1.4. Непрерывность versus дискретность в языке и мышлении

И.К. Архипов описывает реальный мир термином intermittence, образованным от французского прилагательного intermittent, означающим «дискретный» и одновременно «перемежающийся». «В рамках этой системы сознание функционирует перемежающимися вспышками, поэтому оно всегда «сознание о...» (Архипов, 2000: 39); и далее «Мысли и, соответственно, значения никогда не предметы, но процессы, а еще точнее, состояния сознания, а состояния, естественно, каждое мгновение приходят и уходят из фокуса активного сознания» (Архипов, 2000: 47).

Континуальный характер мышления подчеркивается в целом ряде интересных и важных в теоретическом плане исследований: «Язык, мышление и действие развиваются в сложной взаимосвязи... Отношение мысли к слову не вещь, а процесс, непрекращающееся движение от мысли к слову и от слова к мысли» (Стоуне, 1984: 109). Или: «мышление заполняет все интервалы своих полаганий абсолютно непрерывным полем мышления, так что оно порождает не только разные «нечто», но и этот непрерывный «фон», на котором вырисовываются эти «нечто». Мышление как отражение бытия есть абсолютный континуум полаганий чего-либо в его определенности» (Лосев, 1998: 147).

В.В. Налимов приводит ряд аргументов в пользу континуальной природы мышления: медитация, психические состояния, культивируемые дзен-буддизмом, синэстетические переживания, изменения сознания, возникающие под влиянием гипноза, галлюциногенов и других фармакологических агентов и пр. (Налимов, 1978: 289—291). Все это особые, аномальные состояния, близкие в одних случаях к аутогипнозу, в других — к феноменам психопатологического порядка.

Значительно более веские доводы в пользу идеи континуальности получены в результате изучения динамики смыслов. Внутренний полисемантизм и динамика «чистых» смыслов проявляется, по наблюдениям Ф.В. Бассина, «во «внезапных» решениях, возникающих после переключения осознаваемой мыслительной деятельности на другую тему; в неоднократно подвергающейся изучению в клинике шизофрении (Б.В. Зейгарник и др.) причудливости, множественности, разнообразия, «странности» смысловых связей (легкое увязывание всего со всем, феномен так называемой «смысловой опухоли»), как бы высвобождаемых, демаскируемых в условиях распада нормально вербализуемой мыслительной деятельности; в оправданности применяемой иногда очень своеобразной методики т.н. «мозгового штурма», при которой нахождение оригинальных решений обсуждаемой проблемы достигается путем генезиса множества «недодуманных до конца», не оречевленных полностью, проектов решения и т.п.» (Бассин, 1978: 741).

Анализируя условия обычной речемыслительной деятельности человека, Л.C. Выготский высказал глубокую мысль о «бытии» того, что остается невербализованным объективно, о форме существования внутренней речи, подчеркнув ее непрекращающийся динамизм, невозможность для нее существовать в неподвижности, ибо она «всегда стремится соединить что-то с чем-то, имеет движение, сечение, развертывание, устанавливает отношения между чем-то и чем-то, одним словом выполняет какую-то функцию, решает какую-то задачу» (Выготский, 1982: 311).

В связи с этим применительно к лингвистике под континуальностью понимают «непрерывность, незаметность, не поддающуюся точному математическому исчислению плавность незаметных ступеней переходов от одного значения к другому» (Лыкова, 1999: 55).

Размытое, расплывчатое, но динамичное, плодоносящее «поле смыслов» (термин В.В. Налимова) сменяется по мере постепенной вербализации мысли совокупностью дискретных значений: «Реальная действительность, бесконечная в своем разнообразии, отражается в сознании человека в виде континуума и вербализуется в языке, единицы которого всегда дискретны» (Шехтман, 1987: 122).

Преломление реального мира в сознании субъекта и фиксирование его в языке в виде субъектно (и этнически) ориентированных понятий, представлений, образов, концептов и моделей подчеркивается целым рядом современных гносеологических и когнитивных исследований (теория прототипов и категориальная семантика Э. Рош, теория концептуальной метафоры и структурирования непредметного мира Дж. Лакоффа — М. Джонсона, теория этнокультурной семантики ключевых культурных концептов А. Вежбицкой, теория структурирования пространства и фонообразования Л. Талми, «ролевая» когнитивная грамматика Р. Лангакера, «грамматика конструкций» Ч. Филлмора, теория языковой лабильности предметных имен Е.В. Рахилиной, наивная телеология И.Б. Левонтиной и мн. др.). Так, например, по Р. Лангакеру, грамматика языка есть не что иное как «структурированный инвентарь конвенциональных языковых знаков» (Langacker, 1987: 57 и сл.).

Это положение перекликается с идеями античных авторов. Древнегреческий философ Зенон Элейский (Zenon Eléatés) (ок. 490—430 до н.э., Элея, Юж. Италия) в важнейшей из своих апорий (греч. а-отрицательная частица, poros — выход, aporia — безвыходное положение, затруднение, недоумение) «Летящая стрела покоится» описывает путь движения стрелы из суммы точек покоя, придерживаясь мнения, что именно прерывность, множественность движения характеризуют картину мира, как она воспринимается чувствами (Богомолов, 1923).

Изучая теорию познания по трудам позднейших буддистов, Ф.И. Щербацкий сравнивал точку зрения Г. Бергсона (Bergson), согласно которой наш познавательный аппарат восстанавливает движение из мгновенных остановленных снимков, как кино, со взглядами буддийских логиков, которым «мир представляется ... в виде чего-то похожего на кинематографическую картину» (Щербацкий, 1909: 74).

Единство прерывности и непрерывности, актуализируемое в движении, подчеркивается в следующих словах Л.Н. Толстого: «Для человеческого ума непонятна непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения» (Толстой, 1953: 271). Вспомним также, какую роль в физике XX века сыграло открытие М. Планком того факта, что свет, представляющийся непрерывным потоком, на самом деле излучается дискретными квантами, огромное множество которых, а также особенности нашего восприятия, и создают представление о потоке.

Недавно появившиеся многочисленные обзоры когнитивных концепций с подробной и обширной библиографией (Сергеев, 1987; Роль, 1988; Kirkeby, 1994; Cienki, 1995; Ungerer, 1996; Кубрякова, 1991, 1996; Звегинцев, 1996; Ченки, 1997; Рахилина, 1998; Crane, 1999) вскрывают антропоцентричность языка, т.е. связь знаний, заложенных в языке, с субъектом восприятия, познания, мышления, поведения и практической деятельности: «Антропологический подход к изучению языка включает определение того, как человек влияет на язык и как язык влияет на человека, его мышление, культуру» (Роль, 1988: 10), «В обход человека язык изучать нельзя» (Звегинцев, 1996: 29).

В связи с этим следует заметить, что «между естественной дискретностью мира и ее отражением в языке нет полного тождества, но между ними необходимо существует соответствие, без которого язык не мог бы выполнить своего коммуникативного назначения» (Тондл, 1975: 343).