Католичество Джойса

"Я скажу, что я делать буду и чего не буду. Я не буду служить тому, во что больше не верю, будь то моя семья, моя родина или моя Церковь. Но я буду стараться выразить себя в том или ином виде жизни или искусства так свободно, как могу, и так полно, как могу, используя для защиты лишь то оружие, которым позволяю себе пользоваться: молчание, изгнание и хитроумие"¹. В этом признании Стивена, обращенном к его другу Крэнли, юный Джойс излагает собственную программу изгнания: предпосылки ирландской традиции и иезуитского воспитания² теряют свой смысл как правило, в которое верят и которое соблюдают; путь, который завершится на последних страницах "Вещи в работе" ("Work in Progress"), продолжается под знаком абсолютной духовной готовности ко всему.

Тем не менее, хотя веру Джойс оставил, религия по-прежнему не давала ему покоя. Следы прежней ортодоксии вновь и вновь проступают во всем его творчестве в форме глубоко личной мифологии и отчаянных богохульств, которые по-своему открывают постоянство аффектов. В критике много говорилось о "католичестве" Джойса, и это слово, несомненно, годится для того, чтобы выразить позицию человека, который, отвергнув догматическую субстанцию и в корне освободившись от данности морального опыта, все же сохранил, как умственную привычку, внешние формы некоего рационального здания и некую инстинктивную отзывчивость (нередко неосознанную), подверженную очарованию правил, обрядов, литургических действий и выражений. Разумеется, речь идет об отзывчивости a rebours³, из-за чего разговор о католичестве применительно к Джойсу слегка напоминает разговор о сыновней любви применительно к отношениям между Эдипом и Иокастой. Тем не менее, когда Генри Миллер оскорбляет Джойса, обзывая его потомком средневекового эрудита, в котором течет "поповская кровь", и говорит о его "морали анахорета, со всем онанизменным механизмом, предполагаемым такой жизнью", он с парадоксальным вероломством ухватывает некую черту, достойную внимания⁴. Когда Валери Ларбо⁵ отмечает, что "Портрет" ближе к иезуитской казуистике, чем к французскому натурализму, он говорит лишь о том, что обычный читатель и так уже заметил, хотя в "Портрете" есть и еще кое-что: есть повествование, соотнесенное с литургическими временами, вкус ко священному красноречию и нравственной интроспекции (вспомним проповедь об аде и исповедь), причем это не только проявление подражательного инстинкта повествователя, но всецелая приверженность известному психологическому климату. Странице Джойса, имитирующей проявления отверженной им позиции, не удается тем не менее превратиться в обвинительный акт: ее как будто бы проникает вкус неискоренимой привязанности, проявляющейся как раз единственно возможным для Джойса образом, то есть принимая некую forma mentis, выраженную посредством каденций некоего данного языка. Не случайно Томас Мертон обращается в католичество, читая "Портрет" и проходя тем самым путь, противоположный пути Стивена; и не потому, что пути Господни неисповедимы, но потому, что пути умонастроений Джойса странны и противоречивы, и католическая прожилка остается на этих путях в целости и сохранности, хотя и по-своему, странным и необычным образом.

Бак Маллиган открывает "Улисс" возгласом "Introibo ad altare Dei"⁶, а ужасающая Черная Mecca помещена в середину произведения; контрапунктом к эротическому экстазу Блума, к его непристойному и в то же время платоническому совращению Герти Мак-Дауэлл, служат моменты евхаристического богослужения, совершаемого преподобным Хьюгом в церкви неподалеку от пляжа; макароническая латынь, заключающая "Stephen Неrо" ("Стивена-героя"), которая возвращается в "Портрете" и появляется там и сям в "Улиссе", не на одном только лингвистическом плане отражает невоздержность средневековых вагантов; как у Тех, кто оставил дисциплину, но не культурный багаж и не образ мышления, у Джойса остается чувство богохульства, совершаемого согласно литургическому обряду⁷. "Come up, you, fearful jesuit!"⁸ — кричит Маллиган Стивену и чуть дальше поясняет: "Because you have the cursed jesuit strain in you, only it's injected the wrong way..."⁹** А Крэнли в "Портрете" замечает Стивену, насколько удивительно, что ум его насквозь пропитан религией, которую, по словам самого Стивена, он отрицает¹⁰. И это действительно так, причем настолько, что отсылки к литургии Мессы самым неожиданным образом вводятся в центр каламбуров, из которых соткан "Финнеганов помин"¹¹: "Enterellbo add all taller Danis¹²; Per omnibus secular seekalarum¹³; Meac Coolp¹⁴; Meas minimas culpads!¹⁵; Crystal elation! Kyrielle elation¹⁶! I believe in Dublin and the Sultan of Turkey¹⁷; Trink off this scup and be bladdy orafferteed!¹⁸; Sussumcordials¹⁹; Grassy ass ago²⁰; Eat a missal lest²¹; Benny-dick hotfoots omnipudent stayers..."²²

