«Катилина» (Catilina)

Французские переводчики «Катилины» включили в предисловие к своей книге несколько отрывков из предисловия Ибсена к ее дрезденскому изданию 1875 года. В них не без юмора рассказывается история из времен молодости Ибсена. Пьеса была написана в 1848 году, когда автору было двадцать и он, бедный учащийся, работал весь день в аптеке, а по ночам учился, насколько мог. Саллюстий и Цицерон, по-видимому, пробудили у него интерес к личности Катилины, и он засел за написание трагедии, отчасти исторической, отчасти политической и актуальной для Норвегии его дня. Пьеса была вежливо отклонена директорами Кристианийского театра, а также всеми издательствами. Один из друзей Ибсена, однако, в полной уверенности, что пьеса сразу же прославит ее автора, издал книжку за свой собственный счет. Несколько экземпляров ее действительно было продано, но, поскольку Ибсену и его другу как раз в это время отчаянно требовались деньги, весь остальной тираж они с радостью продали мяснику на оберточную бумагу. «Несколько дней, — пишет Ибсен, — мы не испытывали недостатка в самом необходимом».

История эта — достаточно поучительна, и ее следует помнить, читая пьесу, которую Ибсен ныне публикует только с той целью, чтобы представление о его творчестве было до конца полным. Ибо автор «Каталины», — как радостно сообщают нам французские переводчики, — это не Ибсен социальных драм, а пылкий романтик, который превозносит мятеж, уходя от формального обвинения в симпатиях к революции при помощи обильной риторики. Хотя в этом нет ничего странного — вспомним, что и Гете в молодости был причастен алхимии, и, поскольку, согласно самому Гете, форма, в которой человек уходит в царство теней, — это и есть та же самая, в которой он будет жить среди будущих поколений, надо полагать, что потомство напрочь забудет об Ибсене — молодом романтике, как забыло об атаноре Гете.

Тем не менее ранний стиль Ибсена во многих отношениях предвосхищает поздний. В «Каталине» мы знакомимся с беспокойным и обреченным на гибель обществом и тремя основными персонажами пьесы — Катилиной, его женой Аврелией и весталкой-девственницей Фурией. Зрители знают, что Ибсен любит выводить в своих пьесах по три главных персонажа — одного мужчину и двух женщин, — и даже критики, восхищающиеся ибсеновской «безоговорочной объективностью», признают, что все его женщины — это одна и та же, переименовываемая последовательно в Нору, Ребекку, Хильду и Ирену, что свидетельствует, таким образом, что Ибсен отнюдь не так объективен. Критики, говорящие от имени публики, обожествляющей здравый смысл и раздражающейся всякий раз, когда она встречается с верным отражением загадочности в чистом, как зеркало, произведении искусства, набираются иногда смелости и заявляют, что они не понимают «системы трех». Им будет приятно узнать, что некоторые из персонажей «Катилины» находятся в том же, что и они, положении. Приведем отрывок из пьесы, в котором Курий, молодой родственник Каталины, заявляет о том, что он не понимает характера отношений Каталины с Фурией и Аврелией:

Сurius. Les aimerais-tu toutes deux a la fois? Vraiment je n'y comprends plus rien.
Сatilina. En effet c'est singulier et je n'y comprends rien moi-meme¹.

Однако то, что он этого не понимает, — уже часть трагедии, которая по сути является полем битвы между Аврелией, воплощением счастья и политики невмешательства, и Фурией, поначалу олицетворением активной политики и затем, после того как ей удалось бежать из могилы, в которую бросил ее грех, главной фигурой в судьбе Катилины. В пьесе мало бряцают оружием и призывают к нему воинов и сограждан; совершенно очевидно, что ее автора не интересует обычная бутафория романтизма. Как ни странно, но романтические страсти оставляют его как раз в момент, когда они должны были бы быть на пике, но, поскольку юность все же презирает преграды, в ожидании поры, когда ему в руки попадет настоящее оружие, Ибсен готов довольствоваться позой вызова. Исход драматического действия в пользу Аврелии не следует принимать слишком серьезно, поскольку ко времени последнего акта персонажи драмы практически уже изживают себя, превращаясь в ничего не значащие фигуры, и если бы они выступали на сцене, то были бы связаны с реальностью только своим на ней физическим присутствием. Именно в этом и заключается наиболее впечатляющая разница между ибсеновским ранним стилем и поздним, между его творчеством романтическим и классическим. Романтический темперамент со свойственными ему небрежностью и нетерпеливостью адекватно выражается только через чудовищное или же героическое. В «Катилине» женщины представлены такими абсолютными типами, соответственно и финал пьесы не может не отдавать догмой — весьма своевременной в проповеди священника, но совершенно неуместной в произведении поэтическом. Более того, по мере того как происходящая в современную эпоху ломка традиций развенчивает все абсолюты (а ведь ни один писатель не может не проникаться духом своего времени), писатель, работающий в жанре драматургии, сейчас даже более, чем когда-либо, должен помнить правило, свойственное всякому кропотливому и совершенному искусству, — а именно: фабула произведения должна выражаться через создаваемые характеры.

Как произведение искусства «Каталина» почти не имеет достоинств, и все же в драме просматривается тот, кого проглядели директора Кристианийского театра и издатели, — а именно: оригинальный и талантливый автор, борющийся с чуждой для него формой. Стиль «Каталины» с эпизодически включаемыми в него комедийными элементами продолжен им во всех его произведениях вплоть до «Пера Гюнта», в котором, сознательно доводя ограничения и вольности данной манеры до крайности, Ибсен доводит ее до совершенства. В дальнейшем этот стиль из произведений Ибсена исчезает, уступая место другому, становящемуся от пьесы к пьесе все более мощным, все более тесно связывающим композицию, речь персонажей пьесы и ее действие, пока он окончательно не реализуется в «Гедде Габлер». Очень немногие признают удивительную смелость предпринятой в этой пьесе новации, поскольку в наш переменчивый век принято более восхищаться установившимся, чем новейшим. Но воображение обладает текучестью, его следует фиксировать твердо, чтобы оно не растекалось и не становилось неясным, и вместе с тем — осторожно, чтобы оно не потеряло ни одного из своих волшебных свойств! Ибсену удалось соединение мощного и богатого воображения с актуальностью современных явлений. Возможно, со временем даже профессиональные критики сочтут за лучшее считать его социальные драмы тем, что они есть, — а именно великолепными образцами мастерства и волевой сдержанности — и возведут подобное соединение в самоочевидный критерий хорошей драмы. Пока же мы наблюдаем, как молодое поколение, уже отвергшее веру и выбросившее вслед за ней точность, поколение, считающее Бальзака величайшим из интеллектов, а каждого ценителя бесформенной мешанины из божественного и адского истинным Данте (правда, Данте без характерных для того жалких, по их мнению, предрассудков), будет ужасно оскорблено актуальностью и искренне осудит столь спокойный и ироничный метод. Истерические крики представителей этого поколения уже сейчас смешиваются со многими другими — голосами войны, государственности и религии — в бродильном чане. Хотя Волопас, можете в этом не сомневаться, не придает крикам никакого значения и как ни в чем не бывало занят все тем же, что издревле, т.е. спокойно «направляет свору своих Гончих Псов через зенит в отблесках звездного огня».

(1903)

Примечания

1. Курий: «Так ты обеих / Обеих разом любишь?.. Я тебя / Не понимаю» (фр.).

Комментарии

«...направляет свору своих Гончих Псов через зенит в отблесках звездного огня». — Цитата из романа «Сартор Резартус» (1833-1834) английского историка, писателя и философа Томаса Карлейля (1795-1881).