Общая характеристика поэтического творчества Дж. Джойса

Поэтическая речь в силу особенностей своей организации является более информативной, чем прозаическая. Просодические элементы позволяют стиху нести дополнительную информацию. Воспринимая стихотворение, мы не только ощущаем закономерности, имеющиеся в воспринимаемой стихотворной форме, мы переживаем их открытие. Наше подсознание вовлекается в активную работу. Поэт может вложить в сообщение из четырехсот букв целый мир, который справедливо признается неподдающимся формализации в понятиях, и создать такими скромными средствами "канал связи" непосредственного общения со своими современниками и потомками, раскрывающий, разрывая ограничения пространства и времени, его неповторимую индивидуальность [149,48].

Джойс традиционно считается мастером просодии. Благодаря высокой технике автора, его стихотворения стали высоко информативными. В них всё — метроритмическая организация, подбор лексики, фонем, композиционная структура несут смысл, первоначально скрытый от глаз, но становящийся отчетливым при внимательном рассмотрении.

Зарубежные исследователи, такие как Л.С. Гольдберг и X. Левин противопоставляют поэзию Джойса, не обладающую, по их мнению, самостоятельностью стиля и глубиной содержания, его прозе, но при более пристальном рассмотрении структурного и тематического уровней между стихотворениями и прозаическими текстами художника обнаруживается значительное сходство. Так, "Камерная музыка" состоит из серии отдельных искусно выписанных душевных переживаний, составляющих, тем не менее, единое целое. Стихотворения второго сборника "Стихи по пенни за штуку" также объединены композиционно и тематически.

Этот способ создания "длинных" текстов путем соединения формально самостоятельных единиц характерен не только для поэзии, но и прозаических произведений — "Дублинцев", где рассказы структурно связаны один с другим, для усложняющихся по своей структуре эпизодических композиций "Портрета художника в юности", "Улисса", "Поминок по Финнегану". Композиционная техника Джойса зародилась именно в его стихотворениях и затем была "адаптирована" к его прозаическим произведениям.

В поэтических текстах в общих чертах намечается не только базовая структура его прозаических текстов, но и некоторые ключевые темы его творчества: тема потери, предательства, взаимодействия личного и общественного опыта. "Камерная музыка" посвящена ушедшей безвозвратно юности и первой любви, эта тема есть и во многих стихотворениях второго поэтического сборника "Стихи по пенни за штуку", в котором присутствуют мотивы и других утрат: в "Тилли" фигуративная потеря ветки заставляет говорить мертвых; в "The Memory of the Players in a Mirror at Midnight" создается иллюзия давно утерянной красоты. Список можно продолжить темой потери зрения в "Bahnhofstrasse" и жизни в "She Weeps over Rahoon", утратой веры в "Nightpiece", крушением веры и безопасности в кошмарном "I Hear an Army", в заголовке "Tutto ё sciolto" (итал. "все потеряно").

Строго говоря, основную тематику его произведений можно свести к теме потери. Но композиция и вся образная система сборника "Стихотворения по пенни за штуку" позволяют воспринимать идею потери и как жизнеутверждающую: утрата, казалось бы, всего дает художнику толчок к преображению этих утрат в искусство, которое пребудет вечно в мировой культуре. Эта идея обретения через потери, являющаяся вариантом мифологемы "жизнь-смерть-возрождение", могла быть перенята Джойсом у

Гомера (так же как мотив странствия и возвращения для "Улисса"): "Им для того ниспослали и смерть и мучительный жребий/ Боги, чтоб славною песней были они для потомков..." [102, 108].

В "Chamber Music" автор создал образ лирического героя как романтическую стилизацию фигуры трубадура — с миром полутонов, сумеречных красок, звуками арфы и рояля. Стихи в "Chamber Music" — стихи "с секретом", и ключ содержится в самом названии сборника, в котором можно при желании и сопоставлении с текстом "Улисса" усмотреть неожиданный каламбур: "Chamber music. Could make a kind of pun on that. It is a kind of music I often thought when she... Acoustics that is. Tinkling... the weight of the water is equal to the law of falling water" [33,282]. Слово "chamber" употребляется в английском языке и в качестве эвфемизма, обозначающего "ночной горшок", так что название может быть понято и как "chamber pot music" — "непристойное журчание". [85,17-18].

Конечно, такая трактовка заголовка возможна лишь при значительной изощренности воображения, но это подтверждается фактом биографии, приводимым в книге Ричарда Эллмана, который рассказывает эпизод, когда Гогарти привел Джойса к веселой вдове. Они пили портер, а Джойс читал свои стихи. Стихи вдове нравились, но ей пришлось прервать чтение их, удалившись за ширму, где стоял ночной горшок. Услышав журчание, Гогарти воскликнул: "Вот достойная критика твоих стихов!"[17,160].

