|
С.М. Эйзенштейн. Из книги «Метод»1Год зарождения мыслей об «интеллектуальном кино» — одновременно же год знакомства моего с «Улиссом» Джойса. Сперва по краткому проспекту для подписки на издание немецкого перевода. Уже один этот проспект кружит мне голову. Вскоре (в юбилейные дни 1927 года) я наталкиваюсь на единственный в Москве английский экземпляр «Улисса». А после первой поездки советской делегации в Женеву становлюсь самостоятельным владельцем собственного экземпляра книги2. Чем пленителен «Улисс»? Неподражаемой чувственностью эффектов текста (во много превосходящей животно чувственную же прелесть любимого мной Золя). И тем «а-синтаксизмом» его письма, подслушанного из основ внутренней речи, которой говорит по-особенному каждый из нас и положить которую в основу метода литературного письма догадывается лишь литературный гений Джойса. В общем, в языковой кухне литературы Джойс занимается тем же, чем я брежу в отношении лабораторных изысканий в области киноязыка. Джойс имел предшественников. Он сам их называет: Достоевского — по содержанию внутренних монологов и Эдуарда Дюжардена — по технике и манере писания посредством строя, свойственного внутренней речи («Les Lauriers sont coupés», 1887)3. Это тот самый Дюжарден, который рисуется на одном из самых роскошных плакатов Тулуз-Лотрека «Le divan Japonais» (1892 года), рекламировавшего это популярное увеселительное заведение. В центре его — черным силуэтом танцовщица Джейн Эврил (Jane Avril) в партикулярном платье; налево в углу без головы, отрезанной верхним краем плаката, но тем не менее безошибочно узнаваемая — звезда «Дивана Жапонэ» — Иветт Гильбер за исполнением песенки. Два грифа контрабасов. Рюмка. И в правом углу — белокурый денди в цилиндре. С моноклем. Шелковистая бородка сливается с пестрым галстуком. Лихой излом закругленной ручки трости любовно поглаживает чувственные губы, глаза безразличны к Иветте, но пристально прикованы к нижней части стана мисс Эврил. Примерно таким же, только без налета иронии, он выглядит на чьем-то офорте 1888 года, спустя год после выхода первого издания его книги. Так фигура Дюжардена причудливым образом объединяет пионерскую работу в области внутреннего монолога с двумя персонажами, которых мне прежде всего хочется встретить в Париже. Джеймсом Джойсом и... Иветтой Гильбер! <...> Встретиться с Иветтой Гильбер — это прикоснуться к самой прелестной поре Парижа... Мы встретились. Но описание этой чудесной, колоритной встречи уж никак не лезет в эту статью. Отложим ее до другого раза. Встречаюсь и с Джойсом. Его уже нет в живых. И мне уже не побороть новой встречей печальных деталей прощания с ним. Прощаясь со мной в узеньком коридоре-прихожей своей светленькой квартирки (как сейчас помню полосатые обои коридорчика, белые матовые вперемежку с белыми блестящими), прощаясь со мной, этот высокий и слегка сутулый человек почти без фаса — настолько резко отчетлив его профиль красноватой кожи и огненных с густой проседью волос — почему-то странно размахивает руками и шарит по воздуху. Удивленно спрашиваю его, в чем дело. «Но у вас ведь где-то должно быть пальто...», — отвечает Джойс и шарит по стенам. И только сейчас я соображаю, до какой же степени слабо зрение в отношении окружающего мира этого почти слепого человека, чья внешняя слепота, вероятно, обусловила ту особенную пронзительность внутреннего видения, с которой описана внутренняя жизнь в «Улиссе» (и «Молодости автора»)4 удивительным методом внутренней речи. Мне становится безумно неловко. Ведь только что он с жаром просил меня непременно показать ему мои фильмы, заинтересовавшись экспериментами из области киноязыка, которыми я занимаюсь на экране (совершенно так же, как увлекают меня родственные его искания в литературе). Только что он надписал мне экземпляр «Улисса». Только приехав домой и раскрыв обложку книги, я вижу на первой странице эти почти непрочитываемые знаки и дату (30 ноября 1929), явно начертанные по памяти (не потому ли он ушел с экземпляром в соседнюю комнату, где он очень долго провозился над тремя словами посвящения, из которых два ушло на имя и фамилию, а третье на город — Париж!). Итак я сам, как слепец, провел почти весь вечер с почти слепым человеком, не видя, не ощущая и не замечая этого! <...> ...