Картинка

— Какая пара! — шептали все вокруг.

— Не то, что ты, — дергали женщины своих спутников за полы пиджаков.

— Учись...

Да. Они были прекрасной парой.

Влюбленные взгляды, которыми они одаривали друг друга, довершали крупными мазками картину идиллии, открывающейся перед взорами всех, кто их видел. Ими любовались. Им завидовали. На них равнялись.

Он был старше ее на пятнадцать лет. Благородная седина украшала его виски, на лице, словно выточенном из гранита, двумя живыми озерцами светились голубые, как небо, глаза. И когда глаза эти смотрели на кого-нибудь, тот, кто удосуживался этой чести, чувствовал недюжинную силу и волю этого человека. Спокойствие, излучавшееся этими глазами, как будто говорило:

— Не волнуйся! Я — сильный. И со мною у тебя все будет хорошо. Я рядом...

Ей было двадцать восемь. По-мальчишески короткая прическа, вздернутый носик, чистое лицо, звонкий голос. Рядом с ним она выглядела совсем девчонкой, и создавалось впечатление, что они очень органично дополняют друг друга. Идеальная пара. Влюбленные. Счастливые. Яркие...

...Он был душой любой компании. Его истории можно было слушать часами. И рассказчиком он был превосходным. Они понимали друг друга с полуслова:

— Витя, а помнишь ту историю... — начинала она, заливаясь смехом.

— На море, — оборачивался он, улыбаясь.

— Да!

— История та еще... Слушайте...

И он начинал рассказывать. И все хохотали. И все думали: «Как, должно быть, интересно им вдвоем!» Некоторые видели их гуляющими по парку вечерами. Огонек сигареты скакал в его руках, рисуя в темноте причудливые круги. По-видимому, он что-то рассказывал ей, и, хотя лица ее не было видно, можно было догадаться, что она слушает его внимательно, с интересом. Потому что его невозможно было слушать не внимательно и без интереса...

...Об их любви ходили чуть ли не легенды. Любовь была в каждом их движении, в каждом взгляде, в каждом слове, обращенном друг к другу. Он нежно гладил ее по ладони при разговоре, он, казалось, любовался ею, каждым ее движением, ловил жадно каждый ее взгляд. Он был выходцем из семьи киевских ученых, она родилась в далеком карпатском селе. Они встретились случайно в поезде, и все, кто был очевидцем той встречи, говорили, что это, безусловно, была любовь с первого взгляда.

Потом были охапки цветов и бесконечные телефонные разговоры. Он уехал работать в Москву, она поселилась в его киевской квартире. И каждые выходные он летал к любимой. И минуты летели, как секунды, и часы казались им минутами, съедаемыми безжалостным временем. Им было мало тех суток, что они проводили вместе. Они скучали друг по другу и общались по телефону часами... Это было то, что видели все. А было еще кое-что, чего не видела ни одна живая душа. Чего не мог вообразить последний циник в самых своих злобных снах. Она его ненавидела. И боялась. По приходе домой с какой-нибудь очередной вечеринки он устраивал «разбор полетов».

— Ты ржала, как лошадь! Это тебе не село твое!

В человеке, метающем своими красивыми голубыми глазами молнии, с трудом можно было узнать того, кто нежно гладил по ладони возлюбленную еще полчаса назад. Она опускала голову. Она привыкла к таким «разборам» и ждала их приближения с ужасом.

— И к чему тебе нужно было выходить в одно время с этим... уродом?! Куда вы ходили-то? — он повышал голос настолько, что от его крика начинали дребезжать бокальчики в серванте.

— Витя, ты что? Я в уборную ходила... — она начинала оправдываться. Она привыкла оправдываться за эти годы.

— И что вы там делали? Он тебе сс... помогал, в уборной?!

Его голос уже превратился в крик. Изо рта, искривленного злобой, вылетала слюна. О, как она ненавидела и презирала его в эти минуты!

— Ты со мной не разговариваешь? Шлюхой была, шлюхой осталась... — констатировал обычно Виктор и шел на кухню. Курить. И ждать, когда она придет к нему извиняться. За что? Неизвестно. Просто ему нравилось, когда она извинялась. Чтобы целовала его лицо, кривящееся от отвращения, чтобы клала голову ему на колени, а он отодвигался от нее презрительно. Потом он начинал «оттаивать»...

— Ты просто забываешь, чем мне обязана... Понимаешь, малыш? Где бы ты сейчас была? В селе своем? С гуцулами? На сеновале?

Он гладил ее по голове, как гладят собак. Воображая, что ей должно нравиться это поглаживание. Она начинала плакать. Он считал, что плачет она от любви. От того, что проникается тем, что он говорит ей. От осознания своей без него ничтожности. Он и любил-то ее как собаку. Которую нужно наказать и похвалить. Но наказывать нужно часто. Иногда в «профилактических» целях. Чтобы знала место. Чтобы любила хозяина. И боялась. И помнила, что без него она никто. Ничтожество. Чтобы помнила, что хозяин — бог...

В дверь позвонили.

— Кто бы это мог быть? — удивился Виктор.

Она встрепенулась.

— Иди умойся! Рожа зареванная... — бросил он озабоченно.

Его очень волновал «фасад» жены. Ведь, увидав ее красные от слез глаза, кто-то может что-то «не то» подумать! Не дай Бог!

Виктор открыл дверь. На пороге стоял сосед-профессор.

— Добрый вечер! Я к вам! У меня сын докторскую защитил, и я хотел бы вас пригласить! Уж уважьте старика.

— Да ну, что вы! Конечно! — Виктор улыбнулся.

Через час все внимание собравшихся в соседской квартире было сконцентрировано на Викторе. Он рассказывал удивительно интересный случай. Его красивая молодая жена была рядом с ним. Она смотрела на него с обожанием, заглядывала в его красивые голубые глаза, улыбалась восторженно. И все вокруг шептали:

— Какая пара!

— Какие они красивые!

— Они созданы друг для друга...

Не понимая, что видят лишь картинку, выставленную на всеобщее обозрение...