анализируются и историко-биографический материал творений Дж. Джойса, и их поэтика, и делаются глубокие и обоснованные философские и эстетические обобщения. Одна из основных задач С. Хоружего — познакомить русского читателя с Дж. Джойсом; при этом он опирается, в значительной степени, на свой читательский и переводческий опыт, и его работа, при всех достоинствах, — не строгий научный труд. Жанр, выбранный ученым, допускает повышенную субъективность оценок.

Заметным вкладом в отечественную джойсиану стала диссертация Э.Б. Акимова, «Поэтика раннего Джойса». Этого исследователя интересовала главным образом методология генерирующей поэтики. Полем для ее применения он избрал ранние, «доулиссовские», произведения Джойса, и, надо признать, ему удалось создать целостную картину эволюции раннего творчества писателя.

Таким образом, можно говорить о малой изученности творчества Джойса в отечественной науке. Наиболее основательно материал, касающийся восприятия и изучения творческого наследия писателя в России раскрыт Н. Корнуэллом в книге «Джойс и Россия».

Полноценный и серьезный, сохраняющий свое значение и по сей день, анализ зарубежной исследовательской литературы о Джойсе и его творчестве был дан в вышеназванной работе Е.Ю. Гениевой. В ней рассмотрены положения основополагающих трудов современного джойсоведения: исследований С. Гилберта, Р. Эллмана, Л. Голдберга; дана оценка работ таких ученых как Г. Левин, Р. Кейн, Д. Найт, У. Шутт, У. Нун, Э. Уилсон, Д. Стюарт, на чьи достижения ориентируется большинство современных джойсоведов.

Основной объем обширной литературы, посвященной творчеству писателя на Западе, не считая работ, носящих биографический характер, составляют исследования его позднего творчества: «Улисса» и, главным образом, «Поминок по Финнегану»; это связано с особенностями романа-криптограммы, словно нарочно написанного для специалистов-филологов: литературоведение XX века с его сложными методиками и философско-лингвистически-культурологическими концепциями обрело в нем идеальный полигон для их отработки.

Значительно меньше внимания уделяется раннему творчеству Джойса, которое, в основном, интересует исследователей в перспективе «Улисса». До сего дня сохраняют значение итоговых сборники статей «Twentieth century interpretations of a «Portrait of the artist as a young man» и «Twentieth century interpretations of a "Dubliners"», изданные в конце 60-х годов.

Раннюю прозу писателя: в первую очередь, сборник рассказов «Дублинцы» и роман «Портрет художника в юности», — в сложившейся литературоведческой традиции принято рассматривать в контексте реалистической литературы XIX века — в отличие от «Улисса» и «Поминок по Финнегану», принадлежность которых модернистскому дискурсу мало кем оспаривается. Действительно, и «Дублинцы», и «Портрет...» — произведения, на первый взгляд, не столь вызывающе новаторские, как более поздние романы Джойса. И «Дублинцы», и «Портрет...» в англоязычном и отечественном литературоведении неоднократно соотносились с произведениями великих реалистов, «Дублинцы» — с рассказами Мопассана и Чехова, «Портрет...» — с романами воспитания (Р. Эллман, Г. Левин, Е. Гениева, И. Влодавская и др.).

Те же исследователи единодушно пишут о глубоком внутреннем единстве всего творчества Джойса, о взаимосвязи его ранних и более поздних произведений, о том, что он — художник, развивавшийся последовательно, что этапы его творчества знаменуются не кардинальными изменениями проблематики, тематики, стиля, а усложнением, развитием творческой манеры, проявившейся уже в первых его литературных опытах. Критики и литературоведы видят в раннем и позднем творчестве писателя едва ли не полярно противоположные творческие вселенные: творческая вселенная реалистического романа воспитания с элементами модернистской техники («Портрет...») и мир ультра-модернистского романа («Улисс») (Р. Эллман, Л. Голдберг, Е. Гениева, и др.); символистский роман (В. Толмачев о «Портрете...») и первенец постмодернизма, превратно понятый современниками как модернистское произведение (С.С. Хоружий об «Улиссе»). Такое множество противоречивых суждений о жанровой природе текстов Джойса, об их принадлежности той или иной литературной традиции свидетельствует об отсутствии в отечественном (и западном) литературоведении единой концепции как творчества писателя, так и мирового культурного (литературного) развития на рубеже веков. Свидетельствует оно и о том, что сама терминология современной литературоведческой науки еще не сложилась окончательно.

Таким образом, проблема своеобразия раннего творчества Джойса и его отношения к более поздним произведениям писателя на современном этапе изучения творческого наследия великого новатора остается малоисследованной.

Особенный интерес представляют наиболее значительные по объему и зрелые в художественном отношении прозаические произведения Джойса: сборник рассказов «Дублинцы» и роман «Портрет художника в юности». Самые ранние прозаические опыты писателя, «епифании», и «Стивен-герой» подробно рассмотрены в литературоведческой науке как тексты, из которых «выросли» вышеназванные произведения, (сопоставление «Стивена-героя» и «Портрета...» — «одно из общих мест литературоведения» (Влодавская, 114). Другие произведения раннего Джойса: лирический стихотворный сборник «Камерная музыка» и пьеса «Изгнанники», хотя и не обойденные вниманием исследователей (в России им были посвящены отдельные исследования (Н.В. Тишунина, 77), — требуют, в силу своей родовой специфики, отдельного рассмотрения.