Ирония текстов Джойса происходит от нежелания погружаться в "низменную прозу" повседневности и стремления возвыситься над противоречиями бытия. По мысли Ф. Шлегеля в иронии "все должно быть шуткой и все всерьез, все чистосердечное откровенным и все глубоко скрытым" [158,287].

Но самое замечательное в ранней книге Джойса — не пародия, а именно стилизация, необычайно точное "попадание в тон". То есть, Джойс не пародирует любовную тему, а она сама включает в себя ритуальную пародию как составной элемент, но в очень незначительной степени. Это был протест юного романтика Джойса против собственных циничных настроений, что подтверждает замечание самого Джойса, брошенное в беседе с Гербертом Горманом, автором фундаментального исследования о жизни и творчестве писателя: "Я написал "Камерную музыку" как протест против самого себя" [23,18].

По мнению H.H. Белозеровой, сопоставление стихов Джеймса Джойса с его рассказами и романами позволяет прийти к мысли, что ироничное снижение прекрасного до безобразного необходимо автору, его героям для того, чтобы защититься от "удручающей обыденности действительности" и одновременно бросить ей вызов [85,13]. Однако ближе к истине находится М.М. Бахтин, который считает, что в снижении прекрасного есть карнавальный момент. Джойс интуитивно чувствовал, что односторонняя идеализации лучших сторон жизни вредна, так как она ведет к отрыву от реальности. Ее надо корректировать с помощью смеха.

При анализе стихотворений, относящихся к раннему периоду творчества Джеймса Джойса, необходимо обращать внимание на ту роль, которую сыграли ирландская литературная традиция, библейская и античная поэзия, поэзия елизаветинского периода, времен европейского романтизма и французского символизма. Джойс, в целом крайне отрицательно относившийся к героической тематике ирландского эпоса и к стремлению поэтов "Кельтского возрождения" насыщать современную литературу "сонмами духов", использовал в "Chamber Music" символы и образы ирландского фольклора либо с пародийными целями, либо для того, чтобы, опираясь на них, осмыслить современность, о чем мы бегло упоминаем в параграфе 1.2. Но в любом случае образ Ирландии присутствует в его стихах, тем более общеизвестно, что центральной темой творчества художника был Дублин и его обитатели.

Говоря о поэзии Джойса, нельзя обойти вниманием его сатирические поэмы, в которых широко используется прием экономии лексических средств с одновременным расширением их значения. Этот способ составляет одну из основных особенностей стиля Джойса, являясь по существу ироническим. Игра в "убожество" языка передает убожество того, что описывается. Этот прием впервые используется Джойсом в его первом поэтическом произведении "На смерть Парнелла", которое называлось "Et Tu, Healy" и было написано, когда Джойсу было всего девять лет, и которое позже вошло в рассказ "День плюща" из сборника "Дублинцы". Избирательный комитет работает исключительно ради денег, которые им платит кандидат, глубоко ими презираемый и не вызывающий доверия. Эта деградация гражданского и национального сознания проявляется в их разговоре.

Поскольку День Плюща связан с годовщиной смерти Парнелла, ирландского политического деятеля конца XIX века, один из присутствующих читает поэму своего собственного сочинения (уже в этой 1 игре в авторство ощутима ирония). Она начинается так:

Не is dead. Our Uncrowned King is dead.
О, Erin, mourn with grief and woe
For he lies dead whom the fell gang
Of modern hypocrites laid low.

Он умер. Мертвый он лежит,
некоронованный король.
Рыдай над ним, родной Эрин,
он пал, сраженный клеветой.
Пер. H.Дарузес

Стихи, которые продолжаются в том же духе показного патриотизма и поддельного негодования, звучат так, как будто они заимствованы из забытой националистической газеты, но это стилизация самого Джойса. Достигнутый эффект весьма искусен. Поэма высокопарна. Ее клишированные и изношенные поэтизмы буквально кричат о мире обедневшего чувства, жизни, состоящей лишь из социальных дрязг, сплетен и быта. Но это не все. Есть в поэме оттенок искреннего энтузиазма и подлинного стремления к большим целям. Гимн Парнеллу звучит как финал всего рассказа и меняет его прозаическую тональность на поэтически- приподнятую.

Прием иронического снижения, иронической пародии, занимающий значительное место в "Улиссе", в котором есть целые пародийные эпизоды ("Циклоп", "Быки Гелиоса"), начинает играть большую роль и в поэзии зрелого Джойса, хотя в стихах писатель скорее — лирик.