И в этих, и в других случаях можно усмотреть как чистый вкус к созвучиям, так и открытую пародийную тенденцию; однако всегда это попросту отзвуки воспоминаний, всплывающих из подсознания. И если в этих и других отзвуках подобраться к намерениям Джойса становится труднее, то более ясно и открыто проявляются две символические сверхструктуры, введенные в "Улисс" и в "Финнеганов помин": в первом произведении треугольник Стивен — Блум — Молли становится фигурой Троицы (и только будучи понят в этом смысле, он обретает значение в ткани произведения), а во втором X. К. Иэрвикер, протагонист, обретает символический смысл козла отпущения, принимающего в себя все человечество ("Неrе Comes Everybody"²³), вовлеченное в падение и спасенное через воскресение.

Лишенная всякой точно определенной теологической природы, имеющая дело со всеми мифами и всеми религиями, символическая фигура Н.С. Е., в которой смешиваются История и Человечество, тем не менее держится благодаря своей двойственной соотнесенности со Христом, искажаемым и опознаваемым в самом ходе событий²⁴. В гуще этого циклического развития человеческой истории автор чувствует себя и жертвой, и логосом, in honour bound to the cross of your own cruelfiction²⁵.

Но проявления католичества Джойса развиваются не только в этом русле. С одной стороны, проявляется это бахвальство, почти бессознательное (пусть даже mal tournee²⁶, бесноватое); с другой же — открывается некая умственная позиция, ценная в плане творческой действенности. С одной стороны — одержимость мифами, с другой — способ организации идей. Там — хранилище символов и фигур, отфильтрованных и почти поставленных на службу некоей иной вере, а здесь — умственные привычки, поставленные на службу еретическим "Суммулам". Это и есть второй момент католичества Джойса, и это момент схоластически-средневековый.

Джойс приписывает Стивену "искреннюю расположенность ко всему схоластическому, кроме разве что некоей предпосылки" ²⁷. И, согласно Гарри Левину, "тенденция к абстракции постоянно напоминает нам, что Джойс пришел к эстетике через теологию. Посредством своего искусства (не сделав этого посредством своей веры) он будет добиваться санкции святого Фомы Аквинского. В одном из неизданных фрагментов „Портрета" он признается, что вера его схоластична во всем, кроме предпосылок. Веру свою он утратил, но остался верен ортодоксальной системе. И даже в зрелых трудах он часто производит на нас впечатление человека, который остался реалистом в самом средневековом смысле слова" ²⁸.

Эта ментальная структура обнаруживается не только у раннего Джойса, более близкого к иезуитскому влиянию, ибо стиль рассуждений, за которыми постоянно надзирает силлогистическая дисциплина, остается таким же и в "Улиссе" — по крайней мере как отличительная черта Стивена, говорящего на публике и наедине с самим собой: вспомним монолог в третьей главе²⁹ или дискуссию в библиотеке³⁰. Наконец, хотя в "Портрете" Стивен говорит на макаронической латыни в шутку, он же с величайшей серьезностью ставит вопросы такого рода: Действительно ли крещение, совершенное минеральной водой? Если украсть фунт стерлингов и с его помощью нажить состояние, то нужно ли потом возвращать фунт стерлингов — или же весь капитал?³¹ Или, с большим проблемным остроумием: если некто в припадке ярости станет кромсать топором деревянное полено и вырубит изображение коровы, то будет ли это изображение произведением искусства? И если нет, то почему?³² Эти вопросы принадлежат к той же семье, что и те, которые доктора-схоластики ставили, обсуждая quaestiones quodlibetales³³ (один из них, обязанный своим появлением святому Фоме, таков: что сильнее определяет человеческую волю — вино, женщина или любовь к Богу?). И еще более явно схоластическое происхождение вопроса, не столько родственного казуистике эпохи Контрреформации (каковыми могли бы показаться предыдущие), но, как я сказал бы, вопроса филологически средневекового, который ставит наконец Стивен, спрашивая себя, не потому ли хорош портрет Моны Лизы, что ему приятно на него смотреть³⁴.

