Дети «Снежной звезды»

Долина Синакара в провинции Киспиканчи, в 124 километрах к востоку от Куско, древней столицы инкского государства, — это настоящий «полюс холода» в обитаемой части перуанских Анд. Стиснутая со всех сторон горными вершинами, в ослепительной броне ледников, отороченных вечными снегами, долина Синакара, уединенная и труднодоступная, кажется неким полустанком на пути между землей и небом. Иногда горы вздыхают, и тогда снежные обвалы, ломая, как спички, редкие деревья, увлекая каменные валуны, стремительно скатываются в долину. Горе тому, кто случайно окажется на их пути.

Приютившийся на узкой ладони долины Синакара небольшой индейский городок Оконгате, как взъерошенный от мороза воробышек на руке доброго человека, живет крохами со стола этого сурового края.

Здесь выращивают морозоустойчивые сорта картофеля, неприхотливые, неизвестные европейцам зерновые кинуа и кивичу, разводят лам и овец. Кое-как, городок сводит концы с концами. А раз в год, как раз в те дни, когда католики отмечают праздник Тела Господня — «Корпус Кристи» — здесь происходит многовековое таинство...

В этом обряде сплавились религия завоевателей и религия покоренных. И хотя католическая церковь делает вид, что она хитроумно сумела подменить более древний языческий обряд «почти христианским по сути ритуалом», его предыстория, современные формы и действа говорят об обратном. О том, что ни меч, ни крест все-таки, к счастью, не победили окончательно. Что уцелели упрямые, цепкие корни искореженного, исхлестанного ветрами истории, но все еще живого дерева культурного наследия кечуа — великого народа индейцев.

Итак, июнь, Корпус Кристи. А также Инти Райми — торжественный инкский праздник Солнца. Дни возвращения на небосвод с Южным Крестом созвездия Плеяд: знак наступления Нового года инков и скорого сбора урожая, который, если того пожелают боги, окажется обильным. Дни, когда тысячи людей собираются в долине Синакара, у подножия «Серебряных ворот», как переводится с кечуа название ледника Колькипунко, со всех концов инкской империи — некогда цветущего индейского государства, стертого железом и кровью с географических карт, но сумевшего, даже вопреки могучему напору современной цивилизации, выжить этнически. Собираются, чтобы почтить Апу — великих духов гор. Чтобы попросить у могущественной Уаки (индейской святыни) тех или иных милостей. Чтобы принести жертвы и очистить души. А также чтобы унести с собой целительную частицу божества. То есть совершить обряд «Койльюр Рити» — поклонения «Снежной звезде».

Они идут сюда, потомки великих строителей и доблестных воинов, плотно закутавшись в разноцветные пончо из шерсти альпаки, в вязаных, с ушами, шапочках чульо. Идут из Куско — «центра вселенной». Идут с плоскогорий Пуно — этого перекрестка народов, где на берегах самого высокогорного в мире судоходного озера Титикака встретились и сумели найти формулу мирного сосуществования две великие индейские цивилизации Южной Америки — кечуа и аймара. Идут из Арекипы — «жемчужины юга», чудо-города, сложенного из резного сильяра — белого вулканического туфа. Идут из Мокегуа и Такны — солнечных сельских оазисов близ чилийской границы, из Уанкавелики и Апуримака — горных департаментов Перу, где самобытная индейская культура, тысячелетний уклад жизни горцев сохранились в почти первозданном виде. Идут из сотен больших и маленьких поселков, где в неказистых жилищах из адобы — саманного кирпича — живут те, на ком, собственно говоря, и зиждется национальное самосознание людей, населяющих государство Перу.

Религиозный долг каждого правоверного мусульманина — хоть раз в жизни совершить хадж: посетить Медину и Мекку, родину и убежище пророка Мухаммеда. Каждый перуанский индеец рано или поздно совершает паломничество к «Снежной звезде». Иначе он уже не индеец-кечуа.

«Койльюр Рити» длится четыре дня и три ночи. Исходная точка — несколько покосившихся хижин, оседлавших дорогу из Кинсемиль в Пуэрто-Мальдонадо и откликающихся на имя «поселок Мауайани». Обычно на этом пятачке сходятся от 25 до 40 тысяч паломников. Мне повезло: на этот раз нахлынуло почти 60 тысяч «детей Снежной звезды».

Длинная вереница-змея паломников начинает подъем на ледник. Каждый обязательно несет самодельный крест, образок и какой-нибудь камень — это и жертвоприношение, и просьба о помощи. Люди поднимают золоченые штандарты, поют и танцуют, их головные уборы из длинных красных перьев покачиваются в такт движениям. Со стороны — феерический балет на ослепительно чистой, белой-белой сцене горного склона. Индейская флейта кена звучит, как завывание горного ветра, ободравшего плечи о рваные выступы горных ущелий. Рокот барабанов напоминает гул надвигающейся лавины. А переборы чаранго, андской балалайки, — звон набирающих силу ручьев. Все же вместе сливается в типичную для этих краев мелодию индейского уайно — плача горца.

У подножия ледника вереница-змея складывает свои кольца, вновь обретая привычный вид людской толпы. Звучит торжественная месса. Принесенные камни, на которые обязательно надо плюнуть, градом летят теперь вниз. Из других, заранее обтесанных камешков, а также веток и пучков соломы строят крохотные домики, загоны для скота, наполненные дарами земли закрома. Кресты втыкают в снег, и кажется, что граница ледника теперь упирается в гигантское кладбище. К скале, на которой, как говорят католики, несколько раз появлялось лицо Девы Марии (индейцы больше ассоциируют эту скалу с именем Апачеты — покровителя путников, дорог и тропинок), женщины складывают клубки шерсти и тысячи крошечных шапочек, пончо и одеял, способных одеть целую армию лилипутов. На другом каменном алтаре собирают образки. Еще один увенчан каменным сооружением, сквозь металлическую решетку которого пилигримы бросают свои письма — петиции к Апу. Потом их сожгут, а пепел развеют на горном ветру.

