2.3.2. Речевые составляющие персонализаций

В персонализациях «Дублинцев» участвуют следующие речевые составляющие.

1. Имя собственное как прямая номинация «некто».

В «Несчастном случае» с первых слов читатель узнает о «некто» по имени "Mr. James Duffy", который живет холостяком на окраине Дублина и много лет следует привычному распорядку дня.

Выбор имени собственного значим. Прозрачны библейские и мифологические имена, ассоциации с которыми можно назвать литургическим эхо. В «Мертвых» Габриэл Конрой и Майкл Фюрей объединяются своими именами (Гавриил и Михаил) как вестники. Габриэл является вестником по преимуществу. В христианской традиции он изображается с лилией в руках, что, по-видимому, имел в виду Джойс, назвавший девушку, встречавшую гостей, именем Лили. Архангел Михаил выступает проводником душ, помогая открыть ворота небесного Иерусалима. Майкл в «Мертвых» объединяет всех «некто».

В то же время у Брета Харта есть рассказ под заголовком «Габриэл Конрой», из которого, по-видимому, заимствуется не только лейтмотив снега [Burgess 1973: 126], но имя и фамилия «некто».

Многие фамилии являются говорящими. В девичьей фамилии миссис Кирни из «Матери» М. Гарнир прочитывает матрицу, в которой выделяются прародительница Ева и название города Дублина (фамилия Devlin = "Eve", "Dublin") [Gamier 1997: 239]. Фамилия ее мужа "Kearney" по-ирландски означает «победоносный», что противоречит поражению женщины в отстаивании своих интересов. Боб Доран из «Пансиона» носит фамилию, которая по-ирландски означает «изгнанник»; но ему не удается «изгнать» себя из семейства Муни (известная в Дублине фамилия пекарей и виноделов) [Torchiana 1986: 25].

Комментируя выбор имени собственного для миссис Синико в «Несчастном случае», М. Лове-Эванс высказывает предположение о том, что имя Эмили составлено сложением «Эмма» + суффикс — ly, обозначая схожесть во внешности, в манерах, в частности, с Эммой Бовари. М. Лове-Эванс допускает также аллюзию к персонажу Джойса, Эмме Клери [Lowe-Evans 1995: 397]. Данную версию можно оспорить, если принять точку зрения, что прототипом миссис Синико послужила Клара Милич из одноименного рассказа Тургенева [Riikonen 1998: 293].

Персонажи могут называться именами известных литераторов. В «Аравии» рассказчик влюбляется в сестру Мэнгана. Ирландский поэт Мэнган был известен тем, что приписывал себе переводы с арабского языка, которым не владел [Raglianti 1998: 289].

Имя собственное может отбираться по частотности употребления в Ирландии. Фамилии Доул (Джимми из «После гонок») и Мерфи (моряк в «Улиссе») относятся к десятку наиболее распространенных. Фамилия Смит, которой называет себя повествователь во «Встрече», распространена в Америке. Фамилии Брауна и Дарси напоминают о племенах, обитавших в ирландском Гэлуэе [Culleton 1994: 64].

2. Имя собственное как серийная персонализация в разных текстах идиостиля Джойса:

1) «некто» по имени Стивен Дедал, антропоцентр которого создается «Стивеном-героем», «Портретом» и «Улиссом»;

2) совокупность «некто», перенесенных из «Дублинцев» в «Улисса».

Одни из них просто упоминаются (Грета и Габриэл Конрой, тетя Джулия из «Мертвых», миссис Синико из «Несчастного случая», мистер Пик из «Личин»), в то время как другие персонализуются дальше (О. Мадден Берк, Холохан из «Матери», Лайонс, Хайнс, Крофтон из «Дня плюща», Пауэр, Кернан, Каннингэм, М'Кой из «Милости Божией», Доран и Джек Муни из «Пансиона», Ленехан из «Двух щеголей», Ноузи Флинн из «Личин» и Галлахер из «Облачка»). Закрепляются исходные персонализации, введенные «Дублинцами»: стиль Греты Конрой ("What had Gretta Conroy on?" [U, 103]), хромота Холохана ("Holohan. You know Hoppy?" [U, 109]), профессия Кернана ("Tea. Must get some from Tom Kernan" [U, 105]), женитьба на «пансионе» Боба Дорана ("Walking by Doran's public house" [U, 272]) и тому подобное.

