Неверие. Изгнанничество. Слепота

Джеймс Августин Алоизиус Джойс родился 2 февраля 1882 года в состоятельной ирландской семье в городке Рэтмайне, неподалеку от Дублина. По отцовской линии семья гордилась родством с самим «Освободителем», высоко почитаемым в Ирландии Даниелем О'Коннелом. Родители Джойса как бы олицетворяли две стороны ирландской жизни, ирландского сознания — политику и религию, — и каждый оказал свое влияние на формирование характера старшего сына в их многодетной, как и положено у ирландских католиков, семье.

Джон Джойс был личностью яркой — неплохо образован, очень музыкален. От него Джеймс унаследовал абсолютный слух и прекрасный голос. И если бы Джон Джойс не был таким безалаберным человеком и серьезнее отнесся к данным сына, может быть, мир в лице Джеймса Джойса знал бы не европейски известного писателя, но талантливого певца.

Слух и удивительная память заменили маленькому Джеймсу крайне слабое зрение. Мальчик жадно впитывал бесчисленные рассказы отца. А у того всегда была наготове история, анекдот, шутка. Причем мишенью этих шуток могли быть и английские власти, и авторитет еще более непоколебимый в Ирландии — католическая церковь. Балагур и весельчак, он быстро промотал полученное в наследство состояние. Семья Джойсов вынуждена была постоянно менять квартиру: их выселяли за неплатеж; на улицах Дублина нередко можно было увидеть членов этой семьи во время очередного переселения, несших свой жалкий скарб и семейные портреты.

Но настоящей трагедией в жизни Джона Джойса было даже не разорение семьи, а гибель Чарлза Стюарта Парнелла. Этот знаменитый вождь ирландских националистов был блестящим оратором, обладавшим огромной силой убеждения. В 80-е годы он возглавлял борьбу за гомруль (право на самостоятельное управление страной), и именно с этим деятелем прогрессивная часть ирландской интеллигенции связывала свои надежды. В Ирландии он был «некоронованным королем», героем ирландской молодежи.

Неудивительно, что правительство Гладстона и ирландская католическая церковь, боясь этой силы, как только представилась возможность, жестоко с ним расправились. Не выдержав травли, Парнелл умер 6 октября 1891 года; вместе с ним были погребены на долгие годы и надежды Ирландии на свободу. Для Джойса Парнелл всегда оставался героем. В числе обвинений, которые писатель выставил Ирландии, когда решился покинуть ее, гибель Парнелла занимала важное место. А первым произведением Джойса, написанным в возрасте девяти лет, стало посвященное Парнеллу романтически приподнятое стихотворение «И ты, Хили» («Et Tu, Healey», 1891)¹.

Другим, и не менее важным моментом, чем влияние Джона Джойса, научившего сына уважать героическую историю Ирландии, чтить память ее героев, было воздействие на ум и душу мальчика религиозного воспитания.

Начала католического миропонимания, причем в ирландском варианте, отличающемся крайним догматизмом, Джеймс получил от матери и особенно тетки, женщины образованной, но крайне фанатичной, выполнявшей в семье Джойсов роль гувернантки.

Клонгоуз Вуд колледж, ирландский Итон, куда Джойс поступил в 1888 году, помещался в здании, хранившем память о многих знаменательных событиях. Здесь полвека назад прадед Джойса вручил адрес самому «Освободителю», здесь со стен смотрели портреты ирландских бунтарей, отдавших свою жизнь за независимость родины.

В колледже Джойс очень скоро выдвинулся, став одним из первых учеников. После конфирмации он начинает писать религиозные гимны в честь Девы Марии, становится алтарным мальчиком. В это лее время Джойс знакомится с церковными обрядами. Величие церкви всегда производило на него очень большое впечатление, однако унаследованный от отца насмешливый нрав дал себя знать даже в эти годы: маленький Джойс изводил своих преподавателей каверзными вопросами.

Но и Клонгоуз Вуд колледж, и гораздо менее престижная школа Христианских братьев, куда после очередного финансового краха в 1891 году Джон Джойс был вынужден отдать сына, и пользующийся громкой славой Бельведерский колледж, и Университетский колледж, где позже учился Джойс, — все это были католические учебные заведения.