Далее, можно задаться вопросом о том, насколько схоластицизм раннего Джойса субстанциален и насколько он — простая видимость (и потому даже не формален), не обязан ли он своим появлением попросту коварному вкусу к осквернению или даже попытке контрабандой пронести революционные идеи под шапочкой Ангельского Доктора³⁵ (техника, которой Стивен широко пользуется в спорах с профессорами колледжа). Тогда мышление в схоластической форме будет простым кокетством и определения святого Фомы будут для него всего лишь трамплинами, необходимыми для прыжка? Некоторые истолкователи склоняются к мысли о том, что вся долгая эстетическая дискуссия в пятой главе "Портрета" нужна лишь для того, чтобы продемонстрировать ничтожество усвоенной Стивеном схоластической эрудиции³⁶. И действительно, невозможно отрицать, что со многих точек зрения приверженность Стивена схоластике — это приверженность ее наиболее формальным аспектам. По сути дела, сами средневековые и античные источники, называемые в "Портрете", очевидным образом восходят к эпохе Контрреформации, и мы видим, что цитируется "набор тонких изречений из поэтики и психологии Аристотеля и из „Synopsis Philosophiae Scholasticae³⁷ ad mentem divi Thomae""³⁸. А о глубине мысли и о духовной широте подобных пособий мы знаем неплохо. Когда Крэнли спрашивает Стивена, почему он не становится протестантом, тот отвечает, что не видит причины оставлять "нелепость логичную и связную, чтобы принять другую, нелогичную и бессвязную"³⁹. Так вот, Джойс-католик большей своей частью раскрывается именно здесь: он отвергает абсурдность, продолжая рассматривать ее как одержимость, но проникается любовью к связности. И в дальнейшем его творчестве будет, по сути дела, править эта одержимость формальной организацией. Хотя мир, конструируемый Джойсом, не имеет ничего общего с католическим мифом (который входит в этот мир искаженным и сведенным именно к мифу, к мифологическому репертуару, к багажу фигуральных выражений), тем не менее категории, определяющие этот мир, отбираются ad mentem divi Thomae⁴⁰. Таковы они и в "Стивене-герое", и в "Портрете", и таковы они, пусть более косвенным образом, в "Улиссе"; и когда говорится о томистских категориях, думать нужно не только о тех формулах, которые Стивен может непринужденно использовать, чтобы припрятать под покровом традиционной корректности идеи новые и внушающие беспокойство. Думать нужно о целой умственной позиции, о стоящем за ней видении мира как Упорядоченного Космоса. Это видение универсума (а следовательно, и его отдельных форм, будь то в жизни или в искусстве) как целокупности, которой можно дать неоспоримое определение, в котором все находит свое место и свое обоснование, нашло свое самое возвышенное и самое полное выражение в великих средневековых "Суммах". Современная культура возникла как реакция на это иерархизированное видение универсума, но даже в противостоянии этому видению ей никогда не удавалось полностью отделаться от его очарования, от величественного удобства модели Порядка, в котором все находит свое оправдание. Мы скажем, что история современной культуры представляет собою не что иное, как постоянную оппозицию между потребностью в порядке и необходимостью разглядеть в мире форму изменчивую, открытую для случайности, пронизанную возможностями. Но всякий раз, когда предпринимались попытки определить это новое состояние универсума, в котором мы движемся, под руками оказывались формулы (пусть и переряженные) классического порядка.

Мы не смогли бы отыскать более живого образа этих мучений, нежели тот, что находим во всей полноте художественного развития Джойса, в котором эта диалектика проглядывает образцово — как в прямых высказываниях о поэтике, дошедших до нас, так и в самой структуре произведений. У Джойса поиски произведения искусства, которое представало бы как эквивалент целого мира, движется всегда в одном-единственном направлении: от упорядоченного универсума "Суммы", знакомого ему с детских и юношеских лет, к тому универсуму, который разворачивается в "Помине", к универсуму открытому, постоянно расширяющемуся и распространяющемуся, который, однако же, должен обладать моделью порядка, правилом прочтения, определяющим его уравнением — наконец, некоей формой.

