Станиславу Джойсу

Сентябрь 1905 года, Триест, Австрия

Дорогой Стэнни, пожалуйста, ответь мне на следующие вопросы:

«Сестры» — хоронят ли священников в облачении?

«В день плюща» — могут ли муниципальные выборы проходить в октябре?

«Несчастный случай» — вызывается ли городская скорая помощь, если несчастный случай произошел в Сидни-Парейд? Может ли пострадавший в Сидни-Парейд быть доставлен в больницу св. Винсента?

«После гонок» — полиция снабжается продовольствием через государственные или частные источники?

Будь добр, ответь на все эти вопросы не откладывая. Я послал свой рассказ «Земля» (который частично переписал) в «Литературный мир», но тупоголовая скотина, которая выпускает журнал, не печатает его и не отсылает назад. Все это доводит меня до исступления. То ли я, то ли эти люди сошли с ума. Тот самый журналист, который так пренебрежительно писал о Толстом, слава дьяволу, умер и, хочется надеяться, попал прямиком в ад. <...> Вчера ходил гулять в большой лес под Триестом. Проклятое, несносное лето наконец-то прошло, идет дождь, в воздухе разлита прохлада, и я вспоминаю о прекрасном — я не шучу — ирландском климате. Терпеть не могу это идиотское солнце, которое превращает людей в масло. Я выбрал уединенное место и сел на скамейку под высокими деревьями. Триестский ветер привольно гулял в их кронах. Я вдохнул весь аромат земли и произнес вот какую молитву:

Таинственное Нечто, скрывающееся за всем сущим! Из любви к Господу нашему Иисусу Христу измени мою Богом проклятую, постылую жизнь. Дай мне Христа ради перо, и чернил, и душевный покой, и тогда, клянусь Иисусом распятым, если я не заострю это перышко, и не обмакну его в прокисшие чернила, и не выведу на бумаге короткие фразы о народе, предавшем меня, низвергни меня в преисподнюю. Есть множество способов предать человека. И не один галилеянин пострадал от предательства. Кто бы ты, дьявол тебя разбери, ни был, заявляю тебе во всеуслышание, что будь я проклят, если позволю тебе ломать со мной комедию. Зачем требуешь ты от меня долготерпения? <...> Я вынужден признаться тебе, старина, что я был отпетый дурак. Однако если ты даруешь мне то, о чем я прошу тебя, я обещаю, что тотчас отправлюсь в Париж, где, насколько мне известно, живет человек по имени Анатоль Франс, и скажу ему: «Учитель, скажи, отточено ли сие перо?» Аминь.

Очень может быть, что иллюзии, которые я питаю относительно своего писательского дара, развеются в вихре самых неблаговидных обстоятельств. Как бы то ни было, меня никогда не оставит ощущение, что я художник по темпераменту. Ньюмен и Ренан, к примеру, прекрасные писатели, но им не хватает именно того темперамента, который я имею в виду. У Рембо, напротив, этот темперамент есть, хотя его вряд ли можно назвать писателем. Другое дело, что Ренан как художник должен обладать этим темпераментом, но он уравновешивается темпераментом филолога. Равно как и у Ньюмена темперамент художника уравновешивается темпераментом теолога. Я же не ученый и не святой. Грант Ричарде написал мне, что восхищен моей «Камерной музыкой», но добавил, что, учитывая нынешние читательские вкусы, он не может так рисковать. В ответном письме я поблагодарил его <...> и написал, что у меня нет денег. Я написал Хайнеману, чтобы выяснить, собирается ли он издавать «Дублинцев». В среду или четверг пришлю тебе десятый рассказ сборника, «Мать», и к 1 ноября книга будет закончена. Собираюсь посвятить ее тебе, поэтому дай мне знать, что ты о ней думаешь. Кстати, ты уже столько времени мусолишь мой роман, — хочется поскорее узнать твое мнение о нем. Единственная книга из мне известных, которая похожа на мою, — это «Герой нашего времени» Лермонтова. Правда, мой роман гораздо длиннее, кроме того, герой Лермонтова — аристократ, усталый человек, смелое животное. Сходство проявляется в общей задаче, в заглавии и местами в убийственном анализе. <...> Эта книга сильно подействовала на меня. Она не в пример интересней любого романа Тургенева.

Собираешься ли ты читать современных английских «реалистов» — Гиссинга, Артура Моррисона и человека по имени Кири? Сам я читаю очень мало и совершенно отупел. Последние два рассказа, которые я послал тебе, по-моему, и впрямь очень хороши. Возможно, Хайнеману они не подойдут. Расположение рассказов предполагается следующее: рассказы из моего детства — «Сестры», «Встреча» и еще один; рассказы о юности — «Пансион», «После гонок», «Эвелин»; рассказы из зрелой жизни — «Земля», «Личины» и «Несчастный случай»; и рассказы из общественной жизни Дублина — «В день плюща», «Мать» и последний рассказ сборника. Когда думаешь о том, что Дублин — столица уже на протяжении двух тысячелетий, что это второй город в Британской империи, что он почти в три раза больше Венеции, то кажется странным, что ни один художник не представил его миру. Читал совершенно бессмысленную книгу Мура «Невспаханное поле», которую американцы так превозносят за «мастерство исполнения». Какое там мастерство! Откровенно заурядная, скучная книга, к тому же скверно написана.

Джим.

Комментарии

«Сестры»... «В день плюща»... «Несчастный случай». — Перечислены рассказы из сборника «Дублинцы», как и упоминающиеся ниже рассказы «После гонок», «Земля» и «Мать». Сидни-Парейд — пригород Дублина.

...Ньюмен и Ренан... — Имеются в виду Д.Г. Ньюмен и Эрнест Ренан (1823—1892) — французский писатель, филолог.

Грант Ричардс (1872—1948) — английский издатель, публицист.

Хайнеман. — Уильям Хайнеман (1863—1920) — английский издатель, знакомил английскую публику с лучшими произведениями мировой классики, в том числе и русской.

...мой роман... — Имеется в виду «Портрет художника в юности».

...читать... Гиссинга, Артура Моррисона... и Кири? — Джордж Роберт Гиссинг (1857—1903) — английский писатель. Артур Моррисон (1863—1945) — малоизвестный английский писатель. Чарлз Фрэнсис Кири (1848—1917) — английский писатель.

...и еще один... — Очевидно, «Аравия».

...последний рассказ сборника. — Имеется в виду рассказ «Милость Божия»; к тому времени Джойс еще не написал «Двух рыцарей», «Облачко» и «Мертвых».

«Невспаханное поле» (1903) — сборник рассказов ирландского писателя Д. Мура.