То, что заложила в сознание и душу Джойса тетка, миссис Данте Конвей, развили педагоги гораздо более опытные, умные и изощренные, — иезуиты. Перед ними стояла трудная задача — обуздать романтический темперамент мальчика, втиснуть его в строгие рамки схоластики. Именно тогда формируется вкус Джойса к «священному красноречию и нравственной интроспекции»². Он начинает писать религиозные гимны, рьяно штудирует труды отцов церкви, проявляя поразительную настойчивость в овладении богословием. Ему предлагают принять сан, и он серьезно готовится к посвящению.

Но в душе начинают зреть сомнения. Жизнелюбие, унаследованное от отца, вступало в непримиримый конфликт с религиозными догмами. Нужно было изгнать из своих помыслов все плотское, материальное — а его, будущего художника, манила жизнь. Веру поколебали и произведения Мередита, Гарди, Шоу, которые втайне от своих наставников жадно читал шестнадцатилетний Джойс.

Между 1897-м и 1898 годами, как раз перед окончанием Бельведерского колледжа, Джойс теряет веру³. Его отход от католицизма был совсем не таким шумным, как это описано в «Портрете художника в юности». Он не бросил в лицо своим близким и учителям дерзкое отречение сатаны — «Не служу!», но мучительно переживал крушение веры наедине с собой.

Джойс перестал молиться Богу, но его менталитет надолго сохранил следы иезуитского воспитания и самый дух схоластического мышления. В своих произведениях он жестоко высмеял ирландскую католическую Церковь, создал гротескные образы ее служителей, изобразил социальную и психологическую драму юноши, получившего католическое образование. Он всячески пытался сбросить этот груз. Но в его поведении, нарочито крикливом, было немало позы. Он долго отказывался официально оформить свой брак, считая, что это было бы уступкой католической морали. Однако душевную болезнь дочери Лючии воспринимал, как наказание за грехи.

Религией Джойса стало его искусство, которому он служил и поклонялся так же истово, как прежде Богу. И потому все творчество Джойса — это творчество писателя-иконоборца, попа-расстриги, всю жизнь последовательно доказывавшего самому себе и окружающим независимость своего мышления, свободу от любых догм, в том числе и религиозных. Эта нарочитость бросалась в глаза в поведении. К тому же унаследованная от наставников сугубо схоластическая forma mentis — привычка к упорядоченному умствованию, «доказательствам от противного» и стилистически отточенный парадоксализм — неожиданным образом влияла и на творчество, что отмечали в Джойсе многие исследователи. В конце жизни, когда Джойс смог трезво оценить свое отношение к католицизму и понять то влияние, которое он на него действительно оказал, он заметил своему другу и биографу Фрэнку Баджену: «Вы называете меня католиком. И все же точнее и правильнее называть меня иезуитом»⁴.

В университетские годы (1898—1902) Джойс мучительно ищет себя. Много, но довольно беспорядочно читает. Мало внимания уделяет учебной программе, но зато посещает литературные собрания, выступает с докладами, пишет первые статьи, стихи, прозаические наброски.

Окончив университет, Джойс решает изучать медицину. Но это не интерес к врачеванию, а стремление расширить жизненный опыт и с необычной стороны приблизиться к литературе: «...писатель, который взял на себя в качестве пациента Ирландию... должен быть еще и врачом...»⁵. С этой целью он поступает сначала в школу св. Цецилии, а затем, уверив своих близких, что более основательное медицинское образование можно получить только в Париже, едет в эту Мекку современного искусства.

Существование в Париже, хотя и увлекательное интеллектуально (Джойс, конечно же, сразу же бросает медицину, зато не вылезает из библиотек), оказывается весьма напряженным из-за отсутствия средств. «По большей части, — пишет он домой 22 февраля 1903 года, — я здесь еле свожу концы с концами». Но очень скоро Джойс возвращается в Ирландию, получив телеграмму о болезни матери.

Последовавший за смертью матери год Джойс провел в Ирландии — учительствовал в школе, тяготясь собой и обстановкой в доме, где медленно спивался отец, а братья и сестры слонялись без дела.

