Луиджи Пирандело: особенности новеллы с эпифанией и проблема отчуждения/маски

Тематически к новеллам о "хамелеонстве" и "личинах" близки новеллы Луиджи Пиранделло. Они более традиционные по форме и сохраняют классический для новеллы "неожиданный поворот" в сюжете. Пиранделло не подводит новеллу к "пределу повествовательных возможностей", как это делают Чехов и Джойс. Но в некоторых новеллах, в основном поздних, где описывается скучная, мертвая, бессмысленная жизнь ("Соломенное чучело", "Свисток поезда", "Скамья под старым кипарисом", "Длинное платье", "Тачка" и др.), используется прием вспышки-озарения, эпифании.

Эти новеллы Пиранделло тоже являются разновидностью "новеллы с эпифанией". Эпифания является "запатентованным" открытием Джойса, который, в свою очередь, взял этот термин из работ по эстетике Возрождения Уолтера Пейтера. Также этот термин появлялся у Д'Аннунцио, где, как справедливо отмечает Коринна дель Греко Лобнер, он имел более узкое и вариативное значение: "пробуждение любви" и "манифестация красоты" ("James Joyce's Italian connection" — 165, 83). Влияние на Джойса Д'Аннунцио достаточно хорошо изучено: в работе, названной выше, ему посвящена целая глава. Однако в этой и других работах, посвященных итальянским параллелям, упоминаний о Пиранделло не встречается.

При этом у Пиранделло прием эпифании имеет те же характерные особенности, что и у Джойса. В его новеллах эпифания не делается поворотным пунктом сюжета, ведь ничто не меняется и не способно уже измениться. Примером тому может служить "Скамья под старым кипарисом". Непримиримая вражда убивает любовь и изменяет жизнь Папия и Чимино; проходят годы, они встречаются, старые и больные: "Так они и сидели, внезапно сближенные острой горечью всего, что пережили по обоюдной вине; и горечь эта порождала в них, быть может всего на мгновение, безысходную жалость, не приносившую утешения ни тому, ни другому" ("Скамья под старым кипарисом" — 100, 204). Ср. с новеллой Джойса "Несчастный случай": герой осознает свое одиночество, когда единственный человек, любивший его, погиб — ничто не меняется и уже не способно измениться в его жизни. Осознание правды не приносит ни облегчения, ни утешения: "его жизнь тоже будет одинока до тех пор, пока и он не умрет, не перестанет существовать, не превратится в воспоминание — если только кто- нибудь о нем вспомнит" ("Несчастный случай" — 1, 103). В отличие от прозы Джойса, в новеллистике Пиранделло эпифания ориентирована на героя, а не на читателя, она не видоизменяет новеллу как жанр; с этой особенностью связано и положение автора в произведении — у Пиранделло автор не тотален, как у Джойса. Герои Пиранделло способны увидеть истину тогда, когда "формы", "маски" (наши представления о нас самих и окружающих) разрушаются. Когда маска прирастает, человек не имеет возможности выразить себя, возникает проблема отчуждения личности от самой себя. Герои Пиранделло живут в плену "масок" — как дублинцы живут в плену внешнего, не способные познать ни себя, ни других. Если их и волнует окружающий мир, то это — мнение окружающих. В новелле "Пансион" даны параллельные рассуждения миссис Муни, матери молоденькой Полли, и Боба Дорена, попавшегося на крючок дальновидной мамаши. Миссис Муни не способна быть откровенной даже с самой собой. Заманив Дорена в ловушку и довольная исходом дела (ему придется жениться на Полли), она даже думает словами "чужого мнения", она отчуждена от собственной (довольно циничной) сути: "Начать с того, что общественное мнение будет на ее стороне: на стороне оскорбленной матери. Она открыла ему двери дома, полагая, что он порядочный человек, а он попросту злоупотребил ее гостеприимством" и т.д. ("Пансион" — 1, 58). Но и Боб Дорен, молодой человек, тоже в первую очередь думает о том, что скажут другие; он взволнован не собственными, а как бы "отраженными" чувствами: "У него не хватит духу пойти наперекор всем. Об этой истории наверняка заговорят. (...) На то, чтобы зажить своим домом, денег у него хватит; но дело не в этом. В семье будут коситься на Полли. Прежде всего этот ее беспутный отец, а потом пансион ее мамаши, о котором уже пошла определенная слава. Он чувствовал, что попался. Он представлял, как приятели будут обсуждать эту историю и смеяться над ним" ("Пансион" — 1, 59). Масками, навязанными бессмысленной жизнью и окружающими, являются читателю лица дублинцев — они не узнают и не знают себя, им не дано осуществиться (даже тем, кто вызывает жалость и симпатию, как прачка

Мария из новеллы "Земля": ее призвание — быть женой и матерью, но она обречена на убогое одиночество; даже молодым, они мертвы еще до вступления в жизнь — новеллы "Эвелин", "После гонок"). Иллюзия освобождения от маски дается в новелле Пиранделло "Тачка" и в новелле Джойса "Личины", где тема подчеркнута самим названием. Фэррингтон, главный герой "личин" — мелкий чиновник, которого обижают на службе; это вариант "человека из подполья", но, в отличие от героев Достоевского, он не мучает себя и других — только других, причем тех, кто слабее. Потому что он сам — слаб, но эта слабость не вызывает жалости, а превращает его жизнь в круг бессмысленных обид: "Его жена была маленькая женщина с востреньким личиком, которая изводила мужа, когда он был трезв, и которую изводил он сам, когда он был пьян" (новелла "Личины" — 1, 86). Герой "Тачки" пытается "вырваться на миг из темницы мертвой формы, насмеяться над ней и разрушить, уничтожить на миг эту мудрость, эту важность, что душат и унижают", для этого он... "подбегает к ней, к собаке, спящей на ковре; потихоньку, осторожно берет ее за задние лапы и толкает вперед, как тачку" (100, 198-199). Фэррингтон из "Личин" — не так безобиден. Когда спадает маска славного парня, храбреца, он делается еще страшнее в своей обыденной жестокости, направленной на беззащитного ребенка; да и собака в "Тачке" чувствует неладное, "охваченная ужасом" происходящего.