Кульминация наступает на рассвете второго дня, когда на вершину ледника устремляется меньшая, но особенно яркая, упрямая, одержимая людская змейка. Она состоит исключительно из мужчин, одетых, как укуку — легендарные существа, полуженщины-полумедведи, без посредства которых Апу не услышат обращенных к ним молитв и заклинаний. Укуку мохнат, лицо его закрывает раскрашенная кармином и охрой маска, на шее — ожерелье из человеческих зубов, в одной руке — плеть, в другой — тряпичная кукла, олицетворяющая тело и душу ее владельца. Их наряд дополняют несколько грубошерстных домотканых юбок, надетых одна на другую.

Укуку кружатся в непрерывном бешеном танцевальном ритме, то высоко подпрыгивая, то припадая к земле. Хлещут друг друга плетьми, и заснеженный склон расцветает красными узорами от пролитой крови. Они ведут отчаянные бои, метая крепкие, почти ледяные снежки. Многие идут по леднику босиком, выражая тем самым раскаяние за содеянные проступки или выполняя обет. Кое-кто не выдерживает и от таких физических нагрузок на высоте свыше пяти тысяч метров теряет сознание, а то и падает замертво от разрыва сердца и даже — разрыва легких. Считается, что они умирают славной смертью праведников: сильные боги — грозные боги, и без человеческих жертвоприношений диалог с ними не получается.

Танец и восхождение на ледник длятся много часов. Наконец цель достигнута, в небо взлетают ракеты фейерверка, полыхают костры. Укукуы, вооружившись инструментами, начинают кромсать тело ледника, вынимая из него большие, прозрачные, словно горный хрусталь, глыбы. Солнечные лучи преломляются в них — и они отливают всеми цветами радуги. Одни укуку вгрызаются в лед; другие ведут, как боксеры с тенью, воображаемый бой с мачус — мифическими хранителями Уаки, которых представляют в виде длиннобородых старцев с горящими, как раскаленные уголья, глазами.

Нагруженные глыбами льда, в которых, как верят индейцы, застыли лучи света от «Снежной звезды», укуку спускаются вниз, к остальным паломникам. Здесь лед дробят на мелкие куски и освящают взятую от них талую воду. Ее потом будут хранить целый год, прибегая к целительной и плодородной силе этой святой воды только при тяжелой болезни или угрозе сильного неурожая: в последнем случае кропят поля, моля Апу пощадить засеянную ниву.

Подъем на ледник. Только наиболее выносливые мужчины взойдут на вершину, и тогда начнется главное: укуку, вооружившись инструментами, вырубят из ледника глыбы прозрачного льда.

Утром третьего дня священник храма Сеньора де ла Ринконада, построенного еще во времена колониального вице-королевства, проводит заключительную мессу. Но празднество на этом не кончается. Значительная часть паломников отправляется в 30-километровый крестный ход к святилищу Танкайани.

Это не менее красочное зрелище, чем змея, вползающая на ледник. Впереди несут большой католический крест, а рядом с ним — богато украшенный золотым и серебряным окладом символ императорской власти инков — ачигу. Они идут весь вечер и всю ночь, останавливаясь только для того, чтобы выпить немного воды, сотворить молитву или спеть торжественный гимн.

На холмах вокруг церкви Танкайани процессия останавливается. Люди терпеливо ждут восхода солнца. На такой высоте заря начинается с того, что светлеющее небо наливается пронзительной синевой. А первый луч солнца падает на склон пика Аусанкати, как звенящий золотой кристалл на гулкую наковальню. Приветствуя его, тысячи людей начинают петь:

Ангел мой, куда же ты летишь
На стремительных, как ветер, крыльях?
Но когда ты встретишь Иисуса,
Расскажи, что сын его рыдает.

Отстояв очередную мессу в церкви, паломники идут еще пять километров, возвращаясь в Оконгате, где их ждет обильная пища и снова — музыка и песни. А также танцевальный конкурс, на который съезжаются лучшие индейские ансамбли страны. Празднует весь город, все двери и окна открываются нараспашку, а воздух, как губка, впитывает аромат асадо — жареного на углях мяса, вареных кукурузных початков, свежего сыра, острого чеснока. Гуляют и веселятся до упаду, до поздней ночи, освещаемой огнем костров и трескучими ракетами фейерверка.

День следующий — похмелье от объятий «Снежной звезды». Внутренний жар религиозного рвения спал, и вчерашние морозоустойчивые укуку, зябко кутаясь в пончо и ункунья — толстые шерстяные одеяла, которые здесь заменяют пальто и шубы, разбредаются по стареньким, ревматическим автобусам и не менее обшарпанным, стонущим всеми рессорами грузовикам. Целые колонны пускаются в обратный путь пешком, бережно упаковав в дорожные сумки и вьюки бутылки со священной водой из талого льда «Койльюр Рити».

Над священной долиной Синакара, которая вновь на целый год погружается в стылую тишину, расправив мощные крылья, опять кружатся успокоившиеся кондоры. Только они, бросающие вызов земному тяготению, по-настоящему свободны в этом краю неизбывной печали, чье зеркало — мелодия индейского уайно.