Норе Барнакль

Дублин, 3 декабря 1909 г.

Ты как будто превращаешь меня в зверя. Это ты, негодная, бесстыдная девчонка, сама положила этому начало. Не я начал первый трогать тебя тогда в Рингсенде. Это ты скользнула рукой мне в брюки, всё ниже, ниже, потом отвела тихонько рубашку, дотронулась до моего кола щекочущими длинными пальцами и, постепенно, взяла в руку целиком, он был толстый, твёрдый, и начала, не торопясь, действовать, пока я не кончил тебе сквозь пальцы, и всё это время, наклонясь, тихо глядела на меня чистым, невинным взглядом. И это твои губы первыми произнесли непристойное слово, я хорошо помню ту ночь в Поле, проведенную с тобой в постели.

Потом тебе надоело лежать под мужчиной, и однажды ночью ты в порыве страсти сорвала с себя сорочку, взобралась на меня верхом и скакала на мне нагая. Ты всунула мою палку себе в промежность и подпрыгивала — вверх, вниз. Возможно, мой хобот был маловат для тебя, и я помню, как ты наклонилась к моему лицу и прошептала: «Глубже, любовь моя! Глубже!»

Нора, дорогая, весь день я до смерти хочу задать тебе один или, может быть, два вопроса. Позволь мне сделать это, дорогая, ибо я рассказывал тебе обо всем, что я когда-либо делал, и я могу теперь спросить и тебя. Когда тот малый (Винсент Косгрейв), чье сердце мне не терпится остановить навсегда одним револьверным выстрелом, залез рукой или руками тебе под юбки, только ли он щекотал тебя снаружи или же он запускал свои пальцы в твое нутро? И если его пальцы были там, настолько ли глубоко, чтобы дотронуться до того маленького бугорка в самом конце твоей расселины? Трогал ли он тебя сзади? Долго он ублажал тебя и кончила ли ты? Просил ли он твоих прикосновений и дарила ли ты их ему? И если ты этого не делала, не находил он их сам, чувствовала ли ты это?

Есть другой вопрос, Нора: я знаю, что я был первым, кто овладел тобой, но был ли еще мужчина, который когда-либо забавлялся с тобой? Делал ли это тот мальчишка (Мишель Бодкин), который тебе нравился? Скажи мне, Нора, скажи правду в ответ на правду, будь честна. Когда ты была с ним в ночной тьме, твои пальцы никогда-никогда не расстегивали его брюк и не проскальзывали внутрь, как мышки? Доставляла ты это удовольствие ему или кому-то еще, дорогая, скажи мне правду? Твои пальцы никогда-никогда-никогда не знали члена мужчины или мальчика до того, как ты залезла ко мне в брюки? Если я не обидел тебя своим вопросом, не бойся сказать мне правду. Любимая, любимая, сегодня я так вожделенно жажду твоего тела, будь ты здесь, рядом со мной, даже если бы я из собственных твоих уст услышал, что половина деревенских батраков переспала с тобой до меня, я бы все равно бросился к тебе, обуянный страстью.