16 июня 1904 года на ступенях дублинского отеля Шелбурн Джойс встретил Нору Барнакль, которая позже стала его женой. Трудно представить более странную пару: блестяще образованный интеллектуал, выпускник университета и дочь провинциального кондитера. «До моего искусства ей нет дела»⁶, — говорил Джойс. «Вы не можете себе представить, что означало для меня оказаться брошенной в жизнь этого человека»⁷, — признавалась Нора.

Друзья убеждали Джойса, что Нора ему не подходит, что она — обыкновенная ирландская мещаночка, но он верил в ее «необыкновенную душу».

Вероятно, Джойс не ошибся. Нора соответствовала его идеалу женщины: «Я ненавижу интеллектуальных женщин»⁸, — как-то заметил он. Она не любила ложь и неискренность, что глубоко роднило ее с мужем, и, судя по всему, привлекала его своей природной непосредственностью. Брак их был оформлен лишь четверть века спустя, но Нора родила Джойсу двух детей и на протяжении всей жизни сопровождала его всюду, терпеливо снося его причуды, эксцентричные выходки, измены и необузданную ревность. И вовсе не случайно в романе «Улисс» Джойс увековечил день их встречи — 16 июня.

Но все это было позже, а тогда, в 1904 году, почти сразу после знакомства с Норой, Джойс решает покинуть Ирландию. Не находя понимания в семье («Нас было семнадцать, — пишет он Норе в 1904. — Мои братья и сестры ничего для меня не значат. Только один из них меня понимает»⁹), не будучи в состоянии разрешить противоречия — социальные, религиозные, бытовые, — Джойс счел за лучшее для себя разрубить этот узел, покинув родину, и позвал Нору с собой: «Мне кажется, что я веду борьбу за тебя со всеми социальными и религиозными силами Ирландии и что я могу положиться только на себя. Жить в Ирландии невозможно: здесь нет естественных человеческих чувств, нет честности. Люди живут под одной крышей, но на самом деле — они чужие друг другу...»¹⁰Он стал добровольным изгнанником и обрек себя на длинное, растянувшееся на тридцать семь лет, полное трудностей и лишений скитание по Европе. Жил в Париже, Цюрихе, Поле, Триесте, Риме. Зарабатывал на жизнь преподаванием английского языка, работал клерком в банке.

В 1905 году, когда он живет в Триесте, на севере Италии, у него рождается сын Джорджо. Там же в 1906 году происходит его знакомство с Этторе Шмицем — будущим знаменитым итальянским писателем Итало Звево. Джойс видит в нем родственную душу и в дальнейшем немало способствует признанию его творчества в писательской среде.

Разнообразные занятия, которыми Джойс зарабатывает на содержание семьи, ни на миг не отвлекают его от литературной работы — в голове роятся замыслы, многие из которых он осуществляет в этот период. Он заканчивает сборник «Дублинцы» и начинает переговоры об их публикации с издателем Грантом Ричардсом. Пишет роман «Стивен-герой», который впоследствии перерабатывает в «Портрет художника в юности». Из Рима, где часто бывает, он пишет 13 ноября 1907 года брату Станиславу: «Я подумываю о том, чтобы начать "Улисса", но пока у меня слишком много забот»¹¹. Долгое время он не продвигается дальше названия. Зато в том же 1907 году Джойс публикует поэтический сборник «Камерная музыка». 26 июля того же года в Триесте рождается его дочь Лючия.

В 1907—1908 годах Джойс влюбляется в одну из своих учениц — Амалию Поппер, которая, по утверждению Ричарда Эллмана, позже станет прототипом героини «Джакомо Джойса», произведения, написанного, по всей вероятности, в 1914 году и опубликованного лишь в 1968-м.

Работал он медленно, не признавал никакой спешки, продолжал править рукописи даже в гранках, не шел ни на какие уступки издателям, требовавшим от него купюр и изменений текста. Издатели понимали, что его произведения ярки и самобытны, но боялись смелости Джойса: силы его обличения, дерзости литературного эксперимента.

