Философско-эстетическая концепция творчества Дж. Джойса

Особенность творчества Джеймса Джойса может быть определена так: Джойс был первым из великих писателей-мыслителей, осуществившим на практике создание индивидуальной "религии", альтернативной реальности. Его мир предельно индивидуален и оригинален. Уникальны как его произведения, так и процесс их создания, его глубинные побудительные истоки. Философ, переводчик и эстетик С.С. Хоружий в качестве доминирующего мотива его творчества выделяет отвращение к пошлости окружающего, к "пошлости пошлой жизни", которая охватывает почти все области жизни, искусства, человеческих отношений и чувств. Искусство унижено ничтожностью его присяжных жрецов, духовные искания человека — церковью, общественная жизнь — корыстью и грязью любой политики, человеческая близость — продажностью и предательством. Все эти чувства и настроения хорошо понятны в современном искусстве и не составляют отличительной особенности одного Джойса. Напротив: это, по сути, господствующий дух в искусстве его эпохи, которое буквально захлестывалось этой ненавистью, идиосинкразией, аллергией к пошлости. [155,47]

Стремление преодолеть пошлость существования, необходимость создания новой концепции мира и человека как следствие изменения характера деятельности человека на рубеже веков побудили к возникновению множества разнообразных, зачастую противоборствующих течений в литературе рубежа веков и начала XX века. Лишенный чувства единения с окружающей средой, стремящийся к обособленности и самовыражению человек испытывал многократно усилившееся в сравнении с прошлым давление мира. Прежнее видение мира и человека было уже несостоятельно: обостряется процесс отчуждения личности и атомизации искусства. Классический реализм с его позитивистскими концепциями мира и человека не мог более отвечать потребностям времени.

Символисты стремились увидеть за внешней поверхностью явлений некие таинственные глубины, сокровенные выходы в иные миры. Экспрессионисты рассматривали реальность в луче резкого аффекта. Футуристы добавляли сюда еще проработку действительности в свете принципов, которые, по их мнению, выражали дух и стиль будущего. Каждое художественное произведение стремилось стать микрокосмом, замкнутой в себе знаковой системой со своими автономными законами. [155,49]

Но все эти пути и подходы не вполне соответствуют отношению Джойса к реальности и не передают характера его творческой работы над ней, хотя отдельные элементы символизма им используются. Разрыв с реальностью доводится им до крайнего предела, рядом с которым все прочие опыты такого разрыва кажутся компромиссами.

Произведения Джойса можно считать "энциклопедией европейской культуры XX века", настолько переполнены они информацией об этом периоде. Буквально все его творения характеризуются соединением несоединимого — католическое, иезуитское воспитание Джойса и его десакрализованное сознание художника 20 века, духовное и плотское, поэзия и проза — и всё же, несмотря на все признаки разрушения, в них "чувствуется нечто единое, какая-то конструктивная задача..." [161, 69].

Джойс синтезирует обычную повседневность и свой самобытный и иррациональный внутренний мир. Этот синтез, порожденный фантазией, стал для современников холодным душем, отрезвляющим и возвышающим. Вернер писал, что "открытия этнологии показывают, что наиболее важный источник обновления — это вмешательство людей, которые способны к манипуляциям, воспринимаемым как "необычные" и которые также в состоянии оказывать определенное влияние на других" [75, 497]. "Улисс" еще раз показал, что человек и мир подобны: микрокосм и макрокосм.

Это подобие рождается посредством символа, являющегося взаимосвязью одного с другим; символ как посредник, облеченный большей ценностью, чем это представляется на первый взгляд. Все джойсовские метафоры, гротескные описания, метонимии и другие тропы вообще призваны создавать связь между уникальным и универсальным, фактом реальности и идеей. Самый незначительный факт, самая банальная связь заключает в самой своей тривиальности концентрат этого процесса, целое сокровище представлений. Образы, эпитеты, метафоры, герои, идеи сцепляются под пером Джойса и обладают огромной энергетикой. Своеобразие его художественного метода заключается в том, что он воспринимал все культурное наследие в нерасторжимом единстве, то есть сводил в одно целое несоединимые в традиционном восприятии стилевые приемы. Это привело Джойса к некоторой эклетичности взглядов на природу творчества, что не помешало ему диалектически соединить различные культурные традиции при выборе изображаемой действительности в своих стихотворениях, романах и рассказах и соотнести их с требованием времени.

В произведениях Джойса мы имеем, с одной стороны, вульгарную материальность, с другой — "истинную реальность". Но внутри произведения они не противопоставлены друг другу. Здесь, в противовес романтическому двоемирию, "настоящее" пронизывает "видимое", для автора нет разделения на "высокое" и "низкое", сквозь все просвечивает истина.

Такое восприятие мира критика считает "мистическим": "Мистицизм — это база, определяющий фактор в интерпретации человеческих характеров как и любых других аспектов жизни" ("Mysticism is basic, the determing factor in interpretation of human character and of every aspect of human life") [20, 8] Эти слова сказаны об Э.М. Форстере, но аналогичные мнения высказывались и о творчестве других модернистов: Ш. Бривик определяет подход к действительности Джойса как "одухотворенный реализм" ("spiritual realism") [8, 17], Вирджиния Вульф противопоставляет "материалистам" Джойса как "спиритуалиста" [68, 190].