Примечания:

1 У. Эко цитирует итальянский перевод "Портрета художника в юности", сделанный Чезаре Павезе (Dedalus ["Дедал"]. Torino, Frasinelli, 1951. P. 315), и в дальнейшем в ссылках на это издание обозначает его сиглой D. Здесь и далее цитаты из "Портрета" (сокращенно ПХ) даются по русскому переводу М.П. Богословской-Бобровой (иногда с изменениями, всякий раз оговариваемыми), по изданию: Джойс Дж. Сочинения в трех томах. Т. I: Дублинцы. Портрет художника в юности. М.: Знаменитая книга, 1993. В данном случае адрес цитаты таков: ПХ, гл. V: см. Джойс. Т. I. С. 438 (пер. М.П. Богословской-Бобровой с некоторыми изменениями). Все цитируемые переводы сверены с английским оригиналом по изданию: Joyce J. A Portrait of the Artist as a Young Man. Penguin Books, 1996 (далее сокращенно: Portrait96; в данном случае оригинальный текст см.: Portrait96. Р. 281). — А. К.

"Молчание, изгнание и хитроумие" (англ. "silence, exile, and cunning"): этот своеобразный девиз Джойса восходит к латинскому девизу Люсьена де Рюбампре: "Fuge, late, tace" ("Беги, скрывайся и молчи"); см.: Хоружий С. С. "Улисс" в русском зеркале (Джойс. Т. III. с. 370).

2 Об иезуитском воспитании Джойса см.: Sullivan К. Joyce among the Jesuits [Салливэн К. "Джойс среди иезуитов"]. N. Y., 1958.

3 Навыворот (фр.).

4 См.: L'universo delta Morte ["Вселенная Смерти"], in: Max е fagociti bianchi ["Макс и белые фагоциты"]. Milano, Mondadori, 1949.

5 Ларбо (Larbaud) В. (1881-1957): французский писатель. В 1896 г. вышел сборник его детских и юношеских стихов "Портик"; в 1908 г., под псевдонимом А.О. Барнабут (Barnabooth), — сборник "Поэмы для богатого любителя", переизданный в 1923 г. под заглавием "Стихи А.О. Барнабута"; в 1913 г. вышла его книга "А. О. Барнабут. Его полное собрание сочинений, иначе говоря: повесть, стихи и дневник". Ларбо был также автором сборника новелл "Любовники, счастливые любовники" (1923), ряда критических статей и переводов. Джойс оказал значительное влияние на Ларбо: в частности, последний перенял у него технику внутреннего монолога. Кроме того, Ларбо, бывший верным другом Джойса, принимал живое участие в литературной судьбе "Улисса" и редактировал французский перевод романа, в котором принимал участие сам Джойс (см. об этом подробнее: С.С. Хоружий. "Улисс в русском зеркале": Джойс. Т. III. С. 400, 408-409, 411, 418, 440).

6 "Подойду к алтарю Божию" (лат.).

7 "От иезуитского воспитания у Джойса остался известный вкус к холодной и кощунственной иронии, воистину дьявольской", — отмечает Альберто Росси в предисловии к итальянскому переводу "Портрета". А брат Джойса, Станислав, в одном письме от 7 августа 1924 (см. Ellmann. Op. cit. P. 589) писал ему по поводу эпизода "Цирцея" из "Улисса": "Он, несомненно, носит характер католический. Эта озабоченность самым низменным уровнем естественных фактов, это назойливое и преувеличенно внимательное перебирание одной детали за другой, духовная подавленность, сопровождающая все это, — вполне в духе исповедальни. Твой темперамент, равно как и католическая моральность, по преимуществу сексуален. Крещение оставило в тебе сильную склонность думать дурно". См. также: Stanislaus Joyce. My Brother's Keeper [Станислав Джойс. "Смотритель за своим братом"]. London, Faber & Faber, 1958.

8 "Выходи, ты, иезуит трусливый!" (англ.; пер. В.А. Хинкиса и С.С. Хоружего с незначительными изменениями; см.: Джойс. Т. II. С. 5). Все переводы из "Улисса" сверены или заново сделаны по изданию: James Joyce. Ulysses. Penguin Books, 1992 (в дальнейшем — Ulysses92; в данном случае адрес цитаты таков: Ulysses92. Р. 1).

Ulysses. New York, The Modern Library, 1934. P. 5.

9 "Потому что в тебе есть проклятая иезуитская жилка, только вставлена она неправильно..." (англ.; см. Ulysses92. Р. 8).

Ulysses. New York, The Modern Library, 1934. P. 10.