Джойс же отдавал творчеству всю свою энергию. Филипп Супо, близко знавший Джойса, позднее писал об этом так: «Джойс как никто другой... посвятил свою жизнь творчеству <...>. С вынужденным смирением — чему я был свидетелем — он выбирал это ежесекундное рабство, рабство души и тела, подчинявшее его целиком. Я видел <...>, как он мучился в поисках слова, как, внутренне бунтуя, создавал окружение для своих персонажей, заставлял их действовать так, как он хотел, обращался к музыке, заимствуя в ней самые заветные мечты, самые пронзительные галлюцинации, а затем бессильно откидывался на диван и вслушивался в готовое родиться, готовое вот-вот расцвести новое слово. Затем в течение примерно часа... длилась тишина, изредка прерываемая взрывами его детского смеха. Вечером он тщетно пытался спастись бегством — брал такси, или мчался к кому-нибудь из друзей, или заставлял себя читать словари, а с приходом ночи после небольшой передышки вновь возвращался домой. <...> С моей точки зрения, в человеческом плане этот опыт уникален»¹².

Чрезмерное напряжение сказывается на здоровье. Подводит самое слабое место — зрение. Джойсу делают первую операцию на глазах, а в общей сложности их будет двенадцать, так что к концу жизни он почти ослеп.

Но постепенно упорство Джойса вознаграждается. В 1917 году выходит «Портрет художника в юности», в 1918 году в печати появляется его единственная драма «Изгнанники», написанная под прямым влиянием Генрика Ибсена, тогда же американское обозрение «Литтл Ривью» начинает печатать отдельные эпизоды «Улисса» (всего вышло 23 выпуска).

К 1918—1919 годам относится загадочная связь Джойса с Мартой Флейшман и переписка с ней, от которой осталось лишь 4 письма: «Мне 35 лет. Столько же было Шекспиру, когда он испытал мучительную страсть к "смуглой леди". В этом возрасте Данте вошел в темную пору своего существования»¹³, — пишет Джойс в декабре 1918 года.

Не следует забывать, что все это происходит на фоне Первой мировой войны, разразившейся в Европе. Джойс вынужденно покидает насиженные места, ненадолго переселяясь с семьей в разные города, избегая мест прямых столкновений враждующих армий. В октябре 1919 года он возвращается в любимый Триест, откуда пишет Дж. Б. Пинкеру: «...часть моего дома была уничтожена воздушными бомбардировками, мебель вынесли, вещи разокрали <...>, к тому же найти квартиру здесь сейчас почти невозможно»¹⁴. Бытовая неустроенность продолжается и неимоверно его раздражает: «Писать "Улисса" — тяжелейшая работа, а тут еще все эти дополнительные осложнения. Перспектива через месяц опять давать уроки меня чрезвычайно угнетает»¹⁵, — пишет он 3 января 1920 года Фрэнку Баджену.

В 1920 году Джойс обустраивается в Париже и находит, наконец, тихую гавань на довольно длительный период. Там он не только заканчивает «Улисса», но и сводит знакомство с цветом западной интеллектуальной элиты того времени — Полем Валери, Луи Арагоном, Филиппом Супо, Эзрой Паундом, Адриенной Монье, Валери Ларбо.

Слава пришла в 1922 году, когда влиятельная парижская меценатка Сильвия Бич, поддерживавшая талантливых и оригинальных писателей, издала «Улисса» тиражом в 1000 экземпляров. 11 февраля Джойс с гордостью пишет: «"Улисс" появился на свет 2 февраля, в день моего рождения». Он придавал этому совпадению особое значение¹⁶.

Джойс сразу же стал мэтром, благословения которого искали начинающие писатели. Но слава шла рука об руку со скандалом: «Улисс» был тут же запрещен и в Англии, и в Америке¹⁷. Только в начале 60-х годов в этих странах он был издан неограниченным тиражом и без купюр. Ирландия стала последней из англоязычных стран, которая разрешила продажу «Улисса». Нет ли в этом трагического парадокса? Ведь автор этого романа, менявший место своего жительства почти каждый год, добровольный изгнанник, в душе оставался ирландцем, превратившим свои произведения в энциклопедию ирландской жизни.

В 1923 году Джойс начинает новый большой роман, который пишет вплоть до конца жизни — «Поминки по Финнегану». Помимо работы над этим загадочным произведением он постоянно занят новой бедой, свалившейся на семью. В 1932 году у его дочери Лючии впервые проявляется депрессия¹⁸, и ее определяют в одну из психиатрических клиник в Цюрихе, куда со временем переселяется Джойс с домочадцами, чтобы быть поблизости.