Сатирическая поэзия Джойса продолжает традиции Д. Свифта. В сентябре 1909, Джойс, при посещении Дублина, подписал контракт с Дублинской фирмой Maunsel&Co, на издание "Дублинцев". Но Джордж Роберте, менеджер фирмы, начал находить причины сначала для отсрочки, а затем, для того, чтобы подвергнуть рукопись цензуре. Переговоры тянулись в течение трех лет, наконец, Джойс снова приехал в Дублин в 1912. Роберте начал требовать изменения фактических названий трактиров и прочих публичных заведений, так как считал, что их использование бросает тень на добропорядочных жителей Дублина. Он требовал так много изменений, что не оставалось возможности для компромисса. Тогда Роберте решил рискнуть и согласился отдать книгу в набор, который осуществлял Джон Фалконер. Но Фалконер, узнав о сути спора, решил не иметь дела со столь оскорбительной для Ирландии книгой. Роберте, испугавшись судебной ответственности по обвинению в дефамации, в сентябре 1912 сжег гранки рукописи, пролежавшей в его издательстве три года. Джойс уехал из Дублина, переполненный горечью, которая и побудила его написать сатирическую поэму "Gas from a Burner" на обороте контракта с Maunsel&Co в поезде на полпути между Флашингом и Зальцбургом.

Слово "gas" в заголовке говорит о том, что в стихах Джойс может быть не только лириком, но и сатириком, не только мастером усложненных форм и образов, но и балладником, уличным поэтом, не чурающимся грубоватых "виршей", которые были в ходу в низовой английской и ирландской литературе, начиная с эпохи Шекспира. Отсюда и традиционный для подобного жанра стихотворный размер — четырехстопный ямб с парной, преимущественно мужской рифмовкой, размер энергичный, бойкий, резкий. Сатира, созданная по частному (пусть и важному для писателя) случаю, сразу перерастает у него в гневную инвективу против ирландского духа предательства и пресмыкания перед властью. Сатирический заряд поэмы приобретает дополнительную остроту, ибо он усилен еще и иронией, которая связана с тем, что Джойс пишет текст якобы от имени своего оскорбителя, издателя Д. Робертса. Джойс заставляет этого трусливого человека произносить хвалебную речь себе, но похвала выстроена так, что объективно она становится саморазоблачением "оратора" и злой критикой порядков в Ирландии:

This lovely land that always sent
Her writers and artists to banishment
And in a spirit of Irish fun
Betrayed her own leaders, one by one.
Twas Irish humour, wet and dry,
Flung quicklime into Parnell's eye...

Это чудесная страна, которая всегда
изгоняет своих писателей и
художников и в духе ирландской
шутки, предает своих лидеров, одного за другим.
Это в духе ирландского юмора —
росить известь в глаза Парнеллу...

Издевательски звучит, например, несколько раз повторяемое героем выражение "lovely land" (об Ирландии). Комичным становится в его устах проклятие по адресу Джойса, этого "чертового парня" (bloody fellow — слово bloody в то время звучало очень неприлично).

Впрочем, к поэтическим шедеврам это стихотворение вряд ли относится: после энергичного и острого начала, насыщенного социальной сатирой, Джойс опускается до сведения личных счетов с издателем и загромождает текст перечислением мелких "прегрешений" своего врага, а в конце устраивает ему воображаемую карнавальную "экзекуцию", в которой можно найти элементы того "непристойного журчания", которое, по мнению H.H. Белозеровой, присутствует в его "Камерной музыке".

Другая широко известная сатирическая поэма "The Holy Office" была написана Джойсом приблизительно за два месяца до отъезда из Дублина в 1904. Он напечатал ее, но не смог оплатить, так что на следующий год она была издана в Польше, и Джойс переслал ее своему брату Станислаусу, чтобы донести удар до Дублина.

В поэме он объединяет Йейтса, Расселла и их последователей, обвиняя их в лицемерии и самообмане. Он считает, что их произведения так возвышенны, что трудно поверить, что они написаны живыми людьми, и тем более мужчинами, настолько полны они притворной женской стыдливости. Джойс, который всегда гордился своей искренностью и честностью, демонстрировал эти качества и в "Стивене-Герое", и первых рассказах "Дублинцев". Так и в поэме "The Holy Office" он высмеивает все — и Аристотеля, и христианские ритуалы, утверждая, что все это просто фиглярство. Расширяя метафору, он осуждает их с горы, на которую ему помогли подняться Ибсен и Ницше:

So distantly I turn to view
The shamblings of that motly crew,
Those souls that hate the strength that mine has
Steeled in the school of old Aquinas.
Where they have crouched and crawled and prayed
I stand, the self-doomed, unafraid,
Unfellowed, friendless and alone...

Я обернулся, чтобы издалека
посмотреть на разношерстую
толпу, которая ненавидит
мою силу, которую я закалил
в школе Фомы Аквината.
Там, где они раболепствуют,
пресмыкаются и молятся,
я стою, непризнанный,
бесстрашный, одинокий...

Джойс изображает в поэме интеллектуальную аристократию, к которой сам он и принадлежит. По его убеждению, в отшельничестве и самоотверженности нет никакой привлекательности, это проклятие. Джойс видит себя в своего рода аду для художников, самообреченных, незапуганных, непризнанных и одиноких, хотя в то же время он, в духе Данте, воздает должное своему собственному величию.