10 См.: ПХ, гл. V; Джойс. Т. I. С. 431; ср. Portrait96. 273.

11 Ниже следуют несколько литургических формул на латинском, греческом и английском языках, кощунственно искаженных Джойсом в ФП. Я указываю точный адрес цитат и по возможности привожу исходные формулы (когда их удалось отождествить). При желании читатель может сам поупражняться в коверкании соответствующих русских фраз.

12 ФП 336. 2-3: "Introibo ad altare Dei", т. е. "Подойду к алтарю Божию" (лат.).

13 ФП 81. 8: "Per omnia saecula saeculorum", т. е. "Во все веки веков" (лат.).

14 ФП 344. 31: "Меа culpa", т. е. "Моя вина" (лат.).

15 ФП 483. 35: "Меа maxima culpa!", т. е. "Моя величайшая вина!" (лат.).

16 ФП 528. 8: "Christe, eleison! Kyrie, eleison!", т. е. "Христе, помилуй! Господи, помилуй!" (греч.).

17 ФП 266, прим. 1.

18 ФП 345. 24-25.

19 ФП 453. 26: "Sursum corda", т. е. "Сердца горе!" (лат.).

20 ФП 252. 13: "Gratias ago", т. е. "Благодарю" (лат.).

21 ФП 456. 18: "Ite, Missa est", т. е. "Идите, Месса завершена" (лат.)

22 ФП 469. 23-24: "Benedictus es Tu, omnipotens Deus", т. е.: "Благословен Ты, всемогущий Боже" (лат.).

23 "Сюда Приходит Всякий" (англ.).

24 См.: Генри Мортон Робинсон (Henry Morton Robinson. Hardest Crux Ever, in: A J.J. Miscellany (M. Magalanered.), Carbondale, Second Series Southern Illinois Press, 1959.P. 195-207

25 ФП 192. 18; примерный перевод: "почетно пригвожденным ко кресту своего собственного расписания".

26 Дурно направленное (фр.).

27 См.: "Стивен-герой". У. Эко цитирует итальянский перевод Карло Линати (Carlo Linati. Slefano Eroe. Milano, Mondadori. P. 95) и в дальнейшем в ссылках на этот перевод обозначает его сиглой SE.

28 См.: Harry Levin. Op. cit. P. 25.

29 См.: Джойс. Т. II. С. 42-58; Ulysses92. Р. 45-65.

30 См.: Джойс. Т. II. С. 201-240; Ulysses92. Р. 235-280.

31 См.: ПХ, гл. III: Джойс. Т. I. С. 301; Portrait96. Р. 120.

32 См.: ПХ, гл. V: Джойс. Т. I. С. 405; Portrait96. Р. 243-244.

33 Буквально "чтоугодные вопросы", т. е. любого свойства, какие угодно (лат.).

34 См.: ПХ, гл. V: Джойс. Т. I. С. 405; Portrait96. Р. 243.

35 Ангельский Доктор (лат. Doctor Angelicus): почетное прозвание св. Фомы Аквинского.

36 См.: William Powell Jones. J. J. and the Common Reader [Уильям Пауэлл Джонс. "Дж. Дж. и обычный читатель"]. Norman, Un. of Oklahoma Press, 1955. P. 34.

37 "Свод схоластической философии по учению святого Фомы" (лат.); ПХ, гл. V: см. Джойс. Т. I. С. 366; Portrait96. Р. 198.

38 В "Портрете" другие отсылки отсутствуют; из биографии Элл манна и собрания Critical Writings ("Критических сочинений". London, Faber & Faber, 1959) мы, однако же, узнаем о более пространных чтениях из святого Фомы и Аристотеля. О других предположениях относительно того, что именно читал Джойс из святого Фомы, см. основательную книгу: William Т. Noon. Joyce and Aquinas [Уильям Т. Нун. "Джойс и Аквинат"]. New Haven, Yale Un. Press (London, Oxford University Press), 1957. О сделанных вручную выписках из прочитанных трудов св. Фомы и Аристотеля см.: J. J. Slocum & Н. Canoon. A Bibliography of J. J. [Дж. Дж. Слокам, Г. Канун. "Библиография Дж. Дж."]. New Haven, Yale University Press, 1953, разд. E.

39 См.: ПХ, гл. V; Джойс. Т. I. С. 435; Portrait96. Р. 277.

40 Согласно учению святого Фомы (лат.).