В мае 1939 года «Поминки по Финнегану» выходят в Англии и в Америке.

Когда разражается Вторая мировая война, Джойсы начинают новую серию переселений — они движутся вслед за клиникой, в которой лечится Лючия: сначала в Иври, затем в Ла Боль, куда ее эвакуируют, затем в городок Сен-Жеран-ле-Пюи вблизи Виши. В декабре 1940 года после долгих переговоров семья Джойсов получает, наконец, разрешение на въезд в нейтральную Швейцарию. Но почти сразу по прибытии туда 13 января 1941 года Джойс неожиданно умирает от прободения язвы желудка в одной из клиник Цюриха.

На похоронах Джойса Нора Барнакль отказала католическому священнику, который хотел отслужить заупокойную мессу по мужу. «Это будет предательством», — сказала она.

На могилу Джойса возложили венок из зеленых веток, в который была вплетена лира — символ Ирландии.

Мы далеки от того, чтобы усматривать прямое соответствие между жизнью Джойса и его творчеством. Однако в его биографии можно выделить три существенные доминанты, которые, как мы полагаем, оказали влияние на формирование его творческой манеры.

Во-первых, это глубокий мировоззренческий кризис, который Джойс испытал в юности. Воспитанный в иезуитских учебных заведениях, отличавшихся строгими нравами, он готовился стать священником, но когда необходимо было сделать окончательный выбор — принять сан, открывавший путь к блестящей карьере, — радикально переосмыслил свое отношение к религии.

Находясь вблизи алтаря долгие годы детства и юности, Джойс не мог не замечать фальши того института, который представляла собой католическая церковь Ирландии, — лицемерия и равнодушия священников, застойного характера церковной жизни. Его же необычайно влекли свобода и желание реализовать себя, проявить в чем-то новом и необычном. Религиозное служение не давало таких возможностей. Джойс понял, что его истинное призвание находится в иной сфере, и вера, которая столь долго составляла стержень его устремлений, дала трещину. Трещина очень быстро переросла в пропасть. Отринув все запреты, ранее налагавшиеся на него, Джойс нарочито демонстративно выпустил на свободу свое материальное естество. Вместе с братом Станиславом они настолько переусердствовали в новом рвении, что на просьбу умирающей матери о молитве и исповеди ответили отказом. Джойс «поставил свою вновь обретенную духовную свободу выше последней просьбы, последнего утешения матери»¹⁹. Всю оставшуюся жизнь он нес в себе раскаяние за этот поступок, и вместе с тем продолжал отвергать общественные устои, видя их лицемерие и условность. Потеряв Бога, Джойс обрел ясное и пронзительное видение, позволившее ему трезво всмотреться в себя и в окружающий мир.

Формированию особой восприимчивости Джойса способствовал также и врожденный недуг — слабое зрение. Но, как бы предвидя это, природа наградила Джойса абсолютным слухом — музыкальным и лингвистическим. Он с детства «слышал» внутренний язык каждой вещи. Мир Джойса — это прежде всего и преимущественно мир звуков, шумов, музыки природы и человеческих голосов. Если зрительные образы для него скорее умозрительны, связаны с рациональным началом, поскольку для того, чтобы «разглядеть», ему приходилось делать значительные усилия, то образы звуковые были для него столь органичны, что напрямую взаимодействовали с подсознанием и эмоциональной сферой, где легко сопрягаются интуитивные смыслы и рождаются аллюзии.

То, что Джойс был способен мыслить звуком, несомненно, повлияло на его лингвистический дар: он легко усваивал языки, говорил на пятнадцати, ощущал пленительный звуковой рисунок каждого, совершенно естественно «слышал» этимологию каждого слова, и это наполняло его существование неизъяснимым блаженством. Используя выражение Урсулы Ле Гуин, можно сказать, что Джойс обладал уникальным даром слышать «истинную речь», а также врожденной и усиленной постоянными занятиями «языковой компетенцией», которой наделены в этом мире только маленькие дети, когда учатся говорить, и редкие лингвистические гении.