Можно сравнить «шекспировское» лицо Каннингема в «Дублинцах» и в «Улиссе»: His friends ...considered that his face was like Shakespeare's [D, 177]; Intelligent. Like Shakespeare's face [U, 144]. У друзей и знакомых этот персонаж пользуется неизменным авторитетом: Every one had respect for poor Mr Cunningham [D, 177]; Sympathetic human man he is [U, 144]. Он вызывает сострадание из-за своей непутевой жены: ...he had married an unpresentable woman who was an incurable drunkard [D, 177]; And that awful drunkard of a wife of his [U, 144].

Аналогично высокомерие становится главной чертой тенора, пение которого разбудило душу Греты в «Мертвых»: "I'm trying that Mr. D'Arcy to sing. He's full of conceit, I think" [D, 217] (персонализация певца Гретой); Barteil D'Arcy was the tenor, just coming out then. Conceited fellow with his waxedup moustache [U, 231] (размышления Блума о возможной связи певца со своей женой).

3. Схематические повторы, которые трансформируют значение, не меняя внешней формы или меняя ее частично. Они отличаются значительным разнообразием. К ним относятся:

1) повтор выдвигаемой детали, по которой узнается персонаж, как по кепке узнается Ленехан в «Дублинцах» и «Улиссе»: Lenehan's yachting cap on the cadge beyond [U, 219]; A yachting cap was shoved far back from his forehead [D, 52];

2) сложение отдельных деталей путем их накапливания в процессе персонализации: в «Милости Божией» персонализующий компонент "the blood from the injured man's mouth" складывается из "a thin stream of blood", "a dark medal of blood", "his mouth", "the injured man", "the man".

4. Актуализация тезаурусных связей.

В «Милости Божией» шляпа ("his Napoleon", "the great Blackwhite"), атрибут джентльмена, травмируется не меньше ее пострадавшего владельца ("his silk hat" / "deplorable figure" / "injured man" и "buttered silk hat" / "a dinged silk hat"). Та же шляпа, приведенная в порядок, придерживается рукой своего владельца во время посещения проповеди как предмет, который напоминает о регулярности запоев у своего хозяина: His hat, which had been rehabilitated by his wife, rested upon his knees. Once or twice he pulled down his cuffs with one hand while he held the brim of his hat lightly but firmly with the other hand [D, 96].

В приведенном фокусе-эпифании повторяемая деталь актуализуется через тезаурусные связи: "deplorable" антонимичен "rehabilitated", манжеты созвучны наручникам, оковам, которые готовы упасть, лексема "brim" указывает на то, что человек постоянно балансирует на краю пропасти. Обладание потертой шелковой шляпой — это право на определенный образ жизни, что подчеркивается при упоминании мистера Каннингэма, перенесенного из «Милости Божией» в «Улисса»: "his silkhatted head" [U, 130].

Покажем, как схематические повторы участвуют в персонализации Марии из «Глины». В исходной персонализации Мария — крошечная женщина ("a very, very small person") с вытянутыми носом и подбородком ("a very long nose", "a very long chin"), дружелюбная и миролюбивая ("everybody was fond of Maria"; "a veritable peace-maker"). «Крошечность» и «вытянутость лица» являются сквозными в ее персонализации. Например, в «сцене» миниатюрность Марии усилена синонимичными повторами ("minute" / "diminutive" / "nice tidy little body"), а характер удлиненности лица и подбородка уточняется: And Maria laughed again till the tip of the nose nearly met the tip of her chin and till her minute body nearly shook itself asunder... [D, 112]. Затем «крошечность» и «вытянутость» разводятся: крошечность ("tiny head") обобщается в эпифанизации «нежданной встречи», а удлиненность в осложнении «игра в блюдце», то есть непосредственно перед выбором Марией символа смерти.

В «сцене» на лице Марии в первый и последний раз выделяются глаза ("her grey-green eyes sparkled with disappointed shyness"). Простым списком в «сцене» перечисляется скудная одежда Марии — парадная и рабочая юбки, блузка, обувь и старенький дождевик. Единственное сокровище Марии — кошелек с серебристой застежкой, подаренный бывшими воспитанниками до их ссоры, изменившей судьбу женщины. После «нежданной встречи» в трамвае однократно выделяются «ее пальцы», соприкасающиеся с влажным веществом на блюдце.

Ниже приведены этапы персонализации Марии.

Таблица 2.3. Персонализация Марии в авторских сигналах.