Иная реальность просвечивает сквозь материальность мира во всем творчестве Дж. Джойса. Так В. Адмони считает, что "Улисс" может быть истолкован как роман символический: Блум и другие персонажи романа, целиком оставаясь самими собой, вместе с тем, в соответствии с концепцией Джойса и согласно логике романа, органически причастны к иной существенной действительности, которая присутствует здесь как некая парадигма человеческой судьбы и тех извечных сил, с которыми человеку приходится сталкиваться на своем жизненном пути [78, 170].

Стремление автора "придать форму и смысл" бессмыслице мира оборачивается поиском и созданием некой модели, образца. Основой такой модели в творчестве Джойса выступает мифология. Это именно мифология, а не миф, потому что "под словом "мифология", прежде всего, следует понимать мифологические сюжеты (мотивы, образы). В отличие от мифологии, то, что подразумевается под словом "миф", является не сюжетом, а предельно обобщенной схемой, лежащей в основе множества различных сюжетов и образов" [117,.20]

Используя миф и манипулируя параллелями между античностью и современностью, Джойс создает метод, который после него использовали многие. Мифологический метод оказался эффективным способом придания формы и смысла тому хаосу и анархии, который являет собой современность. Этот метод используется Джойсом и при написании стихотворных циклов.

У Джойса, как и у некоторых других модернистов, например, у Т. Элиота, на уровнях формы и содержания миф используется и для упорядочения "груды разбитых образов" ("the heap of broken images" — образ из поэмы Т.С. Элиота "The Waste Land"), и как замена связного повествования (нарратива). "Техническим средством привнесения мифологической схемы в произведение является мифологическая или литературная реминисценция" [117,47].

Таким образом, важным оказывается восприятие мира как двух неразрывно переплетенных реальностей. Иная реальность, стоящая за материальностью мира, становится постижимой с помощью мифологического (или символического) метода, причем об этой реальности никогда не говорится прямо. Она создается сетью намеков, ассоциаций, символов, реминисценций.

В функции источников, по которым можно судить о присутствии в них мифологического, символического, архетипического выступает художественный текст, который у Джойса сам формирует и "разыгрывает" мифологическое и символическое и открывает архетипическому путь из темных глубин подсознания к свету сознания. Последнее словосочетание не является просто метафорой.

Разум есть свет — это утверждение является древним философским и богословским тезисом. Смысл его в том, что "свет" понимается как бытийная категория, обозначающая род сущего, для которого свет чувственный физический — лишь один из примеров; и за разумом, как и за чувственным светом, утверждается способность "освещать" предметы, т. е. выявлять их свойства. Аналогично "тьма" также есть бытийная категория, обозначающая не только недоступное телесному зрению, но и непрозрачное, непроницаемое для разума. Но в мире Джойса запутанность и темнота — атрибуты истины, и истина не открытость, а нечто прямо противоположное. Как и обратно, открытость — стало быть, выявленность, доступность для видения и понимания — для Джойса есть свойство тривиального, залапанного и, следовательно, принадлежит лжи, а не истине. "Все истинное крайне сложно и непонятно", — как-то заявил он [33,1, 152].

Поэтому принципиальная "темнота" джойсовского письма также представляет собой определенное метафизическое качество. Не только "Улисс" ведет и "уходит во тьму" в том отношении, что его действие протекает от яркого солнечного утра — к ночи. Некоторые стихотворения самого раннего периода (The twilight turns from amethyst/ To deep and deeper blue (поэтический цикл "Камерная музыка")) постепенно погружаются во тьму, большая часть стихотворений позднего периода также изображают ночной мир, окутанный мраком. И, как всегда у Джойса, внешние и внутренние качества изображаемой реальности перекликаются между собой, перетекают одни в другие. Ночь, тьма объемлют и сознание героев, и сам стиль произведений. Тьма вызывает тьму, физической тьме отвечает метафизическая.

Погружаясь с читателем в стихию тьмы, Джойс также приоткрывает ее глубинный символический и мифологический смысл. В заключительных строках "Итаки" Одиссей — Блум, вернувшийся из своих странствий и засыпающий, именуется manchild in the womb, "мужедитя в утробе". Этими словами темная стихия ночи и сна, куда погружается герой, отождествляется с тьмой материнского лона, рождающей утробы. Тьма, служащая концом' странствия героя, совпадает с тьмой изначальной, где пребывал он прежде рождения, и оказывается, таким образом, той стихией или тем "местом", где сходятся начала и концы человеческой жизни. Всем этим раскрывается и символико-мифологическое содержание стержневой для всего творчества Джойса темы странствий и возвращения, темы во многом обусловленной его биографией скитальца. Мотив тьмы оказывается ключом, коль скоро цели странствия метафизически соответствует, как бы является ее ноуменальным местом и образом — все та же "родимая тьма". Это путь, направляющийся к альтернативной реальности с ее темнотой, в известном смысле есть также путь возвращения в "родимую тьму". Прозаические произведения Джеймса Джойса движутся к затемненности, темноте, как в прямом, так и в метафорическом смысле. Совсем не то происходит с его поэзией: от смутных и запутанных первоначальных замыслов, когда сам художник "еще неясно различал" цели и очертания своего труда, — через прояснение и кристаллизацию этих замыслов, через облечение их в отчетливые и обозримые формы — творческий процесс закономерно движется к финальной ясности законченного произведения. Из тьмы к свету, от запутанности к простоте — пусть сколь угодно "высокой", но простоте — проходит магистральный путь поэтического творчества Джеймса Джойса.