Не столь уникальным, но не менее значимым в жизни Джойса обстоятельством оказалось то, что он рано покинул родину и две трети жизни прожил в разных странах, нигде не обретая корней. Именно в Европе он получил работу и признание, тогда как родная Ирландия была столь консервативна, что стала едва ли не последней страной, реабилитировавшей «Улисса», да и то лишь спустя много лет после смерти его создателя, так что, подобно Гамлету, Джойс мог бы назвать свое отечество «тюрьмой». Как бы то ни было, Джойс стал настоящим гражданином мира, перекати-полем, существовавшим в том пространстве между государствами, которое позволяло ему с одинаковой легкостью воспринимать обычаи различных стран и столь же легко отстраняться от любой национальной ограниченности.

Таким образом, Неверие, Слепота и Изгнанничество породили довольно редкий сплав, то пограничное, насмешливое и углубленное в себя духовное состояние, которое легко оперирует разными измерениями — физическим, ментальным и чувственным, которое находит себя на грани миров, лишь соприкасающихся краями, ни одному из них не принадлежа безраздельно.

Именно этот духовный сплав в муках и наслаждении на протяжении всей творческой жизни Джойса рождал его собственную «Человеческую комедию», составными частями которой стали все его главные произведения: «Дублинцы», «Портрет художника в юности», «Улисс» и «Поминки по Финнегану».

Примечания

1. Тим Хили — друг и соратник Парнелла, подло выдавший его английским властям. Название стихотворения перекликается с известными словами Цезаря, обращенными к предавшему его Бруту: «И ты, Брут!»

2. Эко У. Поэтики Джойса. — СПб.: symposium, 2003. — С. 29.

3. «Шесть лет назад я порвал с католической церковью, которую возненавидел до глубины души. Исходя из своих внутренних побуждений, я счел невозможным оставаться в ней. Еще будучи студентом, я тайно воевал с ней, отказываясь принять то положение в обществе, которое она мне сулила. Тем самым я обрек себя на нищенское существование, зато не уронил себя в собственных глазах», — писал об этом Джойс Норе Барнакль в 1904 году. — См.: Джойс Д. Дублинцы; Портрет художника в юности; Стихотворения; Изгнанники; Статьи и письма. — М.: НФ «Пушкинская библиотека», 2004. — С. 677—678.

4. Interview with Frank Budgen // Ellmann R. James Joyce. — N.Y., 1959. — P. 27.

5. Ellmann R. James Joyce. — P. 101.

6. Ellmann R. James Joyce. — P. 194.

7. Ibid. — P. 165.

8. Ibid. — P. 195.

9. Power A. Entretiens avec James Joyce suivis de Souvenir de James Joyce par P. Soupault. — P.: Pierre Belfond, 1979. — P. 211.

10. Ellmann R. James Joyce. — P. 169.

11. Power A. Entretiens avec James Joyce... — P. 212.

12. Ibid. — Р. 164, 166.

13. Ibid. — Р. 214.

14. Ibid.

15. Ibid.

16. Даты действительно играли для Джойса исключительно важную роль. Так, день первого свидания с Норой Барнакль — 16 июня 1904 года — был, как мы уже отмечали, увековечен в «Улиссе», день окончания работы над «Улиссом», 30 октября 1921 года, по утверждению Джойса, совпал с днем рождения Эзры Паунда. На 2 февраля 1939 года приходится выход «Поминок по Финнегану» в Лондоне и Нью-Йорке.

17. «Улисс» был запрещен в Америке еще в 1921 году, когда печатался в журнале «Литтл Ривью», в результате судебного процесса, возбужденного Обществом по искоренению порока по обвинению в непристойности. Запрет существовал вплоть до 1933 года, когда его отменил судья Джон Вулси. В Великобритании цензурный запрет на «Улисса» действовал с 1922-го по 1936 год.

18. По некоторым данным болезнь Лючии Джойс (1907—1982) развилась в результате безответной любви к будущему драматургу Сэмюэлю Беккету, в то время жившему в Париже и помогавшему Джойсу в качестве секретаря. Впоследствии в Ирландии по аналогии с днем Джойса (Bloom's Day) с 1998 года стал отмечаться и «День Лючии» (Lucia Day) с целью привлечь внимание общественности к проблемам больных шизофренией.

19. Набоков В. Лекции по зарубежной литературе. — М.: Издательство «Независимая газета», 2000. — С. 367—494.