Итак, исходную персонализацию Марии можно представить так: крошечная / приятная / разочарованная в романтических помыслах / разобщенная с приемным домом и воспитанниками / бывшая няня / ныне работница прачечной, делящая стол и угол с оступившимися в жизни протестантками.

Основные характеристики Марии статичны. Меняется ее отношение к своей главной способности умиротворять людей. В «подготовке» Мария живет надеждой помирить братьев, ведь ей, как считают все, это до сих пор удавалось. Кроме них у Марии никого нет. Она, по-видимому, давно «в людях» из-за стечения обстоятельств, закрывших ей путь к романтике обручального кольца, свадебного торта и суженого. Ее персонализационный ряд завершается в момент пения. Неудача миротворческой функции лишает Марию последней надежды на возвращение в «приемную» семью. Болезненным румянцем подводится итог ее жизненной неудаче.

5. Смена персонализующих регистров: персонализация в авторской речи преобладает в «Дублинцах» и «Портрете».

6. Личные местоимения, обозначающие «некто» в отдельности и в группе. Различаются личные местоимения, вводящие персонализационный ряд, и анафорические личные местоимения, поддерживающие его. Например, персонализационный ряд священника в «Сестрах» и Эвелин в одноименном тексте открывается личным местоимением.

7. Детерминативы. К ним относятся:

1) притяжательные местоимения;

2) артикль: ...I met the gaze of a pair of bottle-green eyes peering at me from under a twitching forehead [D, 27]

Артиклем выделяется персонализуемый компонент из ряда, в котором повторяются другие детерминативы: His hands were white and small, his frame fragile, his voice was quiet and his manners were refined... The half-moons of his nails came perfect, and when he smiled you caught a glimpse of a row of childish white teeth [D, 76];

3) указательные местоимения: ...a party of four young men... in fact, these four young men were almost hilarious [D, 44];

4) неопределенные местоимения: We banded ourselves together, some boldly, some in jest and some almost in fear... [D, 18];

5) существительные общего значения типа "person", "woman";

6) числительные (в чередовании цифр два и один и расположении персонажей на скамьях в церкви по схеме 2+1+2 в «Милости Божией» С. Греколобнер обнаруживает средневековую нумерологию [Grecolobner 1991: 449]; действительно, в этом тексте чередование цифр 2 и 1 обращает на себя внимание — два предмета туалета, два джентльмена, два старших сына, один из джентльменов, один из сыновей);

7) притяжательная конструкция: Little Chandler's thoughts ever since lunchtime had been of his meeting with Gallaher [D, 76];

8) дублирование, или референциальная экономия: одно и то же переименование указывает на разные персонализации.

В «Милости Божией» два джентльмена, помогающие Кернану придти в чувство, имеют одинаковое обозначение с двумя мужчинами, с которыми он выпивал: Two gentlemen who were in the lavatory at the time... [D, 169]; "There was two gentlemen with him" [D, 169]. Оказывающий помощь бармен (one of the curates carried him up the stairs... [D, 169]), обозначен точно так же, как и бармен, который обслуживал пьяного посетителя (...but one of the curates said he had served the gentleman with a small turn [D, 169]). Размытость референции присуща разным персонализациям, входящим в один антропоцентр, как в приведенном примере (посетители и обслуживающий персонал кабачка).

В эпифанизацию широко включаются детерминативы. В лингвистической литературе они рассматриваются в свете текстовой анафорики и катафорики, отсылки (Verweisung), подхвата (Wiederaufnahme), кореференции, референтности, субституции, прономинализации [Beaugrande 1980: 144—147; Brinker 1985: 14; Longacre 1983: 8; Sowinski 1983: 106—110]. К ним относят разные разряды местоимений, существительные общего значения типа "man", "woman", артикль. Интересно отметить, что, по мнению X. Вайнриха, в современных беллетристических текстах неопределенный артикль маркирует внутренний монолог. В бинарной оппозиции, нейтрализующей данную и новую информацию, определенный артикль указывает на константность информации, а неопределенный артикль — на возможное развертывание новой информации [Weinrich 1976: 193].

По К. Бюлеру, категория лица определяется позицией «я-здесь-сейчас», выражаемой первым и вторым лицом, в то время как третье лицо проецирует их конституируемым третьим. М. Шернер высказывает мысль, что первые два лица следует рассматривать отдельно от третьего [Schemer 1984: 106]. Мы полагаем, что личные местоимения «я» / «ты» / «мы», «мы» / «они» включаются в персонализацию, поскольку выполняют общую с другими детерминативами функцию указания на место лица в антропоцентре.