Из неловкости моего положения нас выводит наш третий собеседник. Это какой-то подозрительный русский с лакейской физиономией. Вероятно, эмигрант. А может быть, еще к тому же и шпик. Из его рук как-то естественно надевать пальто! Джойс нанял его, чтобы изучать... русский язык5. Следующее за «Улиссом» произведение в языковом отношении отразит рождение из общего хаоса отдельных языков и будет написано сплавом недифференцированной языковой стихии. В этом сплаве нужен и русский язык. Само же произведение это — «Work in Progress», и фрагмент его («Анна Ливия Плюрабель») мне читает ровный голос Джойса6. «Но Джойс ведь слепой?» — скажет в этом месте внимательная и благосклонная читательница, именно читательница; читательница и только читательница обратит на это внимание. Успокойтесь, читательница. Я сказал: «голос Джойса», а не «Джойс». И читает этот голос... с пластинки патефона, который заводит Джойс. «Анна Ливия Плюрабель» недавно вышла крошечной книжечкой отдельным изданием7. Фрагмент этого фрагмента будущей вещи Джойс «наговорил» на пластинку. И я слежу за произносимым текстом по громадному метровому листу, заполненному гигантскими строками гигантских букв. Это те таблицы увеличенных миниатюрных страниц книжечки, по которым Джойс с трудом подкреплял свою память, наговаривая диск. Преувеличенность размеров миниатюрной странички миниатюрной книжечки-фрагмента! Как это в образе автора. Как это в строе той лупы, с которой он проходит по микроскопическим извилинам тайн литературного письма. Как это символично для путей его странствования по извивам внутреннего движения эмоций и внутреннего строя внутренней речи! Нового встреча вносит немного. Разве что такой же элемент непосредственной осязательности, какую я приобрел позднее в Мексике по вопросам антропологии. И, может быть, еще сведения о том, что Джойс очень любил кино и даже когда-то занимался кинопрокатом, временно владея в Швейцарии маленьким кинотеатром8... [1940—1948]
Примечания1. Первоначально этот фрагмент был включен в «Автобиографические записки», озаглавленные так публикаторами (№ 245). При подготовке к изданию воспоминаний С.М. Эйзенштейна (№ 715—716) и незавершенной книги «Метод» обнаружилось, что многие заметки автобиографического, мемуарного, дневникового характера, включая и приведенную здесь, были своеобразными заготовками именно для этой книги. 2. Книгу привезла Эйзенштейну в 1928 г. Айви Литвинова (урожденная Лоу), английская писательница, жена заместителя наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова, сопровождавшая его на конгрессе Лиги наций в Женеве. 3. Высказывания Джойса о Достоевском содержатся в его беседах 1920-х гг. с художником Артуром Пауэром (Power A. Conversations with James Joyce. London: Millingoton, 1974). На русском языке приведены в публикации и переводе Д.М. Урнова (№ 32). Дюжарден, Эдуард (1861—1949) — французский прозаик, поэт, драматург, попытавшийся в романе «Лавры срезаны» (другие переводы — «Лавры сорваны», «Срезанные лавры») воспроизвести «поток сознания». 4. Роман «Портрет художника в юности». 5. Речь, вероятнее всего, идет об Алексе Понизовском (1901—1944). Он был братом Люси Леон и зятем Поля Леона, русских, поддерживавших с Джойсом самые близкие отношения (см. о них примечание 4 к письму и дневнику К.А. Сомова). Понизовский учился с В.В. Набоковым в Кембридже и дружил с сыном Джойса Джорджем. Занятия русским языком с Джойсом начались в конце 1927 г. или в начале 1928 г. В 1932 г. Понизовский был недолгое время помолвлен с психически больной дочерью Джойса Лючией. После одного из приступов Лючия впала в кататонический транс и ее увезли в психиатрическую больницу. Понизовский расторг помолвку (как до него С. Беккет), отношения с Джойсами временно осложнились, но не прервались. В годы войны находился на не оккупированной немцами территории Франции и организовал канал, по которому проживавшей в Цюрихе после смерти мужа Норе Джойс удалось вернуть часть имущества, продававшегося с аукциона их парижским домовладельцем. Пребывание в свободной зоне не спасло Понизовского от гибели в концентрационном лагере. 6. Под названием «Work in Progress» (переводилось у нас как «Работа движется», «Работа на ходу», «Вещь в работе») в авангардистском журнале «transition» печатался частями роман «Поминки по Финнегану». 7. Самая знаменитая часть романа была опубликована в 1928 г. нью-йоркским издательством «Crosby Gaige». 8. В конце 1909 г. Джойс открыл в Дублине на деньги триестских коммерсантов первый в Ирландии кинотеатр «Волта», но просуществовал он недолго. Впоследствии владел небольшими кинозалами в Триесте и Цюрихе.
|
© 2024 «Джеймс Джойс» | Главная Обратная связь |