«Дублинцы» — книга сложной издательской судьбы. Этот сборник рассказов, с которым Джойс вступил в литературу, был опубликован в 1914 году, спустя почти шесть лет после того, как Джойс завершил работу над ней. На пути ее к читателю лежали цензурные запреты (обвинения в грубости и неприличии), издательская волокита и уничтожение всего тиража уже изданной книги (1912 г.). Потрясенный расправой над своей книгой Джойс окончательно порвал отношения с ирландским обществом: в день, когда был уничтожен ее тираж, он навсегда покинул родину и сочинил резкий стихотворный памфлет, «Газ из горелки», обращенный против представителей общественности Дублина.

Издательская судьба «Портрета...» была более счастливой: он был опубликован сразу после завершения в лондонском журнале «Эгоист» в 1914—1915 годах, а отдельным изданием вышел в 1916 году. Но история его создания была очень долгой и трудной: Джойс работал над этим не очень большим по объему произведением более десяти лет, этапами этой работы стали «Стивен-герой» и погибшая рукопись, которую писатель, недовольный своей работой, бросил в огонь.

Сопротивление, которое встречали при своем появлении на свет эти книги Джойса, сопротивление и внешнее («Дублинцы») и внутреннее («Портрет...») связано с их новаторским характером.

Особого внимания требует проблема пространственно-временной структуры этих произведений — как основы их художественного мира. Изучение пространственно-временной организации произведений одного автора, независимо от их принадлежности разным периодам его творчества, позволяет судить о некоторых общих (и системно важных) свойствах его художественного мира в целом.

Эволюция мировоззрения писателя неизбежно влечет изменения в характере пространственно-временных отношений внутри художественного мира его произведений, «изменения в системе пространственно-временных представлений прежде всего свидетельствуют о сдвигах в мироощущении, мировоззрении личности». (Ф.П. Федоров, 14) Следовательно, изучение этих отношений помогает оценить характер творческого развития писателя.

«Именно пространство и время включают идеологию определенного текста в общественный, исторический и культурный контекст» (Ф.П. Федоров, 17), и в контекст всего творчества писателя. Таким образом, исследование пространственно-временной структуры произведения открывает возможность определить как место того или иного произведения в творчестве автора, так и его отношение к литературной традиции, уяснить сущность художественного новаторства писателя.

Художественные пространство и время являются «важнейшим компонентом поэтики» произведения и «одним из критериев типологии жанра» (Л.С. Левитан, Л.М. Цилевич, 19). Собственно, «жанр и жанровые разновидности определяются именно хронотопом» (М. Бахтин, 121). Исследование текста с точки зрения его пространственно-временной организации позволяет выявить его жанровую специфику.

Интерес современного литературоведения к тому, как пространство и время проявляются в художественном тексте, предопределен особым вниманием к этим категориям мировой науки XX века, они — «специфические проблемы XX века» (H.H. Трубников, 5).

Понимание категорий пространства и времени, с которым Европа вошла в XIX век, диктовалось представлениями об устройстве мира, основанными на достижениях ньютоновской физики, и нашло свое высшее воплощение в философии И. Канта. В этой стройной картине бытия категории пространства и времени представали априорными формами чувственности, «лежащими в основе всякого опыта», и «содержащими условия всех явлений и эмпирических суждений» (И. Кант, 522—523).

Текущее столетие принесло новое понимание Времени и Пространства, новое их восприятие и новое к ним отношение: «ньютоново-кантова картина мира», космос «предзаданных «трансцендентальных форм», сменился «эйнштейновым, релятивистским космосом» (С. Хоружий, 486). Уже на рубеже веков глубинный кризис общественно-духовной жизни привел к переоценке всего накопленного к тому времени культурного, социального, духовного опыта европейской цивилизации. Одним из следствий этого кризиса было свойственное многим философам и деятелям культуры того времени углубленное внимание к внутреннему миру человека, к его индивидуальному, субъективному началу как к единственному заслуживающему доверия основанию суждений о мире и жизни. Время и пространство стали осознаваться в субъективной наполненности их содержания.

Этот процесс в развитии европейской философской мысли привел к появлению философии А. Бергсона, мыслителя, чьи идеи имели особое значение для Джойса. Писатель нашел в умозрительных построениях бельгийского философа формулировки мыслей, глубоко ему близких: и в теории интуиции А. Бергсона, и в художественных исканиях Джойса воплотилось новое видение жизни. В философии А. Бергсона «качественное», «живое» время, субъективное время длительности было резко противопоставлено механически-физическому времени, «которое возникает в результате разложения интеллектом длительности» (Н.О. Лосский; ФС, 53). За этим противопоставлением стояло противопоставление интуиции интеллекту и — новое понимание природы мироздания. Жизнь представлялась «жизненным порывом», «своего рода могучим потоком творческого формирования», утверждалось, что «по мере ослабления напряжения жизнь распадается, превращается в материю». (ФС, 53), в неодушевленную массу, в вещество, существующее уже не во времени, а в пространстве и, поэтому, становящуюся объектом для интеллектуальных операций.

Изменение восприятия времени и пространства повлекло за собой изменение формы их существования в художественном тексте. Время и пространство в художественном произведении получили статус художественного приема, поскольку «переход к роману с эйнштейновым, релятивистским космосом включает в себя и освобождение, автономизацию хронотопа» (С. Хоружий, 486). Связь их с субъектом, т.е. зависимость от индивидуального восприятия, мировидения персонажа, еще более усложнили художественный мир литературных произведений. Особенно сильно и парадоксально эта тенденция к усложнению пространственно-временной организации художественного мира проявилась в творчестве Джойса, складу ума которого были присущи «строгая дисциплина, логичность рассуждений, изгнание всего недодуманного и туманного» (С.С. Хоружий, 459). Сочетание «иезуитской школы ума» (С.С. Хоружий, 459) и мировосприятия, близкого к бергсонианскому, придает литературному новаторству Джойса, направленному, по мнению самого автора, на выявление неподдающихся рациональному постижению основ бытия, рационалистический характер и делает анализ пространственно-временной структуры его произведений особенно интересным.

В отечественном литературоведении сложилась традиция изучения художественного текста с точки зрения его пространственно-временной организации. Осознание значимости такого подхода к литературному тексту и создание теоретической базы подобного рода исследований связано с именем М.М. Бахтина. Его теория хронотопа признана классической и является основой многих практических исследований и теоретических построений.

Важную роль в формировании вышеназванной традиции сыграли работы, появившееся в 60-е годы, в первую очередь, монументальный труд Д.С. Лихачева, «Поэтика древнерусской литературы», другие его работы, а также книги и статьи Ю.М. Лотмана, З.Г. Минц, С.Ю. Неклюдова. Огромное значение для развития методологической базы подобных исследований имела в последующие годы деятельность Ю.М. Лотмана и его учеников.

70-е—80-е годы ознаменовались появлением работ Ф.П. Федорова, Н.К. Гея, А.Я. Гуревича, М.Л. Андреева, Л. Баткина, выходом сборников статей, посвященных проблеме пространства и времени в литературе и искусстве (242; 244; 245; 252; 253). Были переизданы или изданы впервые многие работы М.М. Бахтина. Время и пространство заняли прочное место «в реестре литературоведческих категорий» (Ф.П. Федоров, 11), активно изучаемых и используемых отечественной наукой.

Таким образом, теоретическая база и методологический аппарат отечественного литературоведения позволяют продолжить историю «русского Джойса». Интерес к трудам отечественных ученых, прежде всего к работам Ю.М Лотмана, Б.А. Успенского, М.М. Бахтина, в последнее десятилетие очевиден и у западных исследователей творчества Джойса, ищущих новые пути постижения его художественного мира. (Kershner, R.B. «Joyce, Bakhtin and Popular Literature», 1989; Herr, Cheryl «Joyce's Anatomy of Culture», 1986).

Данная работа представляет собой попытку частичного применения этой методологии к небольшому корпусу текстов с целью выявить основные структурные черты художественной картины мира в ранних произведениях писателя.

Актуальность исследования пространственно-временной организации ранних прозаических произведений Джойса обусловлена недостаточной изученностью их в отечественной науке, спорностью вопросов, касающихся их жанровой природы и характера новаторства этой прозы, а также интересом современного литературоведения к проблемам пространства и времени.

Научная новизна работы обусловлена тем, что в данном исследовании предпринята попытка первого в отечественной и зарубежной науке анализа пространственно-временной структуры двух ранних прозаических произведений Джойса: сборника рассказов «Дублинцы» и романа «Портрет художника в юности».

Объект исследования данной работы — пространство и время в книге Джойса «Дублинцы» и его романе «Портрет художника в юности».

Цель исследования: анализ своеобразия пространственно-временной организации вышеназванных произведений.

Задачи работы: анализ хронотопов персонажей и событий в книге рассказов и в романе, исследование взаимодействия хронотопов и форм движения. Выявление своеобразия картины мира в ранней прозе Джойса.

Методологической и теоретической основой работы являются философские, логико-философские исследования категорий пространства и времени в отечественной и зарубежной науке; труды по теории, истории и методологии литературы и эстетики.

Практическое значение работы заключается в том, что она может быть использована в преподавании общих курсов по истории английской литературы на рубеже XIX—XX веков, а также в специальных курсах, посвященных творчеству Дж. Джойса и проблемам пространства и времени в художественном произведении.

Апробация работы. Основные положения и результаты проведенного исследования изложены на Герценовских чтениях (С.-Петербург, 1997, 1998) и отражены в трех публикациях.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии, включающей 306 наименований, в том числе 94 наименования на иностранных языках.