Участвующие в персонализации детерминативы передают референтное тождество (лицо или группа лиц), смысловое тождество (информация о лице или группе лиц) и функциональное тождество (собственно персонализация). Персонализующий детерминатив регулируется системными альтернативными отношениями, действующими в тексте, мотивация которых лежит во внелингвистической действительности [Beaugrande, Dressler 1981: 196]. В «Дублинцах» идет целенаправленный отбор персонализующих детерминативов. Их выбор зависит от персонализующего регистра.

К персонализующим детерминативам «Дублинцев» относятся:

1) экспликация антропоцентра посредством личных, указательных, притяжательных, неопределенных или возвратных местоимений, артикля, имен существительных общего значения;

2) серийность детерминативов / смена детерминативов;

3) противопоставление разных форм одного детерминатива в одной персонализации;

4) использование одного детерминатива (с возможной сменой его формы) в персонализациях разных лиц.

В указании на лицо серийные личные местоимения выступают скрепами в персонализационном ряду. Личные местоимения могут начинать ряд, как в «Сестрах», «Глине», «Эвелин», «Милости Божией».

Например, в «Эвелин» персонализация начинается личным местоимением, указывающим на главное лицо в антропоцентре: She sat at the window watching the evening invade the avenue [D, 37]. В антропоцентре «дети улицы» ("the children of the avenue") выделяются две группы: семья главного лица ("they", "she and her brothers and sisters") и их соседи ("the Devlins", "the Walters", "the Dunns", "little Keogh the cripple"). Персонализация Эвелин строится серийным личным местоимением (более 70 употреблений в тексте рассказа). В фокусе-эпифании серийное местоимение употребляется вместе с именем собственным из заголовка текста: "she, Eveline" («некто» из совокупности однородных «детей улицы»). Персонализуются семья Эвелин (семейство Хилл) и ее предполагаемая семья в браке. Пересекающиеся переименования сопровождаются общим детерминативом — притяжательным местоимением. Покажем схематически.

Таблица 2.4. Персонализующие элементы в «Эвелин».

Эвелин мыслится как «дитя» улицы, выходец из многодетной семьи. Ее прошлое и настоящее персонализуется понятием "her home", а будущее — "her new home". Эвелин укоренена в родительской семье; их общая персонализация местоимением "they" привяжет Эвелин к обещанию ("her promise", "her duty"). Примечательна смена притяжательного местоимения "her" на "their" в персонализации матери. В матери как связующем звене коренится решимость девушки не оставлять дом.

Персонализации Эвелин и матери пересекаются переименованиями с основным компонентом "life": "her mother's life" и "her life". Жизнь матери преемственна в жизни Эвелин: девушка переносит на себя груз проблем, которые надломили мать. Выйти за пределы очерченной жизни не позволяет ни одно из переименований, относимых к линии "her home".

Эвелин в родительской семье и в собственной, предположительной, с Фрэнком, описывается совпадающими личным местоимением «они» и притяжательным местоимением «их». Она мыслит себя в окружении других людей, чувствует ответственность перед ними. Переименование "their passage" пересекается детерминативом с "their mother" — не моряк, а мать направляет Эвелин в будущее. Отбор одного и того же детерминатива означает принадлежность семье, а не моряку. Отношения с моряком преходящи, а семья — оплот на всю жизнь. Выделяется детерминированная персонализация "her hand" (моряк увлекает Эвелин за собой). Но та же рука ("her hand") вцепится в перила ("her distress"), в бессмысленном взгляде ("her eyes") отразится боль души ("her heart").

Итак, персонализующие детерминативы выделяют Эвелин как «некто» из «подобных некто». Серийные личные и притяжательные местоимения, пересекающихся в персонализациях разных лиц, принадлежащих одной семье, скрепляют антропоцентр «семья» прочными узами.

Таким образом, персонализации в серийных текстах «Дублинцев» обнаруживают общие речевые составляющие: имя собственное как прямая номинация, имя собственное как серийная персонализация, переносимая из «Дублинцев» в «Улисса», схематические повторы, актуализация тезаурусных связей, смена персонализующих регистров, личные местоимения, детерминативы. Персонализующие детерминативы обеспечивают движение в